Гладиатрикс - Уитфилд Рассел. Страница 6

Тут ланиста слегка блефовал. Ничего ему было не «очевидно». Он просто знал, что в некоторых религиозных сектах было принято учить жриц ритуальному искусству боя, и про себя помножил это на легендарную воинскую историю Спарты. По всему получалось, что именно тамошние уроженки должны были преуспевать на таком поприще.

— Ты с легкостью сумела выжить и победить в своем первом поединке, — продолжал он.

Ледяной взблеск гордости в глазах девушки подсказал ему, что он нащупал правильный путь.

Бальб широко развел руки.

— Я, знаешь ли, не живу сразу во всех домах, которые ты могла здесь заметить. Казармы, расположенные напротив этого здания, предназначены лишь для новых девушек и скверных бойцов. Лучшие живут совершенно иначе. Своих самых ценных гладиатрикс я содержу в роскоши.

Положим, это было некоторое преувеличение, но после грязного казарменного закутка самый захудалый домишко кому угодно показался бы Золотым дворцом Нерона.

Но Лисандра смотрела на него с плохо скрытой насмешкой.

— Так ты хочешь удержать спартанку в рабстве обещанием изобилия? — заявила она.

Бальб внутренне содрогнулся. У нее, кажется, на все был готов ответ!

Он попробовал зайти с другого конца:

— Отличный боец получает подарки от публики. Воительница может довольно скоро разбогатеть.

Ланиста сделал паузу и добавил:

— Достаточно для того, чтобы выкупиться на свободу.

Губы Лисандры сошлись в одну прямую черту.

— Ты предлагаешь мне выкупить то, что и так мое по праву рождения!

Бальб пожал плечами.

— Надежда невелика, — сказал он. — Но тем не менее это — надежда. Большего я тебе все равно дать не могу.

Последовало долгое мгновение тишины, потом Лисандра сказала:

— Мои сестры выкупят меня на свободу, если мне будет позволено написать им письмо.

По жилам ланисты разбежалось тепло. В голосе этой особы он расслышал просительную нотку и понял, что победил.

Этот гордый ротик явно не привык произносить просьбы!.. Есть ли удовольствие, равное тому, которое ощущаешь, навязывая свою волю подобной гордячке? Приятно наблюдать, как вчерашняя свободная и надменная женщина постепенно превращается в рабыню, а из нее — в гладиатрикс. Сколько таких уже поглотили ненасытные жернова арен, но каждая новая невольница была своего рода вызовом, и это поддерживало в нем вкус к жизни. Смотреть, как сдаются гордые души вроде этой спартанки, — вот она, радость бытия!

Бальб сделал вид, будто раздумывает над ее словами, но на самом деле пропустил их мимо ушей. У бойца не должно быть надежды на то, что его — или ее — кто-нибудь когда-нибудь выкупит. Это, знаете ли, расхолаживает. Мысль о том, что свободу можно получить как-то иначе, не завоевав ее мечом на арене, была бы губительна не только для его школы, но и для всей профессии в целом. Именно этим и объяснялось существование клятвы. Новички, правда, еще не успели ее принести, ну да это дело наживное.

— Этого я сделать не могу, — проговорил он вслух, придав голосу точно отмеренную нотку сожаления. — Если я соглашусь на это ради тебя, то должен буду предоставить такое же право и всем остальным. У меня очень скоро не останется времени для других дел, кроме как разгребать бесконечные прошения от всех и каждого. Моя школа очень быстро заглохнет, я разорюсь, на том все и кончится. Так что не могу, хотя мне и жаль.

Бальб соврал и стал ждать, как отреагирует девушка на эти слова. Она была явно непривычна к обману и не умела хитрить. Все ее чувства совершенно явственно читались на лице. Ланиста уже много раз видел подобное. Сперва смятение, потом гнев и наконец — этот характерный взгляд животного, загнанного в угол.

Морщины еще не коснулись алебастрового лба спартанки, но, надобно думать, в это самое время жестокий жизненный опыт метил шрамами ее душу.

— Иди! Пора приступать к занятиям, — сказал он сухим деловым тоном. — У тебя неплохие задатки, но надо еще очень и очень многому научиться.

Лисандра выпрямилась, став еще выше. В глазах девушки снова полыхнула гневная, самонадеянная гордость.

— Научиться? — прошипела она. — У кого? У этих твоих… любителей? Вот уж не думаю…

Не дожидаясь, чтобы он позволил ей удалиться, спартанка повернулась и вышла из комнаты.

Бальб проводил ее глазами. Она одновременно забавляла его и возбуждала понятное любопытство. Да, последнее время боги были явно благосклонны к нему. Его девочки все уверенней завоевывали любовь зрителей. Денежные поступления делались все обильней. Гречанке предстояло сделаться великолепным дополнением к его «конюшне», настоящей курочкой, несущей золотые яйца. Ланиста решил подробнее разузнать об этом религиозном союзе, к которому она, оказывается, принадлежит.

Девушки вроде Лисандры помогали ему, что называется, не терять нюх. Ведь при таком образе жизни, как у него, того и гляди все на свете может наскучить.

Луций неожиданно рассмеялся, крепко потер ладони и призвал к себе Эроса.

IV

Она не заплачет…

Просто потому, что спартанке не следует плакать.

Но слезы жгли ей глаза, норовили выплеснуться наружу, и девушка до скрипа сжимала зубы, чтобы этого не допустить. Она покинула виллу Бальба, упрямо выставив челюсть, и отправилась обратно на площадку для упражнений. Хорошо было уже то, что самообладание не изменило ей прямо на глазах у ланисты. Нет, она нипочем не поддастся отчаянию, встретит свою судьбу, явив мужество и твердость духа, которую в ней воспитывали с младенчества!

Так твердил разум Лисандры, но сердце кричало, требовало выпустить чувства наружу.

Школа кругом спартанки шумела сотнями голосов. Никто не замечал ее отчаянной битвы с собой. Тут и там крутились и скакали женщины, занятые постижением боевого искусства, и черты их лиц расплывались перед Лисандрой, затуманенные непролитыми слезами. Она решила остановиться, немного перевести дух и покрепче взять себя в руки, но именно в этот момент ее решимость рассыпалась в прах. Лисандра с размаху села на корточки. Черные волосы упали ей на лицо, а душевная боль ринулась наружу неудержимыми слезами. Они текли по лицу и капали наземь. Каждый судорожный вздох будто рвал сердце на части.

«Как же я могла так просчитаться?..»

Перед ее мысленным взором всплыла физиономия ланисты. Она как наяву услышала насмешливый голос Луция и распознала жуткую правду в его словах.

Дура, она была настолько уверена, что этот разговор все уладит и ей будет возвращена отобранная свобода, что Бальб — цивилизованный человек, гражданин Рима! — проявит уважение и к ней самой, и к ее духовному сану. Разве не сам он украсил свой луд изображениями богов?

Теперь она понимала, что внешняя набожность Бальба была иллюзорной, а единственный бог, которому он в самом деле поклонялся, звался денежным барышом. Ланиста не видел никакой разницы между цивилизованным эллином и диким варваром с Севера. Те и другие для него были всего лишь мясом, способным при разумном подходе принести ему выгоду.

«Рабство…»

Против этого слова восставала вся сущность спартанки. Луций Бальб применил его к ней. Тем самым он как бы истребил самый стержень ее бытия, превратил дальнейшее существование в некое богохульство.

Лисандра плакала и понимала, что эти слезы позорят не только ее спартанское происхождение, но и саму богиню Афину. Горе сбросило оковы воли и острыми когтями полосовало душу. Лисандра обхватила себя руками в детской надежде утишить боль. Она сама не взялась бы сказать, как долго просидела на корточках, падая в непроглядную бездну отчаяния.

— Эй, подруга!

Легкое прикосновение к плечу не сразу дошло до сознания девушки. Но потом Лисандра подняла голову и сквозь слезы, все еще застилавшие глаза, увидела самое прекрасное из человеческих существ, когда-либо представавших ее взору. Была ли то смертная женщина, или, может, одна из муз, сопровождавших Аполлона, спустилась на землю, чтобы вознести ее на небеса из этого проклятого места?.. Лисандра не взялась бы сказать об этом.