Орел-завоеватель - Скэрроу Саймон. Страница 45

То есть я знаю, что теперь ты римский гражданин, такой же, как я и Макрон. Но каково это было раньше? Что другие люди думают о Риме?

Нис и Макрон уставились на него. Нис, нахмурившись, с подозрением, а Макрон с искренним удивлением. Катон пожалел, что не придержал язык за зубами, но, с другой стороны, его одолевало желание расширить свои представления о мире, вывести их за рамки того, что вдалбливалось ему с детства. В конце концов, во дворце мир видится иначе, чем в армии. Ясно, что и в провинциях он видится не так, как в империи.

— Что люди думают о Риме? — повторил Нис и ненадолго задумался, мягко почесывая густую щетину на подбородке. — Интересный вопрос. На него непросто ответить. В основном ответ зависит от того, кто ты такой. Скажем, если ты один из тех прирученных царьков, которые всем обязаны Риму, а своих подданных боятся и ненавидят, тогда Рим твой единственный друг. Если ты египетский торговец зерном, богатеющий за счет закупок Римом хлеба для раздачи плебсу, или владелец гладиаторской школы, или поставщик зверей для арены, то Рим источник твоего благосостояния. Оружейным мастерским Галлии, производителям предметов роскоши, купцам, ввозящим с Востока шелк и пряности… всем им Рим дает средства к существованию. Рим ненасытен, он упивается роскошью и развлечениями, поглощает гигантские ресурсы, и очень многие паразитируют на этой ненасытности, сделав ее источником наживы. Но за всех остальных, — Нис пожал плечами, — я сказать не могу.

— Не можешь или не хочешь? — сердито вставил Макрон.

— Центурион, я гость у твоего костра и лишь высказываю свое мнение по просьбе твоего оптиона.

— Прекрасно! Ну так и выскажи его. Сообщи нам, что они, на хрен, думают!

— Они? — Нис выгнул брови дугой. — Я не могу высказаться за них. Я мало знаю о крестьянах, выращивающих хлеб в дельте Нила и вынужденных каждый год отдавать Риму большую часть урожая, независимо от того, хорош он был или плох. Я не имею ни малейшего представления о том, каково быть рабом, захваченным на войне, проданным на свинцовый рудник и лишенным малейшей надежды когда-либо увидеть жену и детей. Или каково быть галлом, семья которого поколениями владела каким-то определенным участком земли, вдруг узнавшим, что его поместье реквизировано для раздела между отставными легионерами.

— Дешевая риторика! — отрезал Макрон. — На самом деле ничего ты не знаешь.

— Так я и сам сказал, что не знаю. Но вполне могу представить себе, какие чувства они испытывают. Да ты и сам можешь, если попробуешь.

— С какой бы мне стати пытаться? Мы победили, они потерпели поражение, и это доказывает, что мы лучше. Если они на это обижаются, то лишь зря теряют время. Что толку обижаться на непреложное?

— Славный афоризм, центурион, — одобрительно усмехнулся Нис. — Однако нет ничего непреложного в налогах, которые собирает империя, или в зерне, золоте и рабах, которые текут к ней из провинций. И все для поддержания убогой, шумной, крикливой черни, населяющей вашу столицу. Стоит ли удивляться тому, что люди взирают на Рим с горечью и обидой.

Для честного и простодушного служаки, каким был Макрон, такие речи попахивали крамолой. Услышь он что-то подобное где-нибудь в таверне, за чашей вина, не обошлось бы без драки. Но центурион был трезв, Нис был его гостем, так что приходилось терпеть, ограничиваясь одними словами.

— Зачем же тогда ты стал римлянином? — с вызовом спросил он хирурга. — Зачем, если ты так сильно нас ненавидишь?

— А кто тебе сказал, что я вас ненавижу? Теперь я один из вас и ценю те права и преимущества, которые дает мне положение римского гражданина. Но сверх того никаких особых чувств я к Риму не испытываю.

— Но как насчет нас? — тихонько спросил Катон. — Как насчет твоих товарищей?

— Это другое дело. Я живу бок о бок с вами, лечу вас и сражаюсь вместе с вами, когда появляется необходимость. Это создает особую связь между нами. Правда, если отложить в сторону римское гражданство и мое римское имя, я все-таки где-то другой. Человек, в крови которого запечатлена память о Карфагене.

— У тебя есть другое имя?

До сих пор это не приходило Катону на ум.

— А как же иначе? — буркнул Макрон. — Каждый, получающий римское гражданство, получает вместе с ним и римское имя. Но ведь раньше-то его как-то звали.

— И как же тебя звали до того, как ты стал Нисом?

— Мое полное Марк Кассий Нис. — Великан улыбнулся Катону. — Под этим именем меня знают в армии, и именно оно занесено во все списки. Послужной, врачебный и любые другие. Но до того как стать римлянином, я звался Гисго из рода Барка.

Брови Катона поднялись, а по затылку пробежал холодок. Некоторое время он молча таращился на хирурга и лишь потом решился спросить:

— Родственник?

— Прямой потомок.

— Понятно, — пробормотал Катон, все еще пытаясь переварить услышанное. — Интересно.

Макрон подбросил еще полено в костер и разрушил чары:

— Может, объяснишь мне, что тут, на хрен, интересного? Имя как имя, хотя и чудное.

Прежде чем Катон успел что-то сказать, их прервали. Из темноты появился трибун Вителлий, чей сверкающий панцирь весело заиграл, отражая пляску огня.

— Есть среди вас лекарь Нис?

Нис и Макрон вскочили на ноги и вытянулись в струну перед старшим по званию. Катон тоже поднялся, но не так прытко и морщась от болезненного усилия.

— Это я, командир.

— Тогда пойдем со мной. У меня рана, которую нужно осмотреть и обработать.

Не говоря больше ни слова, трибун повернулся и зашагал прочь. Лекарю не осталось ничего другого, как выплеснуть остатки похлебки, вытереть о траву ложку и, снова прицепив обеденные принадлежности к поясу, поспешить следом за ним.

Катон устало опустился на землю. Макрон проводил Ниса взглядом. Когда тот скрылся за рядами палаток, он задумчиво произнес:

— Странный малый этот хирург. Не знаю, что о нем и думать. Ладно, тут без доброй чаши не разобраться. Посмотрим, как мы поладим после нескольких выпивок.

— Если он вообще пьет, — сказал Катон.

— А?

— На Востоке есть религии, которые запрещают это.

— Какого хрена они хотят добиться, отказываясь от вина? Каким богам может быть угодна этакая блажь?

Катон пожал плечами. Для теологической дискуссии он чувствовал себя слишком усталым.

— Кстати, что такого особенного в его имени?

Катон воззрился на Макрона с недоумением.

— Ты же сам слышал, он из рода Барка!

— Ну, слышал, — с нажимом сказал Макрон. — И что с того?

— Командир, имя Ганнибал Барка тебе о чем-нибудь говорит?

Макрон помолчал.

— Тот самый Ганнибал?

— Тот самый.

Макрон присел на корточки у костра и присвистнул.

— Что ж, может быть, отчасти это объясняет его отношение к Риму. Но, с другой стороны… это ж надо! Кто мог бы подумать, что потомок Ганнибала будет служить в римской армии?

Центурион рассмеялся.

— Да, — тихо отозвался Катон. — Кто мог бы подумать?

ГЛАВА 28

Орел-завоеватель - i_004.png

Работы по укреплению плацдарма продолжались и на рассвете. Легкий туман поднявшись над рекой, окутал ряды палаток Второго легиона сырой, промозглой прохладой. В бледном свечении восходящего солнца из северных ворот походного лагеря, наспех сооруженного, как только римляне закончили переправу, вышла колонна легионеров. Ибо вскоре ко Второму должна была присоединиться остальная римская армия, и лагерь требовалось расширить с учетом необходимости размещения других легионов и вспомогательных когорт. За временным частоколом Второго легиона инженеры и землемеры наметили контуры огромного прямоугольника. Земляные валы уже успели частично насыпать, а сейчас начатое следовало продолжить — и в ускоренном темпе.

Аккуратно сложив поблизости оружие и щиты, вышедшие на работу легионеры принялись копать ров, используя выбранную из него землю для устройства защитного вала. Потом земля плотно утрамбовывалась и позади вогнанных в вал заостренных бревен укладывался (из бревен потоньше) настил. В то время как одни солдаты не покладая рук трудились, другие в ста шагах впереди и при полном вооружении несли караул на случай появления дикарей. Еще дальше, почти уже неразличимые, маячили конные дозоры. Командир Второго читал «Записки» Цезаря и знал, насколько стремительными могут быть атаки колесниц, а потому счел необходимым позаботиться о том, чтобы у варваров не имелось ни шанса застать врасплох занятых возведением укреплений легионеров. Которые, благодаря отменной выучке, хорошо знали свое дело, так что работа, несмотря на общую утомленность, шла споро. Во всяком случае, выехавшего с инспекцией Веспасиана ход ее удовлетворил, хотя его не отпускала тревога. Мысленно он возвращался к вчерашнему совещанию старших командиров, на котором ему довелось присутствовать вместе с остальными легатами и (вдобавок!) со своим братом Сабином, возглавившим, как оказалось, штаб Плавта.