Чародей - Смит Уилбур. Страница 42

После этого Минтака сидела около него, пока обсыхало ее голое тело, и беззаботно болтала. Тем временем они тщательно обыскивали ее одежду, удаляя из швов и складок последних блох и их яйца. Старик и девочка быстро становились хорошими друзьями.

Перед сумерками кишечник Хиана опорожнился еще раз, но скудно, и в стуле не было крови. Таита понюхал кал и отметил, что зловоние духов чумы умерилось. Он приготовил более сильный отвар из трав, и они вместе заставили Хиана выпить еще один полный кувшин колодезной воды. К утру лихорадка спала, и Хиан лежал более спокойно. Он наконец помочился, что Таита объявил хорошим признаком, даже при том, что моча была темно-желтая и едкая. Час спустя мальчик выпустил больше мочи, более светлой и не такой пахучей.

– Посмотрите, мой господин, – воскликнула Минтака, поглаживая щеку брата, – красные пятна исчезают, и кожа стала более прохладной.

– У тебя исцеляющее прикосновение райской нимфы, – сказал ей Таита, – но не забывай о кувшине для воды. Он пуст.

Она побежала на кухню и почти сразу вернулась с полным до краев кувшином. Когда она стала поить брата, то запела гиксосскую колыбельную, и Таита был восхищен сладостью и ясностью ее голоса:

Таита изучал ее лицо. Оно было гиксосское: чуть слишком широкое, скулы чересчур выдавались. Большой рот, губы полные, нос с длинной переносицей. Ни одна из этих черт не была совершенна сама по себе, но каждая пребывала в идеальном равновесии со всеми прочими. Шея была длинная и изящная. Миндалевидные глаза были действительно прекрасны под арками черных бровей, лицо – живое и смышленое. «Здесь другой вид красоты, – подумал он, – но тем не менее это красота».

– Посмотрите! – Она прервала песню и засмеялась. – Он очнулся.

Глаза Хиана были открыты, и он смотрел на нее.

– Ты вернулся к нам, страшный звереныш. – Она засмеялась; зубы у нее были ровными и очень белыми в свете ламп. – Мы так волновались. Больше так не делай, никогда. – Она обняла брата, чтобы скрыть слезы радости и облегчения, которые внезапно блеснули в ее глазах.

Таита посмотрел за спины детям на кровати и увидел в дверном проеме крупную фигуру Апепи. Таита не знал, сколько времени царь стоял там, но сейчас он без улыбки кивнул Таите, повернулся и исчез.

К вечеру Хиан сумел сесть (с небольшой помощью сестры) и выпил бульон из чашки, которую она держала у его губ. Два дня спустя сыпь на его теле исчезла.

Три или четыре раза в день Апепи заходил в палату. Хиан все еще был слишком слаб, чтобы подняться, но как только появился отец, он коснулся сердца и губ в знак уважения.

На пятый день он, шатаясь, встал с ложа и попробовал пасть ниц перед царем, но Апепи остановил его и, подняв, уложил обратно на подушки. Даже при том, что его чувства к мальчику были очевидны, Апепи был немногословен и снова почти сразу вышел, но в дверном проеме оглянулся и коротким наклоном головы приказал Таите следовать за ним.

Они стояли одни на вершине самой высокой башни дворца. Они поднялись на двести ступеней, чтобы достичь этой высоты, и отсюда оглядывали реку вверх по течению до захваченной цитадели Абнуб в десяти милях от них. От Фив ее отделяло меньше ста миль.

Апепи приказал часовым спуститься и оставить их одних на этой высоте, чтобы за ними не шпионили или не подслушали. Он стоял, пристально глядя на юг вдоль великой серой реки. Он был в полном военном обмундировании, в жестких кожаных ножных латах и нагруднике, в портупее, усыпанной золотыми розетками, и в его бороду были вплетены темно-красные ленты под цвет его церемониального передника. С ними не вязался надетый на плотные, подернутые серебром кудри золотой урей, корона со стервятником и коброй. Таиту привело в бешенство то, что этот захватчик и грабитель считал себя фараоном всего Египта и носил священные символы власти, но его лицо осталось безмятежным. Он настроил свой мозг так, чтобы уловить мысли Апепи. Они оказались таким запутанным клубком, настолько густым и заплетенным, что даже Таита не мог различить их ясно, но он смог ощутить в них силу, которая делала Апепи столь ужасным противником.

– По крайней мере кое-какие слухи о вас оказались верными, Маг, – нарушил Апепи долгую тишину. – Вы – великий врач. – Таита молчал.

– Вы можете чарами излечить чуму в моем войске, как вы сделали это с моим сыном? – спросил Апепи. – Я заплатил бы вам лакх золота. Столько золота, сколько смогут унести десять сильных лошадей.

Таита холодно улыбнулся.

– Мой господин, если бы я мог наводить такие чары, то наколдовал бы сто лакхов из чистого воздуха, не тратя сил на лечение ваших головорезов.

Апепи повернул голову и улыбнулся в ответ, но в его улыбке не было ни веселья, ни доброжелательности.

– Сколько вам лет, Чародей? Трок говорит, больше двухсот. Это верно?

Таита не подавал виду, что слышит, и Апепи продолжил:

– Какова ваша цена, Чародей? Если не золото, то что я могу предложить вам? – Вопрос был риторический, и он не стал ждать ответа, а отошел к северному парапету башни и встал, уперев кулаки в бедра. Он смотрел вниз на лагерные стоянки своего войска и на поля кремации за ними. Костры продолжали гореть, и ветер нес дым низко над зелеными водами реки в пустыню за ней.

– Вы одержали победу, мой господин, – тихо сказал Таита, – но вы думаете о погребальных кострах, сжигающих ваших мертвых. Фараон усилит и перегруппирует свои силы прежде, чем закончится чума, и ваши солдаты должны будут воевать снова.

Апепи встряхнулся с раздражением, как лев, сгоняющий мух.

– Ваше упорство раздражает меня, Чародей.

– Нет, господин, это не я, а правда и логика раздражают вас.

– Нефер Сети – ребенок. Я победили его однажды и желаю сделать это снова. Что еще более невыгодно для вас, в его войске нет никакой чумы. Ваши шпионы скажут вам, что у фараона есть еще пять легионов в Асуане и еще два в Асьюте. Они уже на реке, плывут на север по течению. И будут здесь до новолуния.