Золотые Антилы - Северин Тим. Страница 33

Гейдж умудрился попасть в партию, отправленную в шлюпке на остров на поиски ручья. Но на берегу он как-то отбился от спутников, которые, не найдя на островке воды, вернулись на судно без него. Моряки решили обыскать следующий остров, но Гейдж, решив, что его бросили, впал в панику и думал, что уже не увидит дома. В лихорадочном волнении он метался по островку, тщетно пытался докричаться до уходящей шлюпки, выбегал на берег, подпрыгивал и махал руками, чтобы привлечь к себе внимание. Не добившись ответа, он в полном изнеможении повалился на песок, свернулся калачиком и уснул. Возвратившаяся за ним шлюпка нашла его спящим, в полубреду от теплового удара и от страха. Гейдж был так плох, что его пришлось на руках перенести в шлюпку и доставить на борт. Там его, словно мешок с картошкой, свалили в кубрик, а капитан предпринял новую отважную попытку добраться до Панамы. Ветер и течение все еще сносили суденышко, поэтому раздосадованный капитан попытался пройти под берегом и чуть не разбил свой корабль в щепки, налетев на мель. Страшное сотрясение корпуса, крики ужаса с палубы и пронзительные молитвы рулевого оказали целительное действие на лежавшего внизу страдальца. На следующее утро Гейдж выполз на палубу в решимости найти себе место, с которого удобнее прыгать за борт, если происшествие повторится. К его облегчению, крайних мер не потребовалось, и с четвертой попытки каботажное судно вошло в гавань Панамы, подтягиваясь на якоре, одолженном с другого корабля, потому что свой был потерян где-то по пути. Причалив к берегу, Гейдж откровенно записал: «Я не стал задерживаться на сем корабле, который едва не стал для меня последним прибежищем на этом свете».

Да и в Панаме «англо-американец» не задержался. Эти места пользовались недоброй репутацией рассадников чумы, к тому же он надеялся добраться до Пуэрто-Бельо прежде, чем отчалит Серебряный флот. Для этого у него был выбор: отправиться с караваном мулов через горы или доехать на муле только до водораздела, а оттуда сплавляться по реке Чагрес на одном из тростниковых плотов, которые спускались по течению к Карибскому морю. Гейдж избрал речной маршрут и пережил незабываемые дни, когда искусные плотовщики — негр и мулат — двигали хлипкое суденышко с помощью шестов, канатов, собственных рук и ругательств. Обычно вода в реке стояла так низко, что на отмелях держали мулов, помогавших обходить берегом, однако в тот раз река вздулась от сильных дождей, и плот летел вниз «с быстротой стрелы».

Впрочем, в Пуэрто-Бельо Гейджу пришлось пожалеть об излишней скорости, потому что он на несколько дней опередил Серебряный флот. При обычных обстоятельствах он отлично провел бы время, дожидаясь прибытия кораблей, проповедуя и помогая местному священнику за скромную плату, подбирая там дукат, здесь корону и потихоньку пополняя кошелек, жестоко выпотрошенный Диего Эль Мулато и его товарищами. Но, к отчаянию Гейджа, обнаружилось, что жизнь в Пуэрто-Бельо за несколько дней до прибытия флота катастрофически дорожает. Одиннадцать месяцев в году приезжие могли получить стол и кров почти даром; но когда флот был на подходе, домохозяева и трактирщики отыгрывались за неприбыльные месяцы, вздувая цены до небес. Сюда собирались путешественники с Филиппин, из Перу и других частей Южной Америки, из Центральной Америки и с нескольких Антильских островов. Большинство собиралось уехать в Европу, кое-кто встречал приезжих сановников или иммигрантов, а некоторые рассчитывали первыми закупить доставленные товары. В довершение сумятицы флот доставлял целую орду путешественников, двигавшихся в противоположном направлении, да еще эскорт из четырех или пяти тысяч солдат, охранявших богатейший груз, направлявшийся в Испанию. Все они заполняли гостиницы и постоялые дворы Пуэрто-Бельо, подобно стае перелетных голубей, опустившихся на ночлег в маленькой роще. Люди устраивались в складах, в конюшнях, на улицах и в буфетных. Немногие счастливцы, которым удалось найти комнаты, хотя бы их и приходилось делить с другими жильцами, платили самые запредельные цены, доходившие иной раз до полугодового жалования за две недели проживания.

Город заполонили колонисты, возвращавшиеся домой с нажитым за годы трудов. Они не жалели денег и пребывали в убеждении, что замечательно проводят время. Пуэрто-Бельо больше напоминал один из городов времен золотой лихорадки, чем морской порт. С дальних окраин испанской империи стекалась в Пуэрто-Бельо «королевская пятина» золота, серебра, драгоценных камней и дорогих редкостей — отовсюду, кроме Мексики, из которой экспорт шел через Сан-Хуан-де-Уллоа. Ручейками стекаясь на перешеек, богатство сливалось в могучий поток, а затем и в бурную реку: торговцы и плантаторы пользовались случаем, чтобы отправить свои товары и имущество под защитой сильного конвоя. Гейдж собственными глазами видел слитки серебра, беззаботно сложенные штабелями на причалах Пуэрто-Бельо в ожидании погрузки в трюмы кораблей, а купцы продавали товары «не локтями и ярдами, а штуками и на вес, и платили не монетами, а слитками (серебра), которые взвешивали и меняли на товар. Так продолжалось пятнадцать дней, между тем как на галеоны грузили только слитки, и ничего другого». Вот уж действительно «Золотые» Антилы.

Естественно, Гейдж, со своей жалкой горсточкой пиастров, оказался на самом дне этого разлива богатств. Он сох от зависти, но еще более негодовал оттого, что пришлось тратить скудные сбережения на аренду «жалкой мышиной норы, — как он выражался, — где едва могли поместиться кровать, стол и пара стульев, и места оставалось, только чтобы открыть и закрыть дверь». Удрученный своим злосчастьем, он обиженно заперся в комнате и утешался тем, что скоро его здесь не будет, потому что флот никогда надолго не задерживался в Пуэрто-Бельо, считавшемся столь же нездоровым местом, как и Панама. Он мрачно грыз вяленую рыбу и черепашье мясо, упрямо отказываясь покупать кур, за которых требовали от одного до двенадцати реалов, и говядину, цена на которую от обычных полуреала за тринадцать фунтов теперь выросла до двух реалов за фунт.

Но главной его заботой, помимо сохранения денег, были поиски надежного судна, которое доставило бы его в Испанию. Он усердно искал койку на борту большого военного корабля. «Англо-американец» был по горло сыт каперами и не стыдился признаться, что идеальным судном ему видится «галеон с полной командой, усиленной солдатами и медными пушками». Однако место на одной из таких плавучих крепостей стоило огромных денег — триста корон, и в конце концов непобедимая скупость Гейджа взяла верх над чувством самосохранения. Он проглотил осторожность и взялся отработать проезд домой судовым капелланом на торговом судне «Сан-Себастьян». Этот выбор оказался удачным — через несколько дней после выхода в море Гейдж с очевидным, хотя и несколько эгоистичным облегчением записывал: «Корабль, на котором я плыл, был быстрым и хорошо слушался паруса и держался под крылом адмирала или одного из лучших галеонов, а все другие купеческие суда не были таковы, некоторые отставали, и два были ночью захвачены голландцами».

Гейдж, двенадцать лет назад бежавший из Европы, возвращался в нее вместе с грузом Серебряного флота. Из Пуэрто-Бельо корабли сперва зашли в Картахену, где простояли восемь или десять дней, принимая дополнительный груз и пассажиров — в их числе оказались несколько моряков с английского капера, захваченных в плен и отсылавшихся в Испанию. Ходили слухи, что голландцы подстерегают их с флотом из шестидесяти парусников, но расследование показало, что слух этот злонамеренно распустили несколько картахенских торговцев, надеявшихся задержать флот и извлечь выгоду из его задержки. Как только истина обнаружилась, флот двинулся прямо на север через Карибское море, к Кубе, где в Гаване было назначено рандеву с эскадрой галеонов и купеческих судов, плывших из Сан-Хуан-де-Уллоа с данью и товарами из Мексики.

Когда флот из Пуэрто-Бельо достиг Гаваны, мексиканская эскадра еще не подошла, и неделю Гейджу было нечего делать — только гулять и глазеть на город. Он осмотрел городские укрепления со знаменитой двенадцатипушечной батареей, прозванной «Двенадцать апостолов» [12], и воспользовался случаем навестить мать Диего Эль Мулато, все еще жившую в городе, где вырос ее сын. Прошло восемь дней. Мексиканская эскадра так и не показалась, однако он вернулся на борт «Сан-Себастьяна», поскольку адмирал флота решил, что медлить больше нельзя, и приказал выйти в море. Воскресным утром двадцать семь кораблей конвоя вышли из Гаваны и неторопливо тронулись к Багамскому проливу.