Океания. Остров бездельников - Рэндалл Уилл. Страница 23

— Ну и что именно ты хочешь узнать, приятель? — Он натягивает через голову рубашку, в которой, на мой взгляд, нет никакой необходимости. Стоит ему нагнуться, чтобы натянуть на себя гофрированные сапоги, как клочки шерсти вылезают из–за ворота и манжет.

— Боюсь, все.

— Ну тогда начнем по порядку. — Он подвигает к краю балкона два кресла, и мы садимся, прикрытые от палящего солнца нависающим козырьком. С этой высоты виден берег острова Кеннеди, далеко уходящий в глубь моря за линию прибоя. — Так, правило номер один. Что было раньше — яйцо или курица? Ни то ни другое, приятель. Сначала был куриный корм. Какой смысл заводить цыпок, если у тебя нет для них корма? Верно?

Я киваю, а Уоррен, нагнувшись, заглядывает в мою записную книжку, которую я тут же раскрываю, как усердный секретарь. Похоже, он доволен тем, что моя рука тянется конспектировать его первое наставление. И он продолжает свой урок, а мне остается лишь с бешеной скоростью переворачивать страницы.

— А теперь тебе надо пойти и взглянуть на этих маленьких стерв, — внезапно останавливается он.

Мы обходим дом и спускаемся к прогалине. Там стоят три хижины, обнесенные проволочной сеткой. Внутри под тенью навесов происходит пиршество, да настолько активное, что оттуда не доносится ни единого звука.

— В каждой хижине четыре сотни. Всего тысяча двести бандиток. — Слово «бандитки» произносится с явной любовью. — Домики построил здесь, чтобы не воняло. Но даже когда направление ветра меняется и до нас долетает запах куриного дерьма, я говорю себе: Уоррен, это запах денег, приятель.

Я хожу за ним целый день с ученической тетрадью в руках и узнаю обо всем процессе — «от высиживания яиц до сечки», как говорит он. Впрочем, согласно утверждению Уоррена, о высиживании можно было не беспокоиться, поскольку надо сразу покупать однодневных цыплят, привозимых из Австралии, — их самолетом доставляли в Хониару и Мунду. И пока все мне казалось достаточно простым.

Однако урок продолжается. Я узнаю, где надо строить курятник, чтобы там было прохладно; о том, что следует кормить птиц в определенное время и регулярно менять им воду. Уоррен сообщает мне о прелестях забоя птицы, а также ставит в известность о состоянии рынка. Его убедительные манеры внушают уверенность. И мне действительно начинает казаться, что все это «яйца выеденного не стоит». Мы останавливаемся у большого металлического барабана. Я заглядываю внутрь и вижу, что он полон розовых резиновых пальцев.

— Когда раскрутитесь, — дружески похлопывая меня по спине, сообщает Уоррен, — тоже купишь себе такую. — И он выкидывает руку в сторону с видом конферансье из варьете: — Машина для общипки перьев!

Это производит на меня сильное впечатление.

— К тому же это отличная эротическая игрушка.

Склонив голову набок, пытаюсь представить, что он имеет в виду.

Спускаясь обратно к морю, вижу открыточные оранжево–розовые оттенки лагуны, сгущающиеся по мере наступления сумерек. Это потрясающее зрелище наполняет меня силами и верой в успех будущего дела. Да, мне тоже предстояло войти в круг немногих. И вместе мы создадим Ассоциацию птицефермеров Соломоновых островов (АПСО). Будущее распускало перья.

Я крепко пожимаю Уоррену руку.

— Спасибо, Уоррен, за то, что показал мне все.

— Никаких проблем, приятель. Удачи, — добродушно подмигивает он.

Повертев большой палец ноги перевозчика, который успел заснуть на дне каноэ, он приводит его в чувство и помогает нам отчалить. Я машу Уоррену рукой, и мы направляемся в обратный путь.

— Ой! Я забыл тебе кое–что сказать, приятель!

— Да? Что? — спрашиваю я, направляясь к корме, чтобы вкусить последний лакомый кусочек.

— Теперь на Соломоны не доставляют однодневных цыплят.

— А что такое? — спрашиваю я, стараясь скрыть растерянность.

— В Брисбене разбился самолет, и представители компании говорят, что у них нет средств на его починку. Поэтому поставки прекращены.

Он разворачивается и удаляется по тропинке, бормоча себе под нос: «Все, больше ни одного перышка!»

И вдруг меня окатывает волна жгучего разочарования — я опускаюсь на скамеечку и закрываю глаза. Мне так живо представлялся остров, пробуждающийся под жизнерадостные «кукареку». Улыбающиеся островитяне в полосатых передниках и соломенных шляпах — поставщики домашней птицы. Доклад о полученных за первый год доходах под развесистым ореховым деревом нгали. Расширение деятельности, заморозка, экспорт, грузовые суда, названия брендов, рекламный девиз, премия «За заслуги в промышленности»… Я опускаю голову. Все это было очень–очень близко.

А гастрономические изыски! Боже! Я уже поедал блюда в своей воображаемой столовой: стол ломился от жареных цыплят, запеканок в горшочках, фрикасе, петушиного мяса в винном соусе, куриного ризотто и цыплят с чили, тропических пулярок, ну и что там еще… Возможный ассортимент не имел ограничений. И все это было похищено у меня какой–то призрачной фигурой в наряде убийцы. «Поставки прекращены»! И больше на островах не будет ни одной курицы. Даже ни единого перышка.

— Это замечательная идея, — объясняю я на следующий день своим партнерам, сидящим за карточным столом. — За ними легко ухаживать, и мы сможем запросто продавать их в Мунде и на других островах. Их просто надо кормить два месяца, а потом убивать и ощипывать. А корм будет доставляться по морю в Мунду, а мы станем забирать его на каноэ.

Генри и Том выглядят несколько озадаченно.

И действительно, птицеферма не только поспособствовала бы улучшению моего рациона, но и оказалась бы вполне посильным делом, которое можно вести с любым размахом. Тысячи или десятки тысяч куриц…

— Единственная проблема заключается в том, — мрачно завершаю я, — что мы не можем получить однодневных цыплят.

— А если раздобыть их где–нибудь в другом месте? — бодро заявляет Кисточка.

— Рано или поздно любой кокос падает на землю, — с философским видом добавляет Лута. — Твоя сдача.

Я вздыхаю и начинаю раздавать карты. Целая страна, лишенная кур. Я качаю головой. Немыслимо. Где–то же они должны быть!

Позднее, когда игра подходит к нашему очередному разгрому, мимо моего дома по недвижным водам проплывает Гордон, помощник плотника Импа. Керосиновая лампа, закрепленная на носу его каноэ, придает ему вид призрака, — он ходил за лангустами. Как сумасшедший Гордон нырял в темные воды со своим приятелем Моисеем. В свете керосиновой лампы они извлекали пугливых ракообразных из–под камней и рифов, где те норовили спрятаться.

— Удачно? — окликаю его я.

— О, счур хорошо сегодня.

Из темноты вылетает какой–то темный предмет, который шлепается на стол, как рыцарская перчатка, и соскальзывает в сторону. Темно–синее тело лангуста оторочено коричневым и заканчивается изящным веерообразным хвостом — это очень красивое животное около фута в длину. Он садится, потрясенный подобным отношением к собственной персоне, и явно ждет следующего акта агрессии. Ждать приходится недолго: едва лангуст успевает собраться, как Смол Том хватает его и устремляется по направлению к кухне Эллен.

Через несколько минут тот возвращается, и теперь прекрасная тварь, которую Смол Том держит в руках, успевает приобрести темно–красный цвет с желтой оторочкой. Мы задумчиво поедаем лангуста, и я снова погружаюсь в размышления об организации птицефермы. Может, нам удастся купить яйца и самостоятельно их высидеть? Я в этом не был уверен. Надо спросить у Уоррена. Да уж, он и в самом деле поразительно волосатый человек.

В автоматизированном, изощренном западном мире осуществление столь незначительного проекта вряд ли сопровождалось какими–либо трудностями, и о них никто даже не стал бы говорить. Достаточно всего лишь снять телефонную трубку, вставить кредитную карточку, а потом сидеть и ждать, когда предприятие начнет приносить доход. По крайней мере так я себе это представлял, хотя и не занимался прежде ничем подобным. Однако здесь, на просторах Тихого океана, в стране, обладавшей лишь самой элементарной инфраструктурой, даже простейшее дело могло в любую минуту превратиться в неуправляемую авантюру, и я не сомневался, что меня ждут серьезные испытания. Но тогда, раскусывая клешню лангуста и высасывая содержимое, еще не догадывался, какие поистине титанические усилия от меня потребуются.