Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи. Страница 16

Все они принадлежали к обществу Духов Вод, и вот что произошло после ареста Сердара и его двух спутников. Молодой Сами и Рама-Модели наблюдали за арестом с верхнего плато Соманта-Кунта, где они притаились в чаще бурао, готовясь каждую минуту бежать на спине Ауджали к долине Анурадхапура, если бы сингальские сипаи вздумали подняться на верхние склоны горы. Но потому ли, что об их присутствии не было известно, или их аресту придавали мало значения, офицер, командующий отрядом, удовольствовался, как мы видели, арестом главных пленников, которых поймали благодаря хитрой уловке шпионов.

Как только отряд скрылся из виду, Рама-Модели взобрался вместе с Сами на спину Ауджали и погнал его со всей скоростью, на какую тот был способен, к Пуант-де-Галлю, держась лощины, которая была известна ему одному и шла по горе, сокращая спуск наполовину.

Он прибыл в город раньше отряда и тотчас же созвал к себе в дом группу друзей; он сообщил им, какой опасности подвергается Сердар, принесший столько неоценимых услуг их общему делу, а затем предложил провести совещание, чтобы выработать основы плана для спасения Сердара и его товарищей.

В Пуант-де-Галле находилось восемьсот членов общества, которых решили немедленно уведомить о случившемся, поручив каждому из присутствующих передать это известие своим знакомым, чтобы те передали следующим. При таком количестве послов достигнуть цели можно было менее чем за полчаса.

План, предложенный Рамой-Модели своим друзьям, был принят ими с восторгом, и все они тотчас же рассыпались по городу, чтобы предупредить всех членов общества и исполнить первую часть плана. Что касается второй, то мы вскоре увидим, каким образом скомбинировал ее заговорщик пантер, чтобы добиться легкого и быстрого успеха. Быстрого особенно, так как пушки Королевского форта, находившиеся в двадцати пяти шагах от эспланады, где должна была совершиться казнь, всегда стояли с открытым и начиненным картечью жерлом с самого начала восстания сипаев-индусов.

Что касается записки, полученной Сердаром, то ее передал сторож Тхава, приятель Рамы-Модели, бросив в камеру заключенных.

Как только Сердар прочитал ее, первой его мыслью было сообщить об этом генералу, но тот был настолько поглощен исполнением таких классических в данной ситуации обязанностей, как написание писем родным и друзьям, составление завещания, распределение прядей волос и других маленьких подарков на память, — священные обычаи, от которых осужденные на смерть никогда не отступают, — что боялся, помешав ему в этих интересных занятиях, вызвать какое-нибудь восклицание с его стороны и тем внушить подозрение относительно планов, затеваемых для их спасения.

Честный Барнет писал с таким спокойствием, что беспристрастный свидетель этой странной сцены, где комизм так тесно соединялся с драматизмом, что их нельзя было отделить друг от друга, возымел бы самое лестное мнение относительно его мужества. Янки решил пожертвовать своей жизнью и умереть, как джентльмен, не забыв ни одного из обычаев, установленных бесконечным рядом осужденных. Особенно замечательным было его завещание: он не имел решительно никакого имущества, но как уйти из этого мира, не сделав никакого завещания!

Барнет взял последний лист бумаги и написал:

Это мое завещание.

Сегодня я, находясь в здравом уме и твердой памяти, готовясь насильственно умереть по вине негодяя Максвелла — да будет на нем проклятие Божие — завещаю своей семье…

Смущенный, он остановился на этом слове.

— Что мне завещать своей семье, Фред?

— Свои последние мысли, — отвечал, улыбаясь, Сердар.

— Правда ведь, а я не подумал об этом.

И он продолжал:

Завещаю своей семье мои последние мысли и четыре пряди волос, приложенные здесь. Передаю младшему брату своему Уильяму Барнету все мои права на дворцы, рабов и огромные богатства, конфискованные у меня англичанами в аудском королевстве, и разрешаю делать с ними все, что он пожелает.

Я умираю американцем, как и родился им; я прощаю всех, кого ненавидел в этом мире, за исключением этого негодяя Максвелла, без которого я, наверное, достиг бы глубокой старости.

Барнет прочитал завещание вслух.

— Все, не правда ли, Фред?

— Превосходно! — отвечал Сердар, который вопреки всей торжественности этой минуты еле сдерживался, чтобы не засмеяться.

Боб Барнет, довольный его одобрением, подписал завещание и запечатал, а затем встал и позвал одного из стражей, которому и вручил запечатанный конверт.

В эту минуту в камеру вошел офицер, командующий взводом солдат, которые должны были вести осужденных к месту казни, и объявил, что наступила роковая минута.

— Нам забыли дать стаканчик виски и последнюю сигару, господин офицер, — сказал Боб с чувством собственного достоинства. — Неужели вам неизвестны эти традиции?

Офицер немедленно распорядился, чтобы ему дали то, о чем он просил.

Боб залпом выпил стакан виски и закурил сигару.

— Идем, — сказал он, — я готов.

Такое удивительное и истинно американское мужество поразило всех свидетелей этой сцены. Честный Барнет считал, что следует позировать для истории, и он позировал.

VI

Планы побега. — Последняя сигара. — Шествие на казнь. — Сожаление Барнета. — Спасены слоном.

МЫ ДОЛЖНЫ СКАЗАТЬ, ЧТО СЕРДАР НЕ СМОТРЕЛ на предстоящую трагедию с таким хладнокровием, как Барнет, придававший всему комическую окраску. Накануне Сердар спокойно встретился бы со смертью, хотя и сожалел бы, что не может довести до конца дело, которому он посвятил всю свою жизнь. Да разве его голова не служила ставкой в той игре, которую он играл и проиграл теперь?.. Но после встречи с молодым Эдуардом Кемпбеллом он сделался совсем другим человеком. Что же это были за воспоминания, веселые или грустные, которые заставляли его с таким отчаянием цепляться за жизнь, чего раньше он не испытывал?.. Какие таинственные узы привязанности, родства, быть может, могли соединить его с матерью молодого англичанина, чтобы в несколько секунд, при одном лишь воспоминании о ней, жгучая ненависть, переполнявшая его сердце, вдруг исчезла под наплывом нежного чувства?

Да, действительно, имя Дианы де Монмор было каким-то могущественным талисманом, если ненавистное ему до сих пор имя Кемпбелла, которое он произносил не иначе как с презрением, до того изменилось в его глазах, что он даже не сомневался в его невинности. «Диана не могла бы соединить свою судьбу с человеком, способным на такие преступления!» — сказал он себе, и этого было достаточно, чтобы усомниться в виновности этого человека, хотя во время избиения он был старшим комендантом крепости Хардвар-Сикри.

И теперь у него не было никакой другой цели, никакой другой мысли, кроме желания бежать при помощи своих друзей, чтобы спасти того, кого еще вчера он готов был расстрелять без всякой пощады.

Дверь тюрьмы раскрылась, и осужденные вышли, высоко подняв голову и не испытывая, по-видимому, ни малейшего волнения. Барнет курил с наслаждением, бормоча про себя:

— Удивительно, право! Последняя сигара всегда кажется самой хорошей!

Сердар окинул быстрым взглядом толпу, и лицо его осветилось едва заметной мимолетной улыбкой. Туземные сингалы, живущие в Пуант-де-Галле, были буквально затоплены волнами малабарцев, которые пришли сюда вместе со своими семьями. Все случилось так быстро, что туземные жители, живущие в деревнях, не успели прибыть в город. Эспланада, на которой выстроили эшафот с тремя виселицами, находилась всего в трехстах метрах от тюрьмы, и два батальона солдат-сипаев, составлявших весь гарнизон города, с трудом удерживали напиравшую к месту казни толпу.

Три английских парохода, прибывших накануне, были сплошь забиты зрителями, а все их реи буквально облеплены человеческими телами. Все это общество, видимо, старалось разместиться таким образом, чтобы ничего не упустить из предстоящего зрелища, тем более что суда стояли на якоре всего в кабельтове от берега. На французском пакетботе было зато совсем пусто, и флаг его был спущен.