Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич. Страница 22

Баффи, покачиваясь на державшей его веревке, висел вниз головой и время от времени скулил. При падении он ударился мордой о стенку трещины — следы крови были отчетливо заметны на ее голубой поверхности. Трещина, слегка изгибаясь, уходила вглубь, и на всю открывшуюся нашим взглядам глубину ее не было ни единого снежного карниза или мостика, то есть в случае падения Баффи ждала бы неминуемая гибель. Уилл держал собаку за постромки, пытаясь приостановить раскачивание, так как Баффи мог попросту вывалиться из постромок. Мы в два голоса всячески успокаивали его, но Баффи, чувствовавший себя, конечно, не слишком комфортабельно в таком положении и, наверное, слегка оглушенный ударом, пытался выровняться, помогая себе всем телом и отчаянно вращая хвостом. Он висел метрах в полутора под нами, и мы никак не могли дотянуться до него руками. К счастью, сегодня утром, буквально перед выходом, я надел на него жилет (мы взяли с собой жилеты трех размеров — для мелких, средних и крупных собак), поскольку Баффи немного натер лямками грудь, и вот теперь, именно благодаря жилету, который не дал ему вывалиться из постромок, Баффи уцелел. Мы не начинали спасательные действия по просьбе подоспевшего Лорана, который готовился к съемкам. Уверяю вас, это было не игровое кино! Я мысленно и почти что вслух (на русском языке) торопил Лорана со съемками. Мне все казалось, что еще чуть-чуть и Баффи вывалится, но, к счастью, прозвучала команда Лорана: «Тащи!» И вот мы втроем — Этьенн за веревку, а мы с Уиллом руками — вытаскивали беднягу на поверхность. Все довольны, но, наверное, больше всех Лоран и Баффи.

Вскоре вновь остановка. На этот раз опять нарты и опять нарты Уилла! Да, да, у тех самых новых, только что полученных нарт вновь подломился полоз, причем на совершенно ровном, казалось, месте. Правда, кто ищет, тот всегда… На этот раз оказалось достаточным небольшого, но крутого заструга, на который нарты наехали одним полозом, а второй, очевидно, от зависти к первому, а может, просто не выдержав нагрузки, подломился. Все-таки нарты такой конструкции — на высоких полозьях без элементов поперечной жесткости — плохо переносят боковые перегрузки. На этот раз поломка не такая серьезная, так как сам полоз уцелел — ослабли только веревки, связывавшие с ним поперечные планки. Мы собрались около злополучного заструга и решили ставить лагерь. Было уже около четырех часов. Опыт ремонта нарт у нас уже имелся. Пока Жан-Луи и Уилл выпиливали из поперечных планок заготовки для завтрашнего ремонта и сверлили отверстия в полозе на этот раз уже привезенной на самолете нормальной дрелью, я поставил палатку, развел собак сначала из упряжки Уилла, возвратил на ночь законным владельцам собак из своей упряжки, чему они были несказанно рады, покормил их и забрался в палатку. Нашу беседу с Уиллом относительно трещин и вообще относительно всего этого гиблого места Лоран снимал через раскрытую дверь палатки, вследствие чего ужин затянулся. Правда, знакомый с правилами хорошего антарктического тона Лоран принес в качестве компенсации за упущенное время бутылку виски. Достойное завершение дня. Тепло (минус 17), штиль, видимость немного улучшилась, во всяком случае, горы были видны. Координаты лагеря: 68,5° ю. ш., 65,3° з. д. Прошли за день около 13 километров.

Всю ночь моросил снег, именно моросил — так вкрадчиво и нежно шуршали по туго натянутому полотну палатки мелкие колкие снежинки. Просыпался несколько раз с ясным ощущением, что пора подниматься, но циферблат часов убедительно доказывал: «Рано!» Когда я все-таки вылез из палатки в тихую беззвездную ночь, мой босые ноги сразу же погрузились выше щиколотки в мягкий, удивительно пушистый свежайший снег. В отличие от предыдущего дня, принимать снежный душ было сплошным наслаждением: штиль, минус 20 градусов, тишина, полная иллюзия новогодней ночи. Сегодня ровно месяц со дня нашего старта. За это время счетчик установленный на колесе, прикрепленном за нартами Джефа, отсчитал 310 миль (Счетчик, купленный в США, проградуирован в американских милях, миля соответствует 1,6 км).

Что касается меня, то в этой экспедиции я предпочел бы измерять пройденное расстояние в километрах, а оставшееся в милях, но, как бы то ни было, пройденные за месяц 500 километров еще укладывались — правда, с большой натяжкой — в наш график.

Поскольку наша вчерашняя остановка носила аварийный характер и двум упряжкам пришлось возвращаться назад, палатки были расставлены далеко друг от друга. Так, от стоявшей первой палатки Джефа до последней палатки Этьенна было никак не менее 200 метров, и моя обычная утренняя пробежка по палаткам с прогнозом погоды потребовала от меня значительно больших усилий. Подсвечивая дорогу фонариком, чтобы не угодить в трещину, и ориентируясь по едва заметным из-за выпавшего ночью снега вчерашним следам, я пошел в сторону палатки Джефа и Дахо. Они уже проснулись, и характерный шум, раздававшийся из палатки, свидетельствовал о начале тридцать первого раунда борьбы с неподатливой керосиновой лампой. Едва я подошел к палатке, до меня донесся голос Джефа, услышавшего, очевидно, мои шаги: «Виктор, осторожнее, прямо у палатки трещина!» Действительно, направив луч фонарика под ноги, я увидел буквально в метре от входа в палатку ставшую уже привычной за вчерашний день картину разрушенного моста и саму трещину, уходящую вбок, в направлении лежащих на снегу собак. Мое внимание привлек своей необычной конфигурацией крупный одиночный заструг, расположенный прямо на трещине метрах в трех от палатки. Мне показалось, что заструг этот округлостью форм подозрительно напоминает свернувшуюся клубочком и засыпанную снегом собаку. Подозрение мое перешло в уверенность, когда я, подойдя поближе, увидел, что заструг покрыт пробивающимся из-под снега рыжеватым колким мхом. Я осторожно потрогал его, заструг остался недвижим. Я потрогал его еще раз, и тут заструг ожил: сначала прорезались уши, затем показалась залепленная снегом недовольная собачья морда. После энергичного встряхивания, в результате которого определенная часть снега переместилась на мою участливо склонившуюся над застругом физиономию, этот загадочный объект окончательно превратился в Кавиака, небольшого рыжего пса из упряжки Джефа. Этот молчаливый, замкнутый, нелюдимый и какой-то не собачий пес, верный своему характеру, предпочитая провести ночь отдельно от своих коллег по упряжке, каким-то образом отвязался и устроился ни много ни мало прямо на трещине. Осторожно взяв его за ошейник, я вывел его, еще, кажется, не проснувшегося, с опасного места и водворил куда надо. После этого, встав на колени, я просунул голову в палатку Джефа.

В палатке было светло и тепло, работали и керосиновая лампа, и примус. Ярко-оранжевые костюмы Дахо и Джефа, сидящих по обе стороны от входа, еще более подчеркивали контраст между темнотой за стенками палатки и светом внутри нее. Оба были заняты дневниками. Спальные мешки, подвешенные к потолку палатки для просушки, напоминали две покосившиеся, потрескавшиеся от времени малахитовые колонны. Свет керосиновой лампы отражался в их блестящей темно-зеленой поверхности. На примусе тихонько пыхтел чайник. Я отдал ребятам текст песни «Трансантарктика», сочиненной мною накануне на мотив всем понравившегося и отчасти даже знакомого «Полюшка». По моему плану мы должны были впервые исполнить эту песню 27 августа на дне рождения Уилла. Точно такую же «прокламацию» я вручил пятью минутами позже Жану-Луи и Кейзо, причем Кейзо загадочно сообщил мне, что уже приготовил кое-какой инструмент для аккомпанемента. По дороге домой я пробудил к жизни Лорана с сотоварищами.

В 8 часов утра международная ремонтная бригада была в сборе у наших перевернутых нарт. Несмотря на все старания Джефа, руководителя ремонтных работ, научить нас вязать одинаковые и, по его мнению, наиболее прочные узлы, каждый вязал по-своему, к великому восторгу нашего Феллини, своим режиссерским оком увидевшего в этом незначительном факте все многообразие культур и традиций стран, которые мы представляли. Нашими дружными усилиями уже через два часа нарты были побеждены, но видимость по-прежнему была плохой, и мы решили отложить выход до 12 часов. Нам с Уиллом как раз хватило времени, чтобы упаковать починенные нарты и выпить чайку в палатке. В полдень тронулись. Видимость несколько улучшилась, и можно было различить силуэты гор справа от нас. Мы несколько изменили порядок следования: впереди шел Этьенн, выбирая дорогу, его страховал Дамиан, далее Джеф с Дахо, Уилл, мы с Лораном и последними Сейзо с Бернаром. Лоран, находясь позади, держал в поле зрения всю «съемочную площадку». Поверхность была ужасно неровной: ледяные, припорошенные свежим рыхлым снегом глыбы — очевидно, осколки и обломки ледников, сползающих с находящихся поблизости гор — чрезвычайно затрудняли движение. Тяжело груженные нарты скрипели, раскачивались и круто кренились, и порой только чудом удавалось сохранить их в состоянии равновесия. Правда, иногда и чудо не помогало — на одном из бугров мои нарты перевернулись, но, к счастью, не сломались. Подоспевшие Кейзо и Бернар помогли нам с Лораном восстановить статус-кво, и мы продолжили маршрут. Собаки шли очень тяжело, глубоко проваливаясь в снег и останавливаясь буквально перед каждым бугорком. Приходилось постоянно подталкивать нарты, так что, несмотря на умеренную температуру, от нашей одежды валил пар и я изрядно взмок. Кейзо дал мне еще одну собаку для усиления моей команды. Это был большой белый пес антарктического происхождения по кличке Каспа. Они с Одэном образовали великолепный дуэт, и дела пошли лучше. Вскоре мы свернули в сторону от гор, и поверхность сразу же улучшилась, хотя снег все еще был рыхлым. Кроме того, практически исчезли все ледяные глыбы и заструги. С северо-востока подул усиливающийся ветер и начал заметно теснить к западу висящую над заливом густую пелену облаков. Видимость улучшалась прямо на глазах, и постепенно прояснилась вся окружавшая нас картина. До сих пор мы шли, ориентируясь исключительно по компасу, а сейчас уже могли различить на юго-юго-западе широкую белую реку ледника Вейерхаузер, в верховьях которого находился наш четвертый склад с продовольствием. Мы находились в северо-восточной части огромного подковообразного ледникового залива, окруженного со всех сторон, кроме восточной, плотным кольцом заснеженных гор, разорванным в нескольких местах впадающими в залив белыми реками горных ледников. Еще не совсем рассеявшаяся облачность приглушала окружающий пейзаж, отчего тот выглядел скучно и безжизненно. Только некоторые самые высокие вершины горной гряды, обрамляющей залив с юга, сумели, наверное, все-таки перехватить лучи не видимого нам склоняющегося к закату солнца и поэтому светились нежным, необычайно красивым бледно-розовым цветом. «Прекрасный цвет, не правда ли!» — воскликнул скользящий рядом со мною на лыжах Лоран и дал знак остановиться для съемок. Надо заметить, что остановка по такому знаку не относилась к числу самых приятных для нас, тем более в конце дневного перехода, как это было сейчас. Стоило больших трудов заставить уставших собак пройти в таком порядке, какой был нужен нашему режиссеру. Пришлось делать несколько дублей, и мы, взмокшие за день, достаточно быстро замерзли, тем более что ветер, кроме прояснения, принес — вернее, унес — еще несколько градусов и температура упала до минус 29. Но в 16.30 мы все-таки разбили лагерь на прекрасном месте, на мягком, чистом, белом снегу, и отдых, а также прекрасный ужин, приготовленный Уиллом (я всегда удивлялся, как ему удается извлекать такую разнообразную вкусовую гамму из одних и тех же продуктов!), были хорошей наградой за этот непростой день. Прошли мы всего 7 километров.