Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич. Страница 24

Первый тост прошел на ура, несмотря на то, что часть народа уклонилась от его естественного и обязательного в большинстве стран Восточной Европы и на всей территории СССР продолжения. Это я понял уже после того, как при подготовке походных бокалов ко второму тосту вдруг обнаружил, что некоторые из них остались полными. Я не подал виду, что недоволен прежде всего как тамада, так как ни на минуту не забывал, что нахожусь сейчас не на всей территории СССР и, увы, даже не на маленькой, особенно близкой мне ее части, именуемой Грузией, а поэтому предложил второй тост — за нашу экспедицию и за нашу дружбу, которая сделала эту экспедицию возможной. Не дав бокалам остаться неопорожненными и во второй раз, я предложил в качестве этого тоста спеть песню «Трансантарктика», текст которой я распространил накануне. Предложение было с воодушевлением принято всеми, в том числе, к сожалению, и Лораном, который захотел непременно отснять момент, когда мы все будем петь, и поэтому чрезвычайно быстро переместился с камерой и Бернаром к другой двери и раскрыл ее. Теперь холод стал поступать и в тот угол, где сгрудились все участники празднества. Единственным способом согреться оставалось неукоснительно следовать намеченной программе праздника, и мы запели. Жан-Луи постукивал в такт пластмассовыми ложками по эмалированной миске, а Кейзо использовал щетку и металлический термос. Мягкое шуршание щетки по ребристой металлической поверхности термоса придавало мелодии какое-то восточное звучание. Вот эта песня, и поскольку она стала официальным гимном нашей экспедиции, то привожу ее без сокращений:

Примерный перевод гимна «Трансантарктика»:

Потом выпили за женщин, и тут, конечно, смертный приговор напиткам во всех без исключения бокалах был приведен в исполнение. Съемки наконец кончились, и Лоран с Бернаром и Дамианом присоединились к компании. Огромный Бернар, естественно, не умещающийся в палатке, сел в дверном проеме, лицом к нам, а спиной к Антарктиде. Праздник продолжался, дошла очередь и до песен. Блеснул французский квартет, где солировал Этьенн. Всех приятно поразил Кейзо. Его, правда, пришлось долго упрашивать, но, когда он все-таки запел, все смолкли. В мелодии его песни было что-то щемяще грустное, нежное и лирическое, что-то очень созвучное нашему настроению, тихому морозному вечеру, дрожащему пламени свечи, сонному дыханию окружающей нас бескрайней ледяной пустыни, прорывающемуся время от времени из-за спины Бернара легким облачком белого пара. Впечатление от этой мелодии усиливали и высокий голос Кейзо, и сам он, сидевший, полузакрыв глаза, в позе «лотос» в неосвещенном углу палатки. Впечатление было настолько сильным, что по окончании песни мы не сразу пришли в себя. Возникла пауза, и лишь затем шквал аплодисментов обрушился на смущенного представителя страны Восходящего Солнца, единогласно признанного лучшим вокалистом экспедиции. Выпили красного вина из полуоттаявшей, покрытой до половины густым, махровым инеем бутылки. Разошлись около полуночи. Наш праздничный лагерь был разбит в точке с координатами: 68,7° ю. ш., 65,4° з. д.

Несмотря на вчерашний пир, я спал крепко и ночью практически не просыпался, как это нередко случалось до сих пор. Когда я вылез из палатки, то едва не упал, наступив на что-то круглое, скользкое и чрезвычайно холодное. Уверен, что любой мало-мальски проницательный читатель, начавший знакомство с моей хроникой хотя бы за день до описываемого, в этом месте непременно воскликнет (или хотя бы подумает): «Бутылка!» — и будет совершенно прав. Да, это была пустая бутылка из-под виски, выставленная вчера за порог и слегка присыпанная за ночь снегом. Приглядевшись, я рассмотрел в утреннем полумраке еще два или три торчащих из-под снега горлышка. «Неплохо погуляли!» — подумал я, обтираясь снегом и чувствуя, как каждая его пригоршня добавляет мне бодрости, и с удовлетворением отмечая про себя справедливость некогда высказанного мной и неоднократно затем подтвержденного положения: «Смешение разного рода напитков, осуществленное в целях употребления в кругу приятных тебе людей, не приводит к сколь-нибудь заметным печальным последствиям для здоровья ни сразу после оного, ни по прошествии любого заданного промежутка времени!»

Штиль, минус 21 градус, плотная облачность, солнце обозначило восточную сторону горизонта узенькой ярко-малиновой полоской. Сразу после выхода из лагеря начался крутой подъем на ледник Вейерхаузер. Снег был очень рыхлым и глубоким (до 40 сантиметров). Собаки шли тяжело, проваливаясь по брюхо. Впереди на лыжах в одной связке Жан-Луи и Бернар: возможны трещины. Издали было довольно забавно смотреть на крохотную оранжевую фигурку Этьенна и чуть ли не вдвое большую зеленую фигуру Бернара. Но даже он со своим гигантским ростом выглядел пигмеем на фоне скал, возвышающихся слева от нас на расстоянии не более километра. В срединной части ледника и у его правого берега были отчетливо видны гигантские голубые разломы трещин. Солнце набирало силу и постепенно разгоняло облака. Откуда-то с невидимой нам еще пока вершины ледника сорвался встречный ветер, температура упала до минус 30, пришлось надевать защитные маски, которые мы уже успели окрестить «Папи» по имени их изобретателя. Эти маски, очень эффективные и чрезвычайно простые в изготовлении, предложил Этьенн, а Папи — это совершенно понятное и без перевода имя (именно так обращались к нему все его друзья и знакомые). История этого имени берет начало в середине 80-х годов, когда Этьенн, будучи еще молодым доктором, участвовал в качестве лечащего врача в реабилитационно-оздоровительном рейсе на парусном судне с группой несовершеннолетних парижских наркоманов и там, очевидно, за свое доброе отношение к этим несчастным и получил это имя, которое ему самому чрезвычайно нравилось. Так вот, маска «Папи» изготовляется в пять минут с помощью ножниц из «бедровой» части флисовых панталон, употребляемых нами в качестве среднего слоя одежды (поверх тонкого нательного белья). Первая операция — это превращение панталон в шорты, вторая — отсечение от оставшейся части куска сантиметров тридцать-тридцать пять длиной и прорезание в нем узкой щели для глаз. Поскольку, согласно греческому эталону красоты (а все мы без исключения отбирались в экспедицию в полном соответствии с этим эталоном), окружность бедра должна соответствовать окружности головы (в этом соответствии вершина гармонии умственного и физического развития человека), то понятно, что приготовленная таким образом «маска» легко могла быть поставлена на службу с ног на голову. Достоинство флиса как материала состояло в том, что он очень быстро сох и на нем не так скоро нарастал неизбежный при дыхании иней.