Серебряный орел - Кейн Бен. Страница 28

Он нашел нужные слова. Двинувшаяся было толпа вновь замерла.

Фульвия наконец-то дошла до центра Форума. Ей было лет тридцать с чем-то. Свое миловидное лицо она измазала пеплом и сажей из очага. Слезы прочертили светлые дорожки на испачканных сажей и кровью щеках. Но она полностью владела своими чувствами. Приказав сопровождавшим ее подругам расступиться, она благоговейно опустила свою ношу на мостовую, развернула покрытые красными пятнами пелены, и на обозрение собравшимся согражданам явился искалеченный труп ее мужа. Толпа громко ахнула. Фабиола взглянула на раны Клодия и содрогнулась всем телом. Мальчишка-гонец нисколько не преувеличил. Ренегату-патрицию нанесли множество ран, чуть ли не каждой из которых хватило бы, чтобы убить человека. Лицо изуродовали так, что его трудно было узнать. Одна нога держалась лишь на недорубленной полоске мышц, а из левого плеча все еще торчало острие обломанного копья. Смерть Клодия Пульхра не была легкой и быстрой.

А собравшиеся вокруг Милона люди посмеивались, с удовольствием разглядывая дело своих рук.

Фульвия встала, ее серую столу покрывали бесчисленные пятна крови. Настал ее час.

Фабиола застыла в ожидании.

Весь Рим ждал.

Воздев руки театральным жестом, Фульвия резко ударила себя в грудь сжатыми кулаками и, брызгая слюной, начала говорить.

— Орк, владыка потустороннего мира! Взываю к тебе! — Она подняла дрожащую руку и ткнула указательным пальцем в сторону Милона. — Вот этот человек!

Было видно, что Милон испугался. Суеверия имели могучую власть над сердцами и умами, и мало кто не устрашился бы подобного публичного проклятия. Но в храбрости этому аристократу все же нельзя было отказать. Расправив плечи, он приготовился выслушать дальнейшие речи Фульвии.

— Забери его в Гадес! — провозгласила она. — И пусть Цербер жрет его кусок за куском. Да будут его страдания вечными.

Милону на сей раз удалось не выказать испуга, но его подручные оказались не такими стойкими. Гладиаторы притихли; даже нанятые жрецы не дерзнули проронить хотя бы слово.

Люди в толпе поспешно осеняли себя знаками, отвращающими зло.

Фульвия выждала столько времени, сколько нужно сердцу, чтобы ударить десять раз, давая собравшимся возможность проникнуться значением сказанных ею слов. Затем она вновь подняла тело Клодия, внесла его по ступеням храма Юноны, положила наземь и рухнула на труп мужа. Ее спутницы поспешили присоединиться к убитой горем вдове. Фульвия забилась в рыданиях, дав наконец выход своему горю.

Фабиола не могла не восхититься искусством, с каким была разыграна эта сцена. Исполнение последней, самой драматичной части Фульвия отложила до тех пор, пока не оказалась в безопасности. Судя по всему, она ясно понимала, что последует дальше.

Женщины тоже возрыдали. Обступив Фульвию, они наклонялись, касались ран мертвого аристократа и поднимали окровавленные пальцы, чтобы все могли их видеть.

Это оказалось последней соломинкой, сломавшей небеспредельное терпение людей Клодия. Необходимо было свершить месть. Разинув рты в бессвязных воплях ненависти, они устремились к своим врагам. Фабиолу, ее телохранителей и испуганно кричащих пленников понесло вместе с ними. Нечего было рассчитывать на то, что образуется какой-то боевой строй, нет, предстояла хаотическая схватка вооруженных громил, в которой должно было погибнуть множество оказавшихся между ними мирных граждан.

Жрецы в панике заорали, призывая к спокойствию. Но, увы, слишком поздно они поняли, что разверзшийся хаос не поддается управлению. Прорвавшееся наружу массовое бешенство угрожало самому существованию Рима, и они своими руками помогли ему вспыхнуть.

— Госпожа! — крикнул Туллий. — Нужно бежать!

Фабиола мрачно кивнула.

— Старайтесь не пользоваться оружием без крайней нужды, — приказала она своим людям. Ей вовсе не хотелось отягощать совесть невинной кровью.

Они едва успели кивнуть в ответ, как раздался грохот. Это сошлись противостоящие рати. В первые мгновения у гладиаторов Милона, хорошо обученных бойцов, было некоторое преимущество перед толпой плебеев. Укрывшись за крепкой стеной щитов, они легко отразили первую атаку вопившей черни. Злобно жалили сверкающие гладиусы, трезубцы и копья поражали незащищенные лица и шеи; в воздухе со свистом летали копья, булыжники залила кровь. Фабиола, как зачарованная, в ужасе наблюдала за происходящим. Это было куда страшнее, нежели все, что ей доводилось когда-либо видеть на арене. Уже в первые несколько мгновений многие пали ранеными или убитыми. Но как и следовало ожидать, численный перевес вскоре начал сказываться. В ярости, удесятеренной горем, головорезы Клодия кидались на своих противников как одержимые. Первым пал один из самнитов — двое могучих плебеев вырвали у него щит. Одному из них гладиатор рассек горло, но тут второй проткнул его копьем. Изо рта у сторонника Милона хлынула кровь, он рухнул навзничь, оставив в обороне брешь, куда тут же устремились находившиеся поблизости плебеи. Потом убили мирмилона, потом ретиария. Толпа наступала, оттесняя Милона и его людей на лестницу Сената. Гладиаторы не походили на римских легионеров, привыкших одолевать превосходящие силы врагов. В их строю появлялись все новые и новые бреши, нападавшие сразу же врывались туда, и отряд гладиаторов развалился на части. Бойцы все чаще и чаще оглядывались в поисках выхода. Им обещали хорошую награду за уличные стычки, а вовсе не смерть в сражении.

Скорого окончания битвы пока еще не предвиделось, но Фабиола почувствовала, что людской поток изменил направление. К счастью, они все еще находились в некотором отдалении от кровопролития. Громилы, заставившие их прийти на Форум, исчезли в гуще сражения. Следовало бежать, пока оставалась такая возможность. Она кивнула Туллию, который с величайшей готовностью повиновался и резко окликнул остальных. Девять телохранителей сомкнулись кольцом вокруг Фабиолы, выхватили мечи и двинулись сквозь толпу. К счастью, очень многие тоже решили сбежать из опасного места. Воспользовавшись тем, что внимание громил переключилось на более серьезную цель, все их пленники попытались воспользоваться шансом вернуть себе свободу, грубо толкаясь и сбивая друг друга с ног. Те, кто послабее, падали, но никто не обращал на них внимания; по ним просто шли. Когда Фабиола задержалась, чтобы помочь упавшей на колени старухе, Туллий бесцеремонно дернул ее за руку.

— Оставь ее!

Обескураженная его поведением, Фабиола все же поняла, что сицилиец на самом деле тревожился за ее безопасность. Она оглянулась, расстроенная, но движущаяся толпа уже скрыла от нее изрезанное морщинами перепуганное лицо. Еще одна невинная жертва. Но в этот день не было времени на то, чтобы скорбеть о ком-то или задумываться над намерениями богов. Стражи Фабиолы, озабоченные мыслями о том, как бы уцелеть самим и спасти свою госпожу, прокладывали себе путь через людскую массу.

— Сюда! — крикнул Туллий, указывая на храм Кастора, ближайшее к ним здание. Телохранители пригнули головы и прибавили шагу.

Пока они преодолевали людской водоворот, Фабиола порой забывала даже дышать. Время от времени Туллию и прочим приходилось колотить кого-то рукоятями мечей по головам, но никто не пытался всерьез преградить им путь — большинство членов уличных банд рвались схлестнуться с гладиаторами и не обращали особого внимания на нескольких человек, удиравших с поля боя.

Добравшись наконец до украшенной резьбой каменной лестницы, они свернули за угол и оказались в узком переулке. Фабиола обернулась и бросила последний взгляд на Форум. Сражавшиеся продолжали драться не на жизнь, а на смерть, и никто не намеревался просить или давать пощады. Гладиаторов Милона разделили, и теперь они бились группами по несколько человек против плебеев, которые многократно превосходили их числом. Впрочем, успех давался громилам недаром: каждый убитый мирмилон или секутор забирал с собой троих или четверых врагов. Всюду, даже в дверях храмов, валялись мертвые, поодиночке и грудами, их топтали ногами. Это была настоящая бойня.