Беглая монахиня - Ванденберг Филипп. Страница 25

Ночь Магдалена провела в фургончике у Рудольфо. Спальное пространство без окон, отделенное от книжной части деревянной перегородкой, имело лишь узкий проход, который всегда был заперт. Внутри скрывалась маленькая квадратная комнатушка с кроватью, причем это был не грубо выструганный деревянный ящик, как было принято в домах обывателей, нет, это было настоящее ложе с набитым конским волосом матрасом, обтянутым барсучьим мехом, которое сделало бы честь хозяину какого-нибудь замка.

Увидев, что Магдалена стоит в раздумье и не знает, как ей себя вести, Рудольфо стянул с нее платье и нижнюю юбку через голову, оставив ее стоять перед ним нагой, в костюме Евы в раю, — именно так Лукас Кранах изображал ее для украшения комнат в богатых домах. Непередаваемые мгновения он наслаждался ее видом — белыми грудями, никогда не видавшими солнца, округлыми бедрами, — а потом осторожно провел через узкий вход, уложил на кровать и прикрыл мягкой шкурой.

В блаженном смятении Магдалена не могла различить, была ли это явь или она уже грезила, когда Рудольфо нырнул к ней под шкуру и принялся нежно ласкать. Ее неуверенности способствовало и то, что спальня ничем не освещалась и они были в полной темноте. Рядом с Рудольфо она могла бы бесконечно скользить на грани грез и бодрствования, не замечая времени. Она не могла сказать, который час, когда вдруг раздался истошный вопль.

— Рудольфо, проснись! — тихонько позвала Магдалена. Ей пришлось хорошенько потормошить его. Наконец — шум становился все громче и громче — канатоходец проснулся. Поспешно одевшись, он бросился к двери.

Он сразу увидел пылающий огонь, в нос ударил едкий дым. Навстречу бежал зазывала и кричал:

— Домик Ксеранты горит! У нас нет воды для тушения. Что делать, чтобы огонь не перекинулся на солому, сено и другие фургоны?

Рудольфо на секунду задумался, потом твердо произнес:

— Оттащите горящий фургон из лагеря!

Зазывала отпустил грубое замечание, потонувшее в шуме и суете, хотя было нетрудно догадаться, что он имел в виду.

Магдалена испуганно наблюдала из окошка вагончика за разыгрывающейся мистерией. Рудольфо выпрямил дышло, единственную часть вагончика, еще не объятую пламенем. Великан Леонгард уздечкой подгонял вола, чтобы запрячь его в вагончик. Но при виде полыхающего огня животное заупрямилось и с громким сопением обратилось в бегство.

— Выпусти всех зверей! — крикнул Рудольфо великану. — Все мужчины, ко мне! Мы должны вручную выкатить фургон из лагеря.

Возничие, зазывала, жонглер-итальянец, великан Леон-гард и даже лекарь, до этого наблюдавший за происходящим с безопасного расстояния, пришли Рудольфо на подмогу и взялись за дело. Однако после долгого стояния колеса так глубоко просели в глинистую почву, что вытащить их из борозд было практически невозможно.

— Где Мельхиор? — закричал Рудольфо, пытаясь перекрыть треск все сильнее разгоравшегося пламени. Похоже, он был единственный, кто заметил отсутствие Мельхиора.

Все крики остались без ответа, и мужчины предприняли последнюю отчаянную попытку вытащить горящую повозку из лагеря. Ухватившись с двух сторон за дышло, артисты дергали и тянули ее из последних сил, действуя с безнадежностью подгоняемых кнутом коняг. Наконец повозка стронулась с места, однако языки пламени поднимались все выше и уже лизали заднюю часть дышла. Ходовая часть полыхала вовсю.

Между вагончиком лекаря и передвижной сценой зиял проем, достаточный по ширине, чтобы через него проехал полыхающий фургон Ксеранты. Однако стоило им только приблизиться к проему, как горящее левое переднее колесо раскололось надвое. Фургон сильно закачался и грозил опрокинуться. Теперь главное заключалось в том, чтобы не останавливаться.

Последним неимоверным усилием мужчинам все же удалось вытащить горящую повозку через зазор в загоне для животных на открытое пространство. Там она медленно накренилась набок и с грохотом рухнула на землю, как смертельно раненный кабан.

Вагончик Ксеранты горел до самого утра. Черный обуглившийся каркас представлял собой жуткое зрелище.

Когда знахарь на рассвете осмотрел еще дымящиеся, зловонные обломки, он сделал страшное открытие. Между обгоревшими брусьями и досками лежал до неузнаваемости обезображенный труп. На обуглившемся черепе, превратившемся в черный ком, была надета бесформенная и наполовину расплавившаяся диадема. Это была Ксеранта.

Неподалеку от берега возничие вырыли могилу, не больше пяти футов в длину, — так сильно скукожился труп гадалки. Это была всего лишь одна из многих могил, окаймлявших Майн до слияния с Рейном, и она не бросалась в глаза. Ни одной слезинки никто из циркачей не пролил. Ведь, в конце концов, Ксеранта коварно пыталась отравить члена их труппы.

Поиски Мельхиора ничего не дали. Силач словно сквозь землю провалился, и его исчезновение заронило у артистов подозрение, что гадалка, скорее всего, не добровольно простилась с жизнью. Не нашла ли она в лице Мельхиора безжалостного мстителя?

Глава 7

Еще в тот же день артисты снялись с лагеря и двинулись в сторону Ашаффенбурга в надежде на более теплый прием городских властей. Путь из Мильтенберга вверх по течению Майна становился все труднее. Леса, ранее дарившие им защиту от летнего зноя и хоть немного прохлады, уступили теперь место заливным лугам.

К счастью, по пути они наткнулись на речушку, из которой смогли пополнить свои запасы воды, не опасаясь эпидемии. Общее настроение упало до нуля, когда жонглер и старший по кухне Бенжамино, обычно такой жизнерадостный, в тот же вечер угрюмо объявил, что запасы еды практически кончились. Если они ограничат себя и будут довольствоваться вдвое меньшими порциями, он, пожалуй, наскребет продуктов еще на день скромного питания. По дороге он насобирал на лугу две корзины шампиньонов.

Дорога привела их в Обернбург, небольшой городок курфюрстшества Майнц с парой сотен жителей. Цирк в город не пустили, но в отдельности каждый из циркачей мог на по-

следние деньги купить себе что-нибудь. Рудольфо строго-настрого запретил попрошайничать. «Нищенство, — любил повторять он, — удел плебеев и недостойно порядочного артиста». Кроме этого он отдал приказ отправляться в город только в лучшей одежде, ибо горожане ни в коем случае не должны думать, что они — понаехавший сброд.

Магдалене это пришлось весьма кстати. И не потому, что она проголодалась за время обременительного пути, нет, ее зеленое платье, которое она не снимала со дня побега из монастыря, обнаруживало явные признаки изношенности. И, честно говоря, оно уже неприятно пахло. И хотя во времена, подобные теперешним, это ни у кого не вызывало неприязни, скорее даже резкий запах воспринимался как признак человека с характером, Магдалену еще в монастырскую пору раздражала подобная неопрятность сестер. Поэтому она немного стыдилась состояния ее единственного платья.

Она все еще владела золотым дукатом, а Обернбург славился своими торговцами одеждой и портными. Даже князья-епископы из Бамберга и Майнца заказывали здесь стихари. Поэтому, зажав в руке свой золотой, она отправилась в путь, не поставив об этом в известность Рудольфо.

Несмотря на то что ее платье имело довольно жалкий вид, Магдалена умудрялась носить его с высоко поднятой головой и горделивой осанкой. А потому торговец платьями Буркхард Розенрот, лавку которого она обнаружила на боковой улочке, ведущей к рыночной площади, отвесил ей несколько поклонов, когда она переступила порог его заведения.

В пошивочную, расположенную тремя футами ниже входа, едва ли когда-нибудь проникал солнечный свет, поэтому даже средь бела дня на стенах мерцали полдюжины коптилок, заливая помещение теплым светом. Трое мальчиков-подмастерьев, скорее всего сыновья хозяина, сидели в ряд, скрестив ноги, как маленькие мавры, на длинном узком столе. Когда в магазин вошла благородная дама, они незамедлительно прекратили шитье и воткнули иголки в подушечку величиной с блюдце, которая у каждого была привязана к левой руке.