Беглая монахиня - Ванденберг Филипп. Страница 5

— Я знаю, — продолжала чужая женщина, и голос ее звучал недобро, — у вас были не самые лучшие отношения. Но плохо Гебхард о тебе никогда не отзывался. Я думала, ты монашка и живешь в монастыре.

— Жила еще совсем недавно. Я убежала...

— Ах, вот оно что, и теперь ты решила, что найдешь у меня приют? Ну уж нет!

— Только на несколько дней, пока не улучшится погода и я не решу, куда мне податься. Господь воздаст тебе!

— Оставь свою глупую болтовню о Боге! Где он был, когда мой муж и свекор отправились на тот свет? Какой тяжкий грех я совершила, что он так покарал меня? А теперь проваливай! — Дверь с грохотом захлопнулась, и Магдалена услышала, как изнутри задвинули засов.

Она стояла как громом пораженная, не в силах осмыслить услышанное. Потом на нее навалилась гнетущая тоска, ей казалось, что она летит в пропасть. Наконец Магдалена повернулась и побежала что есть сил, лишь бы поскорее скрыться отсюда, подальше от родных мест, с которыми было связано столько трогательных воспоминаний.

Магдалена пересекла речку и одним махом взлетела на холм, словно за ней неслась свора собак. Наверху, на опушке леса, она в полном изнеможении прислонилась к гладкому стволу бука и сползла на сырую землю. Охватив колени руками, зарылась лицом в юбки и заплакала.

Бог ведает, сколько времени она провела в этой застывшей позе. Треск веток вернул ее к действительности. Магдалена подняла глаза и увидела перед собой высоченную фигуру — это был мужчина исполинского роста с деревянными заплечными носилками, груженными хворостом. Магдалена вскочила и боязливо отпрянула назад. Сборщик хвороста энергично затряс головой и поднял руки, как бы говоря: не бойся, я ничего тебе не сделаю.

Магдалена остановилась, потом внимательно посмотрела на незнакомца. Наконец подошла к мужчине и неуверенно спросила:

— А ты случайно не Мельхиор?

Великан радостно затряс головой, и на его мрачном лице засияла восторженная улыбка. Под грузом высоко нагроможденных веток носилки закачались, исполин потерял равновесие и упал навзничь в траву. Увидев, как он беспомощно барахтается на земле, словно перевернутая черепаха, и при этом хихикает от удовольствия, Магдалена не удержалась и тоже расхохоталась. Она смеялась громко и от души. Ей вдруг пришла в голову мысль, что так весело она не смеялась уже несколько лет.

Она тут же вспомнила, как они когда-то бесились с глухонемым батраком на лугу, как, вооружившись палками и сетями, охотились на ласок и кроликов, чаще всего, впрочем, оставаясь без всякой добычи.

— Мельхиор, милый Мельхиор! — приговаривала Магдалена, помогая слуге подняться на ноги.

Выпрямившись во весь свой рост, он театрально сложил руки как для молитвы и указательным пальцем правой руки показал на запад.

Магдалена сразу поняла его.

— Ты спрашиваешь, почему я не в монастыре Зелигенпфортен?

Мельхиор кивнул.

— Я просто не выдержала больше и удрала оттуда. Думала, что смогу пожить пару деньков у отца и брата. И вот теперь узнала, что обоих уже нет в живых. А вдова моего братца прогнала меня со двора.

Чтобы парень лучше понимал ее, Магдалена использовала оттопыренные большой и указательный пальцы — некоторые жесты языка немых еще сохранились у нее в памяти.

Мельхиор пощупал мокрое насквозь платье Магдалены и знаками дал ей понять, что она должна следовать за ним, если не хочет заболеть и умереть.

— Но ведь вдова меня прогнала! — напомнила Магдалена.

Слуга пренебрежительно махнул рукой, что должно было

означать: предоставь дело мне! И добавил, используя другой жест: «Пошли!»

Заглушив зародившиеся было в душе сомнения, Магдалена последовала за глухонемым на другой берег речки. Уже смеркалось, и тишина, опустившаяся на широкую долину, заставила девушку замолчать.

Магдалена и Мельхиор осторожно приблизились к сараю, расположенному справа от господского дома. Батрак сделал де-пушке знак подождать снаружи и вести себя тихо, затем крепким ударом ноги открыл деревянные ворота и исчез внутри.

Через неплотно притворенную дверь потянуло теплым воздухом. Запах был кисло-сладкий, так пахнет сено после грозы. Магдалена вдруг почувствовала неодолимое желание хотя бы однуночь провести в сухом месте. Она мерзла в своей насквозь промокшей одежде. После бесконечного ожидания — во всяком случае, так ей показалось — Мельхиор просунул голову в щель и, приложив палец к губам, подал знак идти за ним.

Серединный проход сарая, шириной как раз с двустворчатые ворота, был заставлен, насколько можно было различить в темноте, множеством телег с высокими колесами и разным деревянным инструментом вроде борон и плугов, пройти через которые было не так-то просто. Мощные балки с обеих сторон поддерживали чердачное перекрытие. Перед одной из балок Мельхиор остановился. Как ветви мощной ели, справа и слева из балки торчали колья толщиной с большой палец, образуя подобие лестницы.

Мельхиор полез первым. Примерно на середине он остановился и посмотрел вниз, издав при этом гортанный звук. Магдалена сразу поняла, что он хотел сказать: «Лезь! Делай, как я!»

В детстве для нее не существовало чересчур высоких деревьев, чересчур широких ручьев и чересчур глубоких прудов. Она ничего не боялась. Но это было очень давно. Сейчас ее сковывали страх и усталость от семидневной дороги. Она помедлила, борясь с желанием убежать. Но тело вдруг вспомнило пронизывающий холод и мокрый мох, которые ожидали ее ночью в лесу, и она поставила ногу на первую перекладину. Еще ребенком она усвоила, что, собирая яблоки, нельзя глядеть вниз, и так, осторожно перебирая руками, залезла на самый верх сеновала, откуда Мельхиор протянул ей руку.

Площадка под чердачными балками была выстлана сеном и производила впечатление уже обжитого ночного ложа. Из дальнего угла в нос ударило ужасное зловоние. Через щели между черепицей проникал скудный свет. Мельхиор с довольным видом кивнул ей, потом с кошачьей ловкостью слез вниз и снова исчез.

Со двора доносился собачий лай, а из хлева напротив слышалось мычание голодных коров. Магдалена закрыла глаза. Впервые после своего бегства из монастыря она почувствовала себя в безопасности. Ей не нужно было прислушиваться к каждому звуку. Девушка задремала, и в воображении ожили воспоминания детства, когда она одна-одинешенька бродила по окрестным лесам в поисках грибов, ягод и лечеб-ных трав. Ей попадались как ядовитые, так и вкусные, ароматные. Именно Мельхиор научил ее тогда разбираться в лесных богатствах и отличать съедобное от несъедобного.

Однажды поздней осенью она вдруг столкнулась в лесу с бородатым мужчиной в поношенной монашеской одежде, с грубым мешком за плечами. Он приветливо улыбался ей. Она хотела убежать, но взгляд мужчины парализовал ее. Она словно окаменела, а монах жестами объяснил ей, что он странник и что он заблудился. Тогда она привела его домой. И отец ее тоже был заворожен молчаливым незнакомцем.

Вскоре вернулся Мельхиор с корзиной и мигающим фонарем, которые он прицепил на пояс, чтобы освободить руки. Поставленный на пол фонарь отбрасывал длинные тени на балки. Из корзины Мельхиор извлек спрятанную под шкурой краюху хлеба, наполовину обугленную, какую обычно давали слугам, кусок ароматной солонины, две редьки и пузатый глиняный кувшин с водой.

Магдалена вдруг почувствовала, что голодна. Не слишком избалованная скупой монастырской едой, она целую неделю прожила на подножном корму и не чувствовала голода. Сейчас же голод стал нестерпимым. Она с жадностью вырвала из рук батрака хлеб и мясо и проглотила все с прожорливостью дикого зверя. Утолив первый голод, она застыдилась и молча посмотрела на Мельхиора, прося прощения за свою несдержанность. Но парень прекрасно понял ее, какие уж тут извинения!

Заметив, что Магдалена дрожит от холода, Мельхиор, пригнувшись, притащил ворох сена и разложил перед ней.

Потом показал знаками, чтобы она сняла мокрое платье, он посушит его на сене, а она может прикрыться шкурой.