Шесть собак, которые меня воспитали - Прегозин Энн. Страница 17

Моей необыкновенной догине не чужды были простые игры и ритуалы. В те годы недалеко от нашего дома находилась старая аптека с оригинальной деревянной отделкой и большими настенными зеркалами в потрескавшихся и выцветших рамах. На полу, на чистом черно-белом линолеуме стояло два ряда выставочных стоек с косметикой, вылинявшими коробками с духами, пробниками и уцененными безделушками пятидесятых годов. В этой аптеке жил кобель немецкой овчарки. Дважды в день, по дороге в магазин и обратно, мы с Деллой проходили мимо этой аптеки, и каждый раз собаки синхронно прыгали друг на друга по обе стороны входных дверей. Эти прыжки отнюдь не были случайностью, они были тщательно спланированы и подготовлены. Каждое утро немецкая овчарка садилась у дверей и ждала Деллу. Когда мы приближались, Делла уже была наготове. Стоило нам подойти к дверям аптеки, как собаки начинали прыгать.

Затем прыжки прекращались, мы с Деллой продолжали путь, приходили в магазин и приступали к работе. Думаю, что и кобель возвращался на свое место, но примерно через восемь часов его внутренние часы говорили, что настало время занять пост у входной двери и поджидать Деллу. Что он и делал. Утренние прыжки повторялись вечером. Затем мы шли домой, а пес – заниматься своими делами.

Так продолжалось пять лет: каждое утро и каждый вечер шесть дней в неделю они прыгали друг на друга. За эти годы кобель постарел, его прыжки стали более медленными и не такими высокими. Но он не собирался сдаваться, и они с Деллой продолжали эту игру еще год. А однажды утром, когда мы проходили мимо аптеки, пса около дверей не оказалось. Ночью он умер. На протяжении многих месяцев после этого я наблюдала, как Делла, проходя мимо стеклянных дверей аптеки, поворачивала голову и как у нее на морде появлялось разочарованное выражение, оттого что собаки там не было. Пес успел стать частью ее жизни. Потом, в какой-то момент, она перестала его искать, как бы окончательно смирившись с тем, что друга больше нет.

А спустя год случилось то, что предрекло будущее. Был жаркий августовский день, мы с Деллой возвращались с одной из наших долгих прогулок и приближались к выходу из Проспект-Парка, как вдруг Делла остановилась. Она постояла несколько минут, а затем легла на траву. Ошеломленная, я склонилась над ней. Это случилось из-за жары? А может, она наступила на что-то? Я взяла ее лапы и начала проверять, не застряло ли что-нибудь в подушечке, когда услышала голос: «Что-то случилось?» Я оглянулась и увидела парня, который сидел на лавочке и смотрел на нас. Его помощь не была бы лишней, но в пустом парке, где мы остались одни, что-то мешало мне ее принять. «Нет, нет, все в порядке, – ответила я. – Ей просто жарко». Я снова нагнулась к Делле и нежно погладила ее по шее. Собака лежала с открытыми глазами и смотрела на меня, во взгляде была слабость. Так прошло около десяти минут, а потом все закончилось. Она встала и пошла домой такая же, как обычно. Спустя годы, вспоминая этот августовский день, я подумала, что в парке у Деллы, видимо, случился сердечный приступ, достаточно сильный, чтобы заставить ее остановиться и лечь, но не слишком продолжительный, все-таки она смогла встать и пойти.

Делле исполнилось тринадцать. Ее морда стала абсолютно седой, а кожа на животе и лапах выглядела потертой. Но я не замечала всего этого. Для меня она была по-прежнему прекрасна. Как и раньше, Делла двигалась с грацией газели, очень неплохо выглядела. Окружающим она казалась поразительно юной, но, как и все мы, не была защищена от неминуемого.

На четырнадцатом году жизни возраст Деллы недвусмысленно заявил о себе. Неожиданно она начала слабеть. Ее задние лапы, всегда такие сильные, начали дрожать во время ходьбы. Мы по-прежнему вместе ходили на работу. Делла не выносила, когда я двигалась быстрее ее, поэтому мы очень медленно проходили четыре квартала от дома до магазина. Помню, как комок вставал у меня в горле, когда я просила людей уступить ей дорогу, она уже не могла уступать дорогу сама. Однажды по пути домой ее задние лапы начали трястись, и с этим уже ничего нельзя было сделать: прогулка до магазина стала ей не по силам. Теперь я брала с собой только Тимбу, а Делла стояла на пошатывающихся лапах в гостиной и печально смотрела, как я ухожу. Но она знала, что я вернусь. И я возвращалась каждый вечер в семь часов, чтобы обнять ее и быть, как все четырнадцать лет, вместе с ней. После июля наступил август, у меня начался отпуск. Магазин закрылся на месяц, и мне не нужно было уходить от Деллы. Теперь все дни принадлежали нам.

Но тут ее задние лапы отказали окончательно, Делла не могла больше ходить. Дэвид помог мне оборудовать для нее место в спальне, сделав подстилку из подушек и мягких одеял. Здесь она и лежала, высоко держа голову (дверь спальни всегда была открыта), так что когда я не находилась рядом с ней, она могла меня видеть. Если я чувствовала ее взгляд, то подходила к моей прекрасной собаке, гладила ее, а она прижимала уши, показывая свою любовь.

Ее индивидуальность, сила характера, ум в глазах – все сохранилось. Но тело начало разрушаться. Ее мускулы атрофировались и даже я, хотя раньше не хотела верить этому, сейчас не могла отрицать: надежды повернуть время вспять больше не было. Делла умирала. Я в ужасе думала о том, что именно мне предстоит выбрать день и час, когда завершится ее жизнь. «Будь решительной, – сказала я себе. – Ты любишь ее и поэтому должна совершить заключительный акт любви».

Мы с Дэвидом решили, что отвезем Деллу в знакомую ей клинику, там ее усыпят, и мы похороним ее на нашей ферме.

В то субботнее утро к дому подогнали фургон, на его заднем сиденье были постелены одеяла для Деллы. Мы с Дэвидом зашли в дом, чтобы забрать собаку. Она почувствовала, что мы куда-то собираемся, и ей тоже захотелось поехать с нами. Когда мы вошли в спальню, чтобы отнести ее в машину, произошло нечто удивительное. После месяцев лежания Делла, которая могла лишь с трудом поворачивать голову, встала и на слабых, подгибающихся лапах медленно пошла по квартире. Затем – мы были готовы подхватить ее, если она начнет падать, – она вышла в коридор, а потом в переднюю. У небольшой ступеньки в передней собака остановилась, ее лапы тряслись. Мы с Дэвидом помогли ей подняться на ступеньку. Затем она прошла через наш маленький садик, вышла за ворота и ступила на тротуар. Дэвид пошел открывать двери фургона, а я вела Деллу; она, пошатываясь, подошла к фургону и остановилась. Мы подняли ее в машину и посадили на мягкие одеяла.

Утомленная ходьбой, она спала большую часть пути. Но иногда я чувствовала на себе ее взгляд, поворачивалась и видела, что она не спит и смотрит на меня. Я улыбалась ей, протягивала руку и гладила ее, а затем отворачивалась, чтобы она не видела моих слез.

Наша ужасная поездка закончилась за ветеринарной клиникой, на небольшой площадке, посыпанной гравием. Мы поставили фургон в тени дерева, ненадолго оставили Деллу, а сами пошли в приемную, где была большая очередь. Нас ждали: мы заранее предупредили, что не будем вводить собаку внутрь, и ветеринар обещал через несколько минут подойти к машине.

Мы поспешили обратно в фургон, я села рядом с Деллой, обняла ее и стала с ней разговаривать. Когда у меня начинали катиться слезы, я вытирала их, стараясь не показывать своего лица. Делла умела читать по моему лицу и понимала, что у меня на душе. Думай только о ней, говорила я себе. Думай только о ней и сделай эти минуты, последние минуты ее жизни, такими, как она заслужила: спокойными и мирными.

Спустя несколько минут вышел ветеринар и подошел к двери фургона. Когда Делла увидела его, то слабо рванулась к нему, даже здесь, даже сейчас пытаясь защитить меня. «Нет, нет, Делла, все в порядке, – проговорила я, успокаивая ее поглаживанием. – Это наш друг. Наш друг». Собака доверяла мне, я почувствовала, что ее тело расслабилось, она отвела взгляд от врача и посмотрела на меня. Со шприцами в руках – один, чтобы успокоить ее, а второй, чтобы остановить ее сердце, – ветеринар взглянул на меня. «Она готова», – сказала я. Я держала Деллу и улыбалась ей, нежно поглаживая по шее. Когда ветеринар взял ее переднюю лапу и сделал первую инъекцию, я говорила: «Хорошая девочка, Делла, хорошая девочка». Ветеринар вытащил иглу и подождал несколько минут. «Я люблю тебя, Делла, люблю», – повторяла я, когда он начал делать второй укол.