Шесть собак, которые меня воспитали - Прегозин Энн. Страница 19

Что до темперамента, то, будучи одним из самых диких и пугливых животных Северного полушария, этот умный и умеющий хорошо приспосабливаться зверь чрезвычайно нежен, дружелюбен и покладист по отношению к членам своей стаи. У щенков прочные привязанности формируются начиная с трехнедельного возраста, но, подчеркиваю, такого рода отношение распространяется только на членов своей стаи, а не на всех волков вообще. По мере взросления щенки все больше боятся чужих волков и стараются избегать встреч с ними. Вне своей семьи они чувствуют себя беззащитными.

Еще одной отличительной чертой волка является его глубокое отвращение ко всякого рода конфронтации. Все упомянутые способы коммуникации направлены на то, чтобы избегать открытых конфликтов; драки случаются крайне редко.

Волк опасается незнакомых живых существ – особенно, если они кажутся ему опасными, – и всячески избегает встреч с ними. Именно поэтому можно всю жизнь провести в населенной волками местности, постоянно слышать их знаменитый вой, но ни разу с ними не встретиться.

Начитавшись красивых сказок о человеческих детенышах, выросших в волчьей стае, люди время от времени делают попытки вырастить домашнего питомца из подобранного волчонка, но, как правило, результаты оказываются плачевными. Решающую роль, наряду с целым рядом других немаловажных факторов, играет возраст подобранного волчонка. Волки не похожи на собак, которые могут быть приручены практически в любом возрасте. Переходный период – отрезок времени, когда волчонок может быть в той или иной степени приручен человеком, – очень короткий и начинается рано – с двенадцатого дня жизни щенка – и продолжается до двадцать первого. Если приручать волчонка, которого забрали у родителей именно в этот период, то он в определенной степени будет привязан к людям, а также к собакам и другим окружающим его животным при условии, что станет ежедневно и помногу с ними общаться. Волчата старше трехнедельного возраста практически не приручаются, люди и другие животные не внушают им ничего, кроме страха. В результате эксперимента можно получить «ручного волка», который так и останется диким, неуправляемым и непредсказуемым в своем отношении к человеку. Несмотря на это, люди берут на воспитание и находят способы приручать и более взрослых волчат. Успех (или правильнее будет сказать – удача) в этих случаях зависит от того, насколько человеку удастся заменить волчонку взрослых членов стаи; потребуется очень много терпения, внимания и любви, чтобы на смену врожденному неприятию пришли любовь и доверие к человеку.

А потом происходит запланированная или внеплановая вязка волка с собакой, в результате которой появляются многочисленные отпрыски, так называемые «полуволки» или, другими словами, гибриды волка и собаки. Гибридом считается собака, в жилах которой течет, по меньшей мере, четверть волчьей крови. Аборигены Северной Америки специально скрещивали некоторых своих собак с волками. Эскимосы и другие жители Крайнего Севера использовали ездовых собак, имевших половину или четверть волчьей крови.

Обычно волка скрещивают с хаски или маламутами, но иногда современные заводчики используют с этой целью самоедских лаек или немецких овчарок. Если волка вяжут с маламутом или хаски, то в помете иногда появляются щенки, ничем не отличимые от волка. Вообще, волчьи гибриды чрезвычайно разнообразны по характеру, по окрасу и по ряду других характеристик. С уверенностью можно утверждать лишь одно: скрещивание волка с собакой – это своеобразная лотерея; невозможно предвидеть, до какой степени полученный гибрид будет привязан к человеку.

Встречаются, правда, редкие исключения. Таким счастливым исключением и стала Тимба. Вероятно, она была результатом целенаправленных кинологических экспериментов, проводимых где-нибудь в малонаселенной области к северу от штата Нью-Йорк. Нам не суждено узнать, где и как прошло ее раннее детство. Нежилась ли она на мягкой подстилке в собачьей конуре или жила свободной высоко в горах, в любом случае Тимба являла собой сочетание потрясающей волчьей красоты и присущей собакам способности к дрессировке; она умела доверять человеку и была способна на любовь к нему. Однако эти ее качества проявились отнюдь не сразу. Когда я впервые увидела Тимбу, это была довольно тощая семимесячная сука, ужасно испуганная и растерянная; она едва реагировала на свое имя и избегала встречаться со мной взглядом. Надо сказать, у нее были все основания чувствовать себя несчастной. Всего за несколько дней до нашей встречи она была оторвана от единственно знакомой и милой ее сердцу деревенской жизни и ввергнута в городской водоворот Парка-Слоуп, в атмосферу ей абсолютно чуждую. Кроме того, собака была разлучена с первыми хозяевами: репортером, его беременной женой и их первым ребенком. Когда хозяина неожиданно перевели на работу в Нью-Йорк, он подумал, что не справится сразу со всем: новой работой, новым ребенком и этим маленьким полудиким созданием. Тимбу решено было отдать в другие руки. Информация об этом попала ко мне через одного из наших знакомых, который знал, что я люблю больших собак, а мой образ жизни позволяет «удочерить» Тимбу. И в один прекрасный день весной 1976 года собаку доставили в Грин Виллидж. Передо мной предстала эта травмированная неприкаянность, она стояла, опустив глаза и сгорбившись, полная самых мрачных предчувствий; я впервые видела собаку, настолько психологически сломленную и растерянную.

Приходило ли мне в голову дать Тимбе другое имя? Нет! Это бы только усугубило ее растерянность. К тому же это имя ей подходило. В первые дни она почти не ела и очень похудела. Ее нельзя было выводить на улицу на поводке, да она и не знала, что это такое. Она панически боялась других собак. После того, как мне удалось немного приучить ее к поводку, я впервые взяла ее в Проспект-Парк. Там несколько собак подошли с ней познакомиться, но моя трусиха развернулась и убежала. Она не доверяла людям и ускользала при любой их попытке приласкать ее. В борьбе со своими страхами Тимба срывала оконные занавески и рвала их в клочья, приводила в негодность неосторожно оставленную в пределах ее досягаемости одежду, под ее напором два дивана пришли в негодность. А еще Тимба, не приученная не только к поводку, но и к чистоплотному поведению, справляла все свои надобности исключительно внутри дома.

В этой главе я хочу рассказать, как несчастный маленький гибрид с уникальным набором генов, унаследованных от маламута, хаски и волка, под воздействием благоприятных внешних факторов превратился в великолепное, необыкновенное животное.

От маламутов и хаски Тимба унаследовала высокий уровень интеллекта, только вот и те, и другие обладают весьма независимым характером, что в сочетании с их незаурядным умом очень усложняет дрессировку. Тимба же хорошо понимала и охотно выполняла все мои команды. Но эти способности, как и множество других ее достоинств, проявились не сразу. И неоценимой помощницей в деле воспитания Тимбы оказалась Делла: она служила Тимбе живым примером. Взять хотя бы команду «Рядом!». За несколько недель Тимба научилась идеально ходить рядом, а не рыскать где-то в стороне, как это было вначале. Чтобы показать Тимбе, что от нее хотят, я заставляла ее ходить между мной и Деллой, мы как бы зажимали ученицу с двух сторон. Собака быстро все поняла, а я не скупилась на похвалы, когда она подражала Делле. В отличие от маламута или хаски, для которых похвала ничего не значит (а потому они и не стремятся ее заслужить), Тимбе нравилось, когда ее хвалили. Одобрение было для нее величайшим стимулом.

Таким же способом она научилась выполнять самые необходимые команды, с помощью которых собака и человек общаются между собой и которые помогают в критической ситуации сохранить животному жизнь. В парке спущенная с поводка Тимба носилась вместе с Деллой по лужайкам и кустам и видела, как услышав: «Делла, ко мне!» та мгновенно останавливалась, разворачивалась и бежала назад. Прошло несколько недель, и уже Тимба с готовностью бежала на зов, чтобы получить то же, что и догиня: похвалу и крепкое объятие за то, что она «такая хорошая собака». К тому же, глядя на Деллу, она перестала пачкать в доме.