Божество пустыни - Смит Уилбур. Страница 73

Главная проблема, которая встала перед нами, была языковой, но я позаботился, чтобы на борту каждого корабля было по два переводчика и чтобы сигналы флажками имели одно и то же значение для минойцев и египтян.

В обе флотилии были набраны опытные мореходы, и неделю спустя они уже могли выполнять сложные маневры: плыть в строю и создавать боевые построения. Минойцы вскоре научились высаживать колесницы и пехоту через прибой и принимать на борт людей, лошадей и повозки после вылазки.

С более близким знакомством между египтянами и минойцами расцветали отношения дружбы и товарищества. Я создавал из них единое сплоченное маленькое войско, зная, что очень скоро придется выпустить их на гиксосов. Конечно, главной моей заботой было определить, где я смогу нанести врагу набольший урон.

Хорошая разведка выигрывает битвы раньше, чем выпущена первая стрела или выхвачен из ножен первый меч.

Затем в гавань Кримад внезапно пришел маленький ветхий дау. Его паруса были изорваны и выпачканы, весь корпус покрыт полосами человеческих испражнений. Экипаж, состоявший из восьми человек, непрерывно вычерпывал воду, чтобы дау не пошел ко дну. Эти люди казались скорее пиратами, чем моряками. На корабле не было флагов, и он так низко сидел в воде, что, казалось, вот-вот затонет. Ни один пират не взглянул бы на него дважды, что, по-видимому, и позволило дау благополучно прийти оттуда, откуда он отплыл.

С другой стороны, я не настолько наивен или высокомерен, как обычный пират. Чересчур ужасно было состояние корабля, чтобы я принял это за чистую монету. Я почуял в этом умысле старого лиса и приказал Зарасу посадить в пять шлюпок вооруженных людей, чтобы немедленно высадиться на дау.

Едва только наши шлюпки вышли из гавани, незнакомый корабль спустил паруса и поднял египетский флаг. Зарас на буксире привел его в гавань и привязал к стене, чтобы уберечь от затопления.

Предполагаемого капитана за руки и за ноги вытащили на пристань, и он потребовал встречи с вельможей Таитой. Я появился, деланно хмурясь, и приказал дать ему двадцать ударов хлыстом, чтобы он знал, кто в этой гавани имеет право требовать. Бедняга упал на колени, прижался лбом к причалу и пальцами левой руки сложил опознавательный знак. Мы с Атоном начали использовать этот знак много лет назад, когда оба еще были рабами.

Я отменил порку. По моему приказу его бесцеремонно притащили в мою каюту на борту флагмана «Ярости». Когда его привели, я отпустил стражу и велел слугам принести горячей воды, чтобы пленник мог вымыться, и свежий хитон взамен его вонючих тряпок.

– Как тебя зовут, друг? – спросил я, когда мой повар принес нам блюдо моллюсков со свежим тунцом, а я вынул деревянную пробку из амфоры с этрусским вином.

– Друг отлично подойдет. – Он улыбнулся. – Это гораздо лучше, чем имя, которое дала мне мать.

– Как наш общий знакомый? – спросил я.

– Превосходно, – ответил он. – Шлет тебе приветствия и дары.

Он порылся в сброшенной одежде, извлек из края своего «одеяния» зашитый в него свиток папируса и отдал его мне. Развертывая свиток, я показал на еду. Он пошел к столу и принялся уничтожать все съедобное.

Взглянув на папирус, я сразу понял, что это и есть подарок. Я смотрел на «боевой порядок» флота гиксосов. Вдобавок Атон отметил в дельте Нила те цели, которые считал наиболее достойными моего внимания.

Я даже предположить не мог, где Атон раздобыл этот документ. Я свернул папирус. Он заслуживал самого внимательного изучения, хотя, вероятно, устарел на несколько недель.

– Ты говорил о подарках, Друг?

– Я привез тебе сорок восемь почтовых голубей. Они в клетках на моем корабле.

Он казался довольным собой. Я снова развернул свиток Атона.

– Большой человек говорит о посылке ста почтовых голубей, – негромко сказал я. – Что случилось с пятьюдесятью двумя птицами?

– У нас кончилась еда.

– Ты съел моих птиц? – Меня поразила его наглость. Он пожал плечами и беззастенчиво улыбнулся. Я позвал Зараса. Когда он пришел, я сказал ему: – Сейчас же отправляйся на корабль этих мошенников. На борту ты найдешь сорок восемь голубей. Немедленно принеси их мне, прежде чем они загадочно исчезнут.

Зарас ни о чем не спросил и отправился выполнять мой приказ.

Мой гость налил себе еще одну чашу вина и приветственно поднял ее.

– Отличное вино. У тебя прекрасный вкус. Наш большой друг просит, чтобы ты прислал ему ответный дар, с помощью которого вы смогли бы чаще связываться.

Я лишь ненадолго задумался над его предложением. Я знал, что у посла Торана в Кноссе большая голубятня.

– Как я могу послать ему птиц и быть уверенным, что их не сожрут шакалы и гиены?

Он даже не моргнул в ответ на это намеренное оскорбление.

– Я лично доставлю их ему; один из твоих прекрасных кораблей сможет переправить меня и высадит в ненаселенной части дельты Нила.

– Я могу сделать даже лучше, Друг, – сказал я, и он вопросительно наклонил голову. – В порту Кримад стоит карфагенский торговый дау. Его капитан вчера ужинал со мной. Он собирается через четыре дня возвращаться в Карфаген через гиксосский порт Розетта в дельте. Как ты знаешь, между карфагенским правителем и гиксосским царем Коррабом нет ни дружбы, ни вражды. Я устрою тебе плавание на этом корабле до Розетты. Ты возьмешь с собой сто голубей, вылупившихся в Кноссе, которые рады будут вернуться в голубятню, как только их отпустят. Таким образом мы с большим человеком сможем быстро обмениваться сообщениями.

– Я знаю, он обрадуется. Вы с ним даже сможете играть в бао по голубиной почте.

Я счел шутку Друга слишком непочтительной, а его близкое знакомство с моими личными привычками привело меня в замешательство. Я никогда не бываю спокоен в обществе этих шпионов. Они изобретательны и лживы. Как можно доверять человеку, который съел твоих голубей?

Пока я ждал прибытия голубей из Кносса, я приказал бродячий дау Друга, на котором тот переплыл море, вывести на открытую воду и затопить, пока он не привлек внимание гиксосских лазутчиков. Я знал, что Крит наверняка кишит ими. А семерых моряков посадил на гребные скамьи «Ярости».

Четыре дня спустя, когда карфагенский торговый корабль отправился в дельту, в Розетту, Друг с сотней откормленных голубей из голубятни Торана был на его борту.

Еще до того как карфагенянин исчез на южном горизонте, я выпустил одного из голубей Атона со своим посланием; я благодарил его за дар, сообщал об ответном подарке, который Друг вез от меня в Розетту. И закончил обозначением первого хода в игре в бао – выпустил цаплю из западной башни. Это начало всегда ставило у Атона в тупик.

Легкомыслие Друга меня задело, но это вовсе не означало, что я не воспользуюсь возможностью продолжить состязание с Атоном.

Солнце уже поднялось над восточным горизонтом, когда на другое утро я распрощался с Зарасом и Гуи и поехал по склонам горы Ида обратно, направляясь в Кносс по цепи дорожных дворов, которые устроил по моему приказу Гуи. Он отлично справился.

Его люди пометили толпу бронзовыми табличками с указанием расстояния, прибитыми к стволам деревьев. Поэтому я никогда не сомневался, сколько проехал и не снижал скорости. Подъезжая к очередному двору, я дул в рог, предупреждая конюхов о своем появлении. Когда я подъезжал, меня уже ждала следующая лошадь, оседланная. И я задерживался, только чтобы сделать несколько глотков разведенного вина. Потом снова садился верхом и уезжал, жуя сосиску из мяса и лука, которую совал мне в руку конюх.

У свежей могильной насыпи, где был похоронен раб, отдавший за меня свою жизнь, я натянул поводья.

– Спи спокойно, добрый Ваага. Я знаю, что скоро мы встретимся. И я отблагодарю тебя.

Я приветствовал его, вскинув сжатый кулак. Потом пустил своего жеребца шагом и начал спускаться с горы к Кноссу.

Въезжая на конюшенный двор своего посольского поместья, я посмотрел на солнце и определил, как изменился угол его склонения по сравнению с тем, когда я выезжал из Кримада.