Лабиринт - Мосс Кейт. Страница 40

— Кинжал, кожаный мешочек — пустой светильник…

—  Vueg? — недоверчиво переспросил Бальярд. — Пустой? Не может быть!

Инспектор Нубель, начальник Ива, видимо, особенно настойчиво расспрашивал ту женщину на сей счет. Ив сказал, она держалась, как кремень. Заявила, что не касалась ничего, кроме кольца.

— И твой внук ей поверил?

— Он не сказал.

— Тогда… если его забрал кто-то другой… — пробормотал Бальярд себе под нос, задумчиво нахмурив брови. — Ив что-нибудь рассказывал об этой женщине?

— Очень мало. Она англичанка, немногим старше двадцати, не археолог, а из добровольных помощников. Находилась в Фуа по приглашению подруги, которая на раскопе вторая по старшинству.

— Имя назвал?

— Кажется, он сказал Тейлор. — Она нахмурилась. — Нет, не Тейлор. Может быть, Таннер. Да, Элис Таннер.

Время остановилось. Es vertat?Неужели правда? Имя эхом отозвалось у него в голове. «Es vertat?»— шепотом повторил он.

— Могла она взять книгу? Узнать ее? Нет-нет, оборвал он себя, не складывается. Если забрала книгу, почему не взяла кольца?

Бальярд плашмя положил ладони на стол, чтобы сдержать дрожь, и взглянул в глаза Жанне.

— Нельзя ли спросить Ива, нет ли у него адреса? Не знает ли он, где мадемуазель… — Голос у него сорвался.

— Спросить я могу, — кивнула она и добавила: — Что с тобой, Одрик?

— Устал. — Он сложил губы в улыбку. — Только и всего.

— Я думала, ты будешь больше… обрадован. Это ведь, возможно, кульминационный пункт многих лет твоей работы.

— Слишком многое надо осмыслить…

— Кажется, мои новости не просто взволновали, а потрясли тебя.

Бальярд представил, как он сейчас выглядит: неестественно блестящие глаза, неестественно бледное лицо, руки трясутся…

— Я очень рад, — заявил он. — И очень благодарен Иву, и, конечно, тебе тоже, однако… — Он глубоко вздохнул. — Ты не сумеешь позвонить сейчас Иву, чтобы я сам с ним поговорил? А может, даже встретился?

Жанна встала из-за стола, прошла в маленькую прихожую, где на столике у лестницы стоял телефон.

Бальярд смотрел в окно на склон, поднимающийся к стенам цитадели. А перед глазами стояла она, напевающая, склонясь над работой, и косые лучи света, падающие в просветы ветвей, и солнечная рябь на воде, А вокруг цвета и запахи весны: разноцветные всходы у корней — синеватые, розовые, желтые, влажная земля и теплое благоухание смолистых почек, возвещающее приближение теплых летних дней.

Он вздрогнул, когда голос вернувшейся в гостиную Жанны рассеял нежные цвета прошлого.

— Не отвечает, — сказала она.

ГЛАВА 24

ШАРТР

В доме на улице Белого Рыцаря в Шарт ре Уилл Франклин пил молоко на кухне прямо из пластиковой бутылки, в надежде избавиться от запаха вчерашнего бренди.

Служанка сегодня накрыла к завтраку рано утром и ушла на весь день. На плите стояла итальянская кофеварка. Уилл решил, что кофе предназначается Франсуа-Батисту, поскольку о нем в отсутствие хозяйки дома прислуга такой заботы не выказывала. Впрочем, Франсуа-Батист, как видно, еще спал: завтрак стоял нетронутый, столовые приборы не сдвинуты с места. Две глубокие тарелки, две мелкие, две чашки с блюдцами. Четыре сорта варенья и мед, а посередине — большая миска, прикрытая салфеткой. Уилл приподнял краешек белой материи. Под ней оказались персики, нектарины, дыня и яблоки.

Есть ему не хотелось. Вчера вечером, коротая время до прихода Мари-Сесиль, он налил себе бренди. Потом налил второй раз и третий. Она вернулась далеко за полночь. К тому времени все виделось ему сквозь туман. А Мари-Сесиль была в настроении загладить утреннюю размолвку. Они уснули только с рассветом.

Уилл пошуршал зажатым в пальцах листком бумаги. Она даже не потрудилась собственноручно написать записку. Поручила экономке уведомить гостя, что уехала в город по делам и надеется вместе провести выходные.

Уилл познакомился с Мари-Сесиль весной на открытии новой художественной галереи в Шартре. Кто-то из друзей или знакомых его партнера представил их. Уиллу как раз предстоял шестимесячный академический отпуск для научной работы, а Мари-Сесиль числилась одним из спонсоров галереи. Пожалуй, не он ее подцепил, а она его. Внимание женщины ему польстило; и в тот же вечер Уилл обнаружил, что уже рассказывает ей историю своей жизни за бутылкой шампанского. Они вместе ушли с вечеринки и с тех пор не расставались.

Так сказать, не расставались… Уилл с кислой миной отвернул кран, плеснул в лицо холодной воды. Он дозванивался ей все утро, но телефон был отключен. Хватит с него этого подвешенного состояния, когда не знаешь, на каком ты свете!

Кухонное окно выходило во дворик позади дома. Как и сам дом, он блистал чистотой и был оформлен со вкусом. Светло-серый щебень, темные терракотовые подставки для лимонных и апельсиновых деревьев у южной стены. В ящике под окном пышно цвела красная герань. Кованую решетку калитки завил столетний плющ. Все здесь говорило о постоянстве. Все останется так же и через много лет после его ухода.

Уилл чувствовал себя как человек, вернувшийся после сна к жестокой действительности. Разумнее всего было бы просто уйти, без обид и сожалений. Мари-Сесиль не виновата, если он ждал от их отношений другого. Она была и щедра, и добра, и, между прочим, ничего ему не обещала.

Только теперь Уилл сумел оценить иронию случившегося: он по собственной воле провел последние три месяца в доме, очень напоминавшем тот, где он вырос и из которого сбежал в Европу. Да, со скидкой на культурные различия, атмосфера этого дома точь-в-точь как в доме его родителей: стильная, элегантная. Скорее салон или выставка, чем дом, в котором хочется жить. И тогда, как и теперь, Уилл проводил большую часть времени в одиночестве, бродя от одной безупречной залы к другой.

Нынешняя поездка давала Уиллу шанс обдумать, какой он хочет видеть свою жизнь. Он задумал проехать через Францию в Испанию в поисках новых идей и вдохновения, но за все время в Шартре не написал и двух фраз. Уилл собирался написать книгу о мятеже, гневе и беспокойстве — дьявольской троице американской жизни. Дома он находил широкое поле причин для мятежа. А здесь вдруг выяснилось, что сказать ему нечего. Единственной темой, занимавшей его ум, была Мари-Сесиль, а ее он не взялся бы описывать.

Уилл допил молоко и швырнул бутылку в корзину для мусора. Еще раз окинул взглядом стол и решил позавтракать где-нибудь в другом месте. При мысли о вежливой застольной беседе с Франсуа-Батистом его тошнило.

Уилл прошел по коридору в прихожую. Тишину здесь нарушало только громкое тиканье причудливых старинных часов. Направо от лестницы узкая дверца вела в изумительный винный погреб. Уилл подхватил с вешалки свою брезентовую курточку и собирался выйти, когда заметил, что ковер на стене висит криво. Сдвинут в сторону совсем немного, но среди совершенной симметрии остальной обстановки эта неряшливость резала глаз.

Уилл протянул руку поправить его и замер. На полированную стенную панель падал тонкий серебристый луч. Уилл обвел взглядом окна над лестницей и над дверью, хотя и знал, что в это время дня солнце не заглядывает в прихожую.

По-видимому, луч света пробивался сквозь темную деревянную обшивку. В поисках разгадки Уилл приподнял ковер. Маленькая дверца, утопленная в панели, точно соответствовала темному дереву по цвету и узору. Поблескивал медью небольшой засов и плоское кольцо, заменявшее ручку. Все очень скромно.

Уилл попробовал засов. Тщательно смазанный стержень легко скользнул в сторону. Тихонько скрипнув, дверь отворилась перед ним, выпустив наружу слабый запах подземелья. Опершись руками о притолоку, Уилл заглянул вниз и сразу обнаружил источник света: матовую лампочку над крутым пролетом лестницы.

Пару выключателей он нашел сразу за дверью. Один выключал верхнюю лампочку, другой зажег ряд напоминавших подсвечники светильников, укрепленных вдоль стены слева от ступеней. Вместо перил вниз тянулись синие плетеные шнуры, укрепленные в черных чугунных кольцах.