Бессмертный - Слэттон Трейси. Страница 14

— Я кое-что принес тебе, — сказал я и бросил ей пакетик с винными ягодами.

Ее лицо нисколько не изменилось, но одна рука потянулась за винными ягодами. Другой она вытерла нос, размазав кровь по синякам. Она торопливо открыла пакетик и бросила в рот одну ягоду. Я смотрел, как она ест, а потом сказал:

— Меня зовут Лука. А тебя?

Она еще жевала винную ягоду, но ее личико вдруг просветлело, как будто внутри зажгли свечу. Она взглянула на меня чистыми и бездонными небесно-голубыми глазами совсем по-детски, как и следовало в ее возрасте. Меня охватила непередаваемая радость оттого, что я, пусть даже такое ничтожество, сумел зажечь в ней этот свет. Быть может, она оплачет меня, когда я внезапно умру от руки Сильвано.

— Ингрид, — с улыбкой произнесла она, и я услышал незнакомый акцент.

— Ингрид, — повторил я и тоже улыбнулся.

И тут я почувствовал, как по рукам побежали мурашки. Я осторожно шмыгнул в коридор и кинулся в свою комнату. Я едва успел вбежать в нее, как открылась дверь и ввалился клиент.

Позже пришла Симонетта, чтобы отвести меня на купание. Ее бледное лицо осунулось от усталости больше, чем обычно.

— Не знаешь, откуда эта девочка, Ингрид? — спросил я, когда Симонетта намылила мне волосы.

— На твоем месте я бы держалась от нее подальше, — хмуро ответила Симонетта.

Ее длинная коса спускалась через плечо, и я дотянулся до нее пальцем, чтобы ощутить ее мягкость.

— Почему нет? Что с ней не так?

— А что не так со всеми вами? — переспросила Симонетта с редкой горечью в голосе. — Я подслушала разговор Сильвано. Он собирается продать ее какому-то богатому кардиналу на убой.

— Убой?

Она пожала плечами.

— Некоторые клиенты любят убивать. Это стоит больших денег, целое состояние. Если заплатят, Сильвано соглашается.

Я опустился глубже в теплую воду и закрыл глаза, стараясь побороть тошноту. Странно, что после всего, что проделывали со мной, меня еще могло что-то ужаснуть.

— Зачем кардиналу убивать маленькую девочку?

— Посланец кардинала сказал Сильвано, будто кардинал чувствует, что Бог велит ему покарать женщин за грех Евы. Он хочет очистить мир. Он заставит девочку терпеть мучения, на которые обрекла человечество Ева. Он делает это не спеша, долго и тщательно, как священнодействие. Использует огонь и ножи. Девочка должна быть юной и невинной, тогда это будет искупительная жертва. Он потребовал себе девственницу.

Мне сделалось дурно.

— Ингрид не девственница.

— Дело поправимое. — Симонетта понизила голос.

Она выдернула меня из кадки и быстро обтерла большим грубым полотенцем.

— Есть один хирург, он ее подштопает… Есть аптекарь, у него бальзам, который стягивает прорыв… Сегодня Ингрид работает последний день. Завтра придет хирург, чтобы все зажило к приходу кардинала. — Крупное лицо Симонетты опало. — Ее каждый день будут купать в бальзаме аптекаря, чтобы подготовить.

— И когда? — прошептал я.

— Недели через две, может, месяц. — Симонетта пожала плечами. — Кардинал приедет из Авиньона.

Я не смог удержаться от воспоминаний о том, как держал мягкую ладошку Ингрид в своей руке, как утешал ее. Не мог выбросить из головы ее улыбающееся личико. Ее образ настойчиво возникал передо мной — сначала счастливый и юный, как тогда, когда я спросил ее имя, а потом окровавленный и скорченный от боли, как Марко, когда его порезал Сильвано. Я не мог вовремя помочь Марко, но я должен помочь Ингрид, думал я, когда, шатаясь, шел в свою комнату. Ужас застилал мне глаза, я почти ничего не видел перед собой. Я знал только одно — я не могу допустить, чтобы девочка, которая обратилась ко мне за утешением, погибла от руки кардинала, слишком ревностно творящего Божий суд. Я не мог допустить это мучительство, иначе я сам перестану быть человеком.

— Забудь об этом, — прошептала Симонетта, прижав мою руку к своей груди.

Мы остановились у дверей моей комнаты. Я выпустил ее руку и повернулся, чтобы войти. Она удержала меня за руку.

— Лука…

— Что? — отозвался я почти шепотом.

— Сильвано приказал мне спросить, понравилась ли тебе лекция о Джотто, которую прочитал тебе твой старый друг брат Пьетро?

У меня отпала челюсть.

— Он знает?.. Откуда?

— Он все знает, — предостерегла она, и родимое пятно на пухленькой щеке покраснело. — Помни об этом, дорогой. Не подвергай себя такой опасности, как Марко.

— Все равно ничего хорошего из этого не получится, — в ответ прошептал я.

Она кивнула, сжав мое плечо, и тут же исчезла, а я вернулся в свою комнату, гадая, кто шпионит на Сильвано. Я пообещал себе, что теперь буду все время начеку и научусь чуять присутствие подручных Сильвано, как я чувствовал присутствие его самого. Это обещание почти успокоило испуганную дрожь где-то внутри.

Десять дней спустя я стоял, переминаясь с ноги на ногу, перед святым Иоанном Евангелистом в церкви Санта Кроче и все еще пытался придумать, как спасти Ингрид. Времени оставалось все меньше. А плана до сих пор не было. Я совсем отчаялся и обратился к чудодейственному средству — картинам Джотто. Если была какая-то правда в этих нежных тонах, линиях и выражаемом чувстве, если был на свете святой, прославляемый на этих картинах, он должен прийти мне на помощь. Раньше я редко молился и во все прожитые годы чаще поминал Бога в ругательствах, чем в молитвах, но сейчас я молился.

— Я прошу не за себя, святой Иоанн, — еле слышно произнес я, обращаясь к возносящемуся на небеса святому.

— О чем? — со смешком спросил чей-то голос.

Я резко обернулся.

— Мастер Джотто! — так и вскричал я на радостях, что вижу наяву этого плотного старика.

Позже я узнал, что не один я так радовался при встрече с ним. Между тем он не был красив в обычном понимании, лицо у него скорее было простецким, но светившийся в нем живой ум и воодушевлявшая его огромная человечность вызывали радость с первого взгляда.

— Неужели это тот самый щенок снова виляет хвостиком перед моими фресками все на том же месте, где мы с ним расстались? — поддразнил меня Джотто, вскинув брови.

— Я кое-что узнал о ваших работах, — выпалил я, захлебываясь от торопливости. — Я расспрашивал монахов…

— Смотри не заучись до утраты непосредственного восприятия! — Уголок его рта иронично приподнялся. — Непосредственное выражение чувств хорошо тем, что показывает незамутненную истину. — Я не знал, что ответить, но он покачал головой и махнул рукой, что, дескать, неважно. — Я так и думал, что найду тебя здесь. И вот принес тебе кое-что.

Он протянул маленький сверток.

Никто еще никогда не дарил мне подарков. Кроме Марко, который давал мне сласти. Поэтому я растерялся, не зная, как себя вести. Это явно не было чем-то съестным. Я молча смотрел на сверток в руках у Джотто. Он был завернут в дорогое тонкое полотно и перевязан красной ленточкой.

— Оно не кусается. — Джотто сунул мне сверток.

Я взял его и застыл с вытянутыми руками.

— Ну же! — подбодрил он.

Я сделал глубокий вдох и развязал ленточку. Обертка раскрылась, и я увидел четырехугольную деревянную дощечку. Я запихнул ткань за пазуху и провел рукой по дощечке. Оказалось, их было две, сложенных вместе. Я раскрыл створки. Каждая картина была размером с две мои ладони в длину и ширину. С одной на меня смотрела пресветлая Мадонна в лазоревом плаще. На другой в полный рост был изображен Евангелист, и с ним щеночек, который с обожанием смотрел на святого.

Голос застрял где-то в горле, и я упал на колени:

— Мастер, я этого не достоин!

— Как же, ведь это твоя семья, — ответил он. — Коли породнился с моими картинами, то надо, чтобы у тебя была и своя, которая всегда будет при тебе. Мне вот никуда не уйти от своих родственников, они так и липнут ко мне, как темпера к дереву, особенно когда оказываются без денег.

— Я этого не достоин, они слишком прекрасны!

— Нет уж, бери, — возразил он и жестом приказал мне подняться, но я был слишком ошеломлен, чтобы встать с колен.