Разочарованный странник - Стенвалль Катя. Страница 10

Иногда, если эстонка отлучалась-таки в туалет, Алина выбегала на три минуты поболтать со мной. Но, как только вдалеке замаячит жёлтая кепочка напарницы, снова убегала в свою конуру. Наверняка пока Алина работала, в голове у неё вертелись всякие мысли, и когда нам случалось поговорить, она начинала разговор не с начала и не с конца, а с того места, где были в тот момент её мысли. Приведу пример.

Подбегает ко мне — передник до пят, резиновые сапоги до колен, кепка надвинута на глаза, — приваливается к стене и начинает:

— Ох… охохох… да… вот блин! И так всю жизнь!

Я говорю:

— Ага.

— Чтоб им пусто было! Perkele satan! Vittu!

— Ну да! — соглашаюсь я.

— Так и сдохнешь! И почему? Вот я в школе училась… Слышишь? Нет?

— Слышу.

— В школе училась и всё мечтала, когда школа эта кончится. Я там как в тюрьме была, дни считала, и так год за годом, год за годом! И конца-краю не было. Думала, кончу школу, так и отдохну. Погуляю, повеселюсь, с мальчишками побегаю, с подружками поиграю. Ну, кончила школу, и что? Начался техникум.

Алина зло плюёт на пол. Вытирает подбородок.

— Техникум, мать твою! И началось! Каждый день ездила в Ленинград, по полтора часа в один конец. Там практика, контрольные, ещё хуже, чем в школе было. Думала, когда ж это кончится?! Ну, с грехом пополам, кое-как закончила техникум. Вышла с профессией, не шучу! Что я тебе, врать буду? Отметили, родители меня похвалили. Ну, думаю, начинается взрослая жизнь. И что ты думаешь началось?

Алина просовывает согнутую руку под колено и изображает неприличный жест.

— Работа! Работушка началась! Любименькая моя! От звонка до звонка, пятнадцать лет! Как каторжная оттарабанила. Не присесть, не прилечь, в две смены. За всё одна отвечала, зарплата копеечная, все на мне ездили, кому не лень. А мне ещё замуж очень хотелось. Думала, выйду замуж, и прощайте мама с папой, вот когда жизнь-то начнётся. Ну, вышла… Даже говорить не буду. Царство ему небесное… Алкоголику… Козлу проклятому, проходимцу, говнюку, дармоеду! На моей шее сидел, упырь! Ладно… что уж теперь… Помер и помер, никто не заплачет, туда ему и дорога, хрен с ним, сдох, ну и хрен с ним, и всё. Ну, потом ребёнок родился, куда ж без него! Ночь не спи, день не спи, всё для доченьки, вкалывала, как ломовая лошадь, чтоб кровиночке своей жизнь обеспечить. Мать-одиночка, каково! Думала, вырастет ребёнок, тогда отдохну. Ага! Потом внуки пошли, дочка моя вечером к подружке, а я с внуками сиди. Вот и внуки подросли…

Алина смотрит вдаль. И изрекает:

— Отдохну-то когда, а? Господи, когда ж я отдохну? На пенсии? Вряд ли, тоже что-нибудь кому-нибудь будет от меня надо. Как помру, так и отдохну. В гробу отосплюсь. Трупу-то что? Ему всё пофиг, лежит себе, есть не просит.

— Аля, хватит про трупы. Я тебя умоляю!

— Хотя нет. И в гробу не отдохнёшь. Сначала будешь гнить, а потом…

— Хватит!

— …а потом червяки замучают. Будут между костями ползать туда-сюда. Противно, наверное, это всё. Как мясо-то почернеет и начнёт кусками отваливаться. А то ещё говорят, в гробах, бывает, змей находят. Змеи тоже тухлое мясо любят поесть…

— Аля, вон смотри, Эллен идёт!

— Змеи ведь тоже… Мать твою! Уже назад прётся! Ну чтобы ей посидеть, кофе попить? Мы бы хоть поболтали с тобой вдоволь! А то так и не поговорим ни о чём! Ты знаешь что, ты приезжай ко мне в гости как-нибудь. Посидим, поболтаем.

И Алина скорее бежит в их будку. Следующие часа четыре ей придётся молчать наедине со своими мыслями.

Однажды сидим мы в столовой, Алина и заявляет:

— Кать, ты только никому не проговорись. Совсем никому, даже мужу. Главное, Юсси моему не говори, козлу проклятому. Чтоб он сдох! Ну, в общем, это… Я тут купила одну вещь в галерее. Сначала посмотрела вокруг: вроде бы никого знакомых нет. Хотя никогда ведь не знаешь, следят за тобой или не следят. Ну вот, я купила… только никому! Клянёшься? Поклянись жизнью! Я купила кассету с музыкой для караоке. Вчера тренировалась, но так, чтобы Юсси не слышал. Пошла в лес с плеером и пела, а потом ещё в ванной, когда стиральная машина шумела. Теперь всё помню, всё могу спеть. Вот в следующий раз поедем с Юсси в турку на пароме, он напьётся и захочет петь караоке, а я тут как выйду на середину да как запою! Так он и обосрётся от зависти! Вот так ему, пьянице, кобелю, козлу проклятому! Не будет думать, что только он всегда главный, а я никакой роли не играю. Я его перепою, утру ему нос, поставлю на место. Так запою, что все ахнут, скажут: «voj, voj, ну ни фига себе!» Вот! Будет и на моей улице праздник! Надо ещё потренироваться, чтобы уж точно. Я теперь работаю в наушниках, режу рыбу и пою про себя, никто не слышит и не подозревает. Ха, вот все удивятся, вот все сядут в лужу, когда я на пароме выйду на середину и во весь голос как затяну!

Там знаешь какие песни есть? Ну, эта, самая знаменитая, сейчас передают везде… чёрт, забыла название, ну фиг с ней. Я сейчас тебе напою. Щас, пока нет никого. Ну, это… Чёрт, забыла. Чёрт! А, вот: на-на-на, та-да-да, НА-НА! Та-да-да-да, ай лав ю!

Говорят, Алина в следующие выходные уела-таки своего мужа! Так пела, что весь паром ахнул! Только муж не слышал, жалко. Он пьяный на полу спал.

Однажды Алина пришла на работу в тесной розовой кепочке, на козырьке которой была изображена розовая пантера. А надо сказать, что Алина, прожив пятнадцать лет за границей, не утратила свои советские привычки и ни на сантиметр не уступила западной моде! Когда видишь её на главной улице городка среди юношей и девушек, одетых в стиле готов, среди спортивных бабушек в ветровках, среди спортивных же мам и пап, то создаётся впечатление, что она только что прилетела на машине времени. Идёт такая женщина первых лет перестройки, в ушанке, завязанной под подбородком, в сапогах на молнии, в шубе. Сама угрюмая, бледная, смотрит в землю и шевелит губами, что-то шепчет. С огромной продовольственной сумкой в руках. Спина сгорбленная, вся фигура напряжённая, страдающая от непосильной ноши. Как будто тянет за собой санки с продуктами, доставшимися ей по талонам.

А тут вдруг приходит на работу в розовой кепочке с розовой пантерой, причём на дворе мороз минус восемнадцать. Уши красные, сама вся замёрзшая.

И с порога раздевалки заявляет:

— Смотри, Кать, какая у меня кепка! На, померь! Да ты померь, померь, не стесняйся! Мне эта кепка даром досталась. Вчера приехала к дому машина с мороженым. А на островах есть такой голубой фургон, который развозит мороженое по деревням, особенно если магазин далеко. Этот фургон громко играет смешную музыку, все слышат и бегут покупать.) Я вышла к машине (Алина говорит: «к машыны»), ничего не хотела покупать, но оделась и вышла. Думаю, посмотрю, чего там. Поздно уже было, я спать ложилась, пришлось из постели вылезать, одеваться. Хоть мне ничего и не надо, но любопытно же. Ничего не поделаешь, натянула джинсы и пошла. Холодина такая! Я, пока шла, совсем заледенела… А там специальное предложение: кто купит сорок мороженых, получит в подарок вот такую кепочку. А кто купит восемьдесят, то ещё и диск с музыкой. В такую стужу мороженого совсем не хочется, не май же месяц! Но кепочка! Дороговато, конечно, получилось, зато подарки бесплатно, и весь балкон забила мороженым, теперь на полгода хватит. Не будем на него деньги тратить. Вот кепочка! Отличная кепочка! А диск оказался так себе, там детские песни, чтобы дети лучше ели. Ну куда он мне надо! Поеду в Оулу, так отвезу внукам. А они вырастут, так у тебя дети уже пойдут, я тебе потом этот диск отдам. А вот как сегодня приедет к вам во двор машина, так ты тоже купи мороженого, тебе кепку дадут бесплатно!

Алина в этой кепке отходила всю зиму, в любую погоду, а потом её пятилетний внук выпросил, и пришлось отдать. Ему было как раз! Он недавно посмотрел мультик про розовую пантеру и просто бредил такими кепками.