Американские партизаны - Рид Томас Майн. Страница 20

Луиза Вальверде и графиня Альмонте были очень дружны, и не проходило дня, чтобы они не виделись. Они жили на одной улице. У графини был собственный дом, хотя и купленный на имя ее тетки и опекунши. Кроме красоты, она обладала еще и титулом, доставшимся ей от древнего правящего рода в Мексике.

Очень богатая, она владела во многих местах домами и дачами. Пользуясь полной свободой, она тратила деньги, не отдавая никому отчета, веселая и беззаботная, как птичка.

На этот раз, однако, Луизу поразило озадаченное лицо подруги и ее прерывистое дыхание. Правда, задыхаться она могла оттого, что поднялась сразу на четвертый этаж, но краска, покрывавшая ее лицо, и блеск глаз должны были объясниться другой причиной.

— Madre de Dios! — вскричала участливо ее подруга. — Что с вами, Изабелла?

— О Лусита, если бы вы знали!

— Но в чем же дело?

— Он в тюрьме…

— Он жив! О, да будет благословенна Святая Дева!

Она перекрестилась и набожно подняла глаза к небу, как бы творя благодарственную молитву.

— Жив! — повторила удивленная графиня. — Разве вы думали, что он умер?

— Я не знала, что и думать. Я так давно его не видела и ничего о нем не слышала. Я счастлива, что он здесь, хотя бы и в тюрьме. Пока человек жив, жива и надежда.

Графиня стала понемногу приходить в себя, но лицо ее выражало теперь не только тревогу, но и сильное удивление. Что хотела сказать подруга? Почему она так обрадовалась, узнав, что «он» в тюрьме?

А Луиза и впрямь чувствовала облегчение.

— Я предполагала, что его уже нет на свете. Я боялась, что его убили или что он погиб где-нибудь в техасских прериях.

— Карамба! — вскричала, прерывая ее, графиня, которая иногда не могла удержаться от подобных восклицаний, затем прибавила: — Что вы хотите сказать, упоминая о техасских прериях? Я не слыхала, чтобы Руперто там когда-нибудь был.

— Руперто? — повторила Луиза, и тотчас радость на ее лице сменилась прежней тоской. — А я думала, что мы говорим о Флорансе Кернее!..

Обе давно уже поведали друг другу тайны их сердец, и Луиза прекрасно знала, кто таков Руперто. Она знала, что он принадлежал к хорошей фамилии и был храбрым воином. Но, как и прежде дон Игнацио, он состоял в побежденной партии, большинство членов которой оказались в ссылке либо отошли от политики и жили в своих отдаленных поместьях. Руперто уже давно не показывался в Мехико, многие предполагали, что он скрывался в горах, говорили также, что он сделался начальником шайки сальтеадоров, не раз обагривших кровью дорогу в Акапулько в том месте, где она прорезает горы. Эта арена многочисленных преступлений получила название «Cruz del Marques».

Но многие подробности были до сих пор неизвестны дочери дона Игнацио. — Простите мне мою ошибку, Изабелла, — сказала она, обнимая подругу и нежно прижимая ее к сердцу.

— Скорее я должна просить у вас прощения, — ответила графиня, заметив впечатление, произведенное на Луизу ее ошибкой. — Я должна была выражаться яснее, но вы знаете, что все мысли мои сосредоточены на моем дорогом Руперто.

Ей, конечно, следовало понимать, что, в свою очередь, мысли ее подруги заняты одним лишь Флорансом Кернеем.

— Вы говорите, Изабелла, что его заключили в тюрьму. Но кто же это сделал и почему?

— Кто сделал? Понятно, стража по распоряжению правительства. А почему? Потому что он принадлежит к либеральной партии, это его единственная вина. И знаете ли, что я вам еще скажу? Его обвиняют в том, что он сальтеадор!

— Его могут обвинять, но быть он им, конечно, не может. Впрочем, меня уже ничто не удивляет в поступках людей, пользующихся властью. Дон Руперто никогда не унизил бы себя, став бандитом.

— Бандитом?! Мой Руперто, самый ярый патриот и честнейший человек в мире!..

— Где же и когда его захватили?

— Где-то в окрестностях Сан-Августина, уже некоторое время назад, но я только что узнала об этом.

— Странно, на прошлой неделе я несколько дней провела в Сан-Августине и ничего об этом не слышала.

— Потому что это делается тайно. Дон Руперто жил где-то в горах. Слишком храбрый, чтобы быть осторожным, он спустился в Сан-Августин, и кто-то его предал.

— Где же он теперь, Изабелла?

— В тюрьме.

— Но в какой тюрьме?

— Вот это-то я и хочу узнать! Пока мне известно только, что его обвиняют в разбое. Сантиссима! — воскликнула она, нервно топча ножками веер. — Пусть клеветники поостерегутся! Он им отомстит, когда его оправдают, ведь правда всегда выходит наружу. Сметь подозревать Руперто в разбое!..

После первой вспышки подруги заговорили наконец немного спокойнее. При этом выяснилось, что взгляд на положение вещей был у них совершенно различный. Одна знала, что возлюбленный ее в тюрьме, и приходила от этого в отчаяние. Другая надеялась, что и ее милый попал туда же, но уверенность в этом доставила бы ей отраду.

Графиня, в свою очередь, начала расспрашивать подругу.

— Теперь я понимаю, дорогая, почему вы подумали, что я говорила о Флорансе. Вы полагали, что он среди пленных, которые только что прибыли. Неправда ли?

— Если бы я смела надеяться!..

— Предприняли ли вы что-нибудь, чтобы узнать это?

— Да, я послала человека в Такубаю, куда, я слышала, их отвели.

— Но большинство, как я слышала, попало в Аккордаду.

— Как! В эту ужасную яму, с самыми подлыми негодяями! Ведь техасцы -военнопленные, их не могли подвергнуть такому унижению!

— Однако это именно так. Я узнала об этом от Сантандера.

Упоминание имени, да еще в сопоставлении с предметом разговора, произвело на Луизу сильное впечатление. Она то краснела, то бледнела при воспоминании о ненависти, существовавшей между Сантандером и Кернеем. Страшно встревоженная, она почти не слышала графиню, продолжавшую свои расспросы.

— Кому вы это поручили?

— Я послала Хосе.

— Отлично, он вполне заслуживает доверия и довольно толковый, но, дорогая, он не более как слуга, и в Такубае ему будет трудно получить нужные сведения. Снабдили ли вы его деньгами?

— О да, мой кошелек в его полном распоряжении.

— Возможно, именно ваш кошелек и будет золотым ключом, который откроет двери тюрьмы дона Флоранса, если только он там.