Пограничный легион (сборник) - Грэй Зейн. Страница 38

Вскоре Смит вывел кавалькаду из долины и повел вверх по ущелью через усеянный обломками скал хребет, потом снова вниз в лощину, которая почти сразу превратилась в каньон. Дорога была очень плоха. Большей частью идти приходилось по дну ручья, усеянному скользкими, окатанными камнями, на которых лошади то и дело спотыкались. Двигались медленно, время уходило впустую. Но Джоун этому только радовалась, и чем медленнее они шли, тем ей было приятнее: ведь в конце пути их ждал Гулден, и другие бандиты, и лагерь золотоискателей со всем, что из этого вытекало для Келлзова сброда.

В полдень остановились на отдых. Место было красивое, мужчины — галантны. За едой Келлз нашел случай заметить Кливу:

— А ты, малец, повеселел. Чуешь поживу?

— Да не в этом дело, — отозвался Клив, — я пить бросил. По правде сказать, мне уже змеи мерещиться стали.

— Рад, что бросил. Уж очень ты буйный, когда напьешься. Да я вообще не встречал таких, чтобы напившись не теряли разума. Я и сам такой. Только пью не много.

При этих словах все засмеялись — верно, подумали, что это шутка.

Засмеялся и Келлз и даже подмигнул Джоун.

После привала седлать лошадь Джоун выпало Кливу, и, когда Джоун проверяла подпругу, руки их встретились. Прикосновение Джима было как долгожданная весть, Джоун бросило в дрожь, она подняла на Джима взгляд, но тот смотрел в другую сторону — видно, не доверял своим глазам.

И вот кавалькада снова двинулась вверх по каньону. Ехали медленно, загроможденная камнями тропа извивалась, поворачивая то в одну сторону, то в другую, и, по прикидкам Джоун, они делали не более трех миль в час. На этом переходе то и дело приходилось помогать лошадям и почти не отрывать глаз от земли. Джоун не успела опомниться, как день подошел к концу, но Смит все вел отряд вперед и остановился на ночлег, только когда совсем стемнело.

Быстро разбили лагерь. Дела у всех, кроме Джоун, было по горло. Она, правда, тоже пыталась помочь, однако Вуд не позволил — сказал, чтобы она отдыхала, и Джоун с удовольствием повиновалась. Когда настало время ужина, она уже совсем засыпала. После долгого тяжелого пути было не до разговоров, ели молча. Однако позже, покуривая трубки, мужчины стали перебрасываться словами, и, если бы их услышал кто посторонний, ему бы и в голову не пришло, что это банда головорезов, направляющаяся за добычей на золотой прииск. У Джесса Смита болела нога, и над ним шутили, как над новичком после первого выезда. Он отшучивался в том же духе. Все были очень внимательны к Джоун, особенно Вуд, который всячески старался устроить ее поудобнее. Только Джим Клив держался в стороне, боясь даже подойти к ней поближе. И опять ей показалось, что Пирс осуждает главаря банды за то, что тот вынудил ее скитаться по трудным горным тропам, спать под открытым небом и подвергаться всяким опасностям от соседства с такими людьми, как он сам или Гулден. Себя самого Пирс считал намного выше других. Впрочем, то же самое думал о себе каждый из разбойников.

Джоун улеглась в нескольких ярдах от костра под раскидистым деревом и, укрывшись одеялами, следила за всем, что происходит. Раз Келлз, посмотрев, далеко ли она, и понизив голос, стал что-то рассказывать.

Когда он кончил, все рассмеялись. Потом что-то рассказал Пирс, но тоже так, чтобы Джоун не было слышно. Настроение у всех поднялось. Они уселись потеснее, и Смит — похоже, большой весельчак — заставил их прямо покатываться со смеху. Со всеми смеялся и Джим Клив.

— Скажи-ка, Джим, — спросил вдруг Келлз, — ты уже все пережил?

— Пережил что?

Келлз не нашелся что ответить к замолчал, очевидно, поняв, что под настроением минуты сказал лишнее. Однако Клив теперь держался просто, не замыкался в себе. Похоже, плохое настроение и вспышки беспричинной ярости ушли из его жизни вместе с запоями; он был весел и дружелюбен, и Келлз со смешком продолжал:

— Ну, ту историю, из-за которой ты подался на границу… и дал мне возможность с тобой познакомиться.

— A-а, ты говоришь о той девице?.. Справляюсь помаленьку — когда не пью.

— Расскажи нам, как все это было, — в голосе Келлза слышалось неподдельное любопытство.

— Не-е. Вы станете надо мной смеяться, — возразил Клив.

— Ну, что ты! Разве что это будет смешно.

— Бьюсь об заклад, ничего смешного и в помине не было, — вставил Пирс.

Все стали его уговаривать, впрочем, не слишком настойчиво — история Клива по-настоящему интересовала только Келлза. Остальные, разомлев от сытой еды, удобно устроившись в тепле ярко горящего костра, просто хотели приятно провести время.

— Ладно уж, расскажу, — согласился Клив, сделав вид, что, несмотря на всю готовность их развлечь, вспоминать старое ему было больно. — Я родился в Монтане. Зимой был ковбоем, летом — старателем. Скопил немного денег, хоть порой баловался картишками да виски… Да, и девушка у меня тоже была. Красотка. Из-за нее я попал в историю. Не так давно я оставил у нее все, что имел — деньги, золото, вещи, — и опять пошел искать золото. Мы хотели пожениться, как только я вернусь. В горах я провел полгода, мне здорово везло, только весь песок у меня украли.

Клив рассказывал обо всем просто, как о самых обыденных вещах, только понемногу вроде бы что-то не договаривал. Порой замолкал, набирал горсть песка и смотрел, как он сыплется сквозь пальцы. Бандиты слушали с интересом, а Келлз так и ловил каждое слово.

— Когда я вернулся, — продолжал Клив, — узнал, что моя девушка вышла за другого и отдала ему все, что я у нее оставил. Я ударился в запой, а они тем временем повесили на меня грязное дело. Она такого на меня наговорила, что я не мог людям в глаза смотреть, пришлось оттуда бежать… Вот я и подался на Запад, на границу.

— Ну, это не все, — возразил Келлз.

— Ты, Джим, еще не сказал, что сделал с этой подлой стервой и тем парнем. В каком виде их оставил, — добавил Пирс.

Но Клив уже опять помрачнел и ушел в себя.

— Баба всегда сумеет облапошить парня, а, Келлз? — спросил Смит, ухмыльнувшись во весь рот.

— Черт возьми! Я так и думал, что тебе кто-то здо-оровую свинью подложил, — с искренним негодованием воскликнул Бейт Вуд.

— Да-а уж, вероломная баба! — в сердцах воскликнул и Келлз. История Клива задела его за живое. Видимо, женщины не раз его обманывали, и старые раны снова заныли.

Он тут же отошел от костра и стал устраиваться на ночь неподалеку от Джоун. Он не смотрел на нее и не пытался заговорить — вероятно, думал, что она уже — спит. Потом разбрелись по своим местам Клив, Вуд и Смит. У костра остался один Пирс. Свет пламени падал на его худое, самоуверенное, красное, как у индейца, лицо. Идя к своим одеялам, он посмотрел на Джоун, на Келлза, и его злой взгляд, скользя по лежащему бандиту, явно не предвещал ничего хорошего — по крайней мере, так показалось Джоун.

Следующий день обещал быть особенно трудным. Предстояло перевалить через длинный, плосковерхий, скалистый хребет. Джоун, насколько могла, щадила лошадь. Тропы практически не было, только Смит по каким-то одному ему известным признакам угадывал ее направление. Путники вскарабкались вверх по ущелью, по длинному склону, сложенному выветрившимся сланцем, где лошади то и дело скользили — три шага вперед, шаг назад, прошли лабиринт громоздящихся обломков скал, поднялись на террасу, потом еще выше — до самого перевала.

Оттуда глазам Джоун открылась великолепная панорама: внизу мягкими волнами откатывались вдаль округлые вершины предгорий, а за изгибом хребта сверкала гладь Медвежьего озера. Однако останавливаться на отдых не пришлось. На такой высоте Джоун стала плохо себя чувствовать и с радостью тронулась вперед — путь теперь шел вниз, можно было снова сесть в седло. Однако и тут были свои трудности: на спуске у лошадей чаще подворачивались ноги. И все же за два часа они преодолели расстояние, на какое при подъеме ушло все утро. Смит вел их из одной долины в другую, лавировал среди предгорий и, наконец, уже совсем к вечеру остановился на привал на лесистом берегу ручья.