Твердыня тысячи копий - Ричес Энтони. Страница 31

Один из самых своевольных тут же взял слово, едва позволив трибуну договорить:

– Эти скоты немало положили наших, так что я считаю, надо стоять здесь до упора, пока они сами от голода не приползут на коленках, вымаливая быструю смерть!

Кое-кто из офицеров согласно кивнул, хотя Лициний видел и другие лица, поболе числом, у кого на челе прорезались озабоченные морщины. Он обратился к самому уважаемому, прося его тоже сказать свое слово:

– Тит?

Декурион, на добрый десяток лет старше своего пылкого товарища, шагнул вперед и окинул людей суровым взглядом.

– А я говорю, что этих грязных тварей надо оставить как есть, пусть возятся в собственном дерьме сколько влезет. С ними не совладать, их слишком много, только потеряем людей без толку. А тем временем нашим же соотечественникам на юге грозит беда из-за бригантов. Вот почему я бы выдвинулся им на помощь, не стал бы сидеть под этими стенами и глазеть, как татуированные животные строят нам носы.

Он шагнул назад, с непривычки зардевшись от всеобщего внимания. Соседние офицеры из числа тех, кто постарше, с одобрительными кивками шептали ему слова ободрения. Лициний открыл было рот, но тут руку вскинул еще один декурион. Трибун жестом дал ему слово:

– Кир?

Мужчина вышел вперед, в круг света от факелов, плечом раздвигая шеренги офицеров-соратников.

– Трибун, есть и третий выход. Да, мы можем уйти на юг и сразиться с бригантами, можем остаться здесь, чтобы еще погонять это стадо. А можно и отправиться на северо-восток, помочь нашим братьям-тунграм… – Лициний позволил себе сделать большие глаза, коль скоро загадкой оставалась истинная причина такого выбора. – В конце концов, их отправили на север освобождать столицу вотадинов чуть ли не голыми руками, так что их офицеры по достоинству оценят наши копья и проворство.

Изумлены были все, не только трибун, и над людьми повисло минутное молчание, пока Лициний вновь не взял слово. Его лицо осветила слабая улыбка.

– Что ж, можем остаться и ждать, пока вениконы не совершат какую-нибудь роковую оплошность, можем уйти на юг, сражаться в войне, которая, как мы знаем, прямо сейчас полыхает на северной границе – и да, мы можем отправиться к тунграм освобождать Динпаладир. Но коль скоро прямо сейчас единого мнения нет, я подумаю над этим вопросом до утра и уже тогда выскажусь. Спасибо всем. Свободны. Декурион Кир? Задержись на пару слов.

Трибун подождал, пока не уйдут остальные офицеры, и лишь после этого заговорил вновь, да и то встал поближе к Киру, а речь повел тихим голосом:

– «Помочь нашим братьям-тунграм»? Я бы удивился, услыхав такое от любого из моих офицеров, но из твоих уст это прозвучало просто как гром среди ясного неба. Ты что, фалернского перебрал? Или я что-то упустил из виду? Ты ничего от меня не скрываешь?

Декурион бесстрастно помотал головой. Последовал вполне прохладный, формальный ответ; глаза при этом Кир упорно не отводил от холщовой стены палатки.

– Никак нет. Просто мне пришло в голову, что добрая треть наших сил сейчас переброшена на северо-восток и даже не имеет пехотного резерва, и коль скоро мы все равно тут ничего не можем сделать…

Лициний еще с полминуты не сводил вопросительного взгляда с его лица, затем отвернулся.

– Докладывай немедленно, если тебя опять чем-нибудь осенит, понял?

Подчиненный сухо кивнул.

– Слушаюсь.

Трибун неторопливо обошел вокруг декуриона, не спуская с него глаз.

– Чудненько. Хотя у меня до сих пор такое впечатление, будто я чего-то не уловил, какую-то дополнительную причину, по которой ты хочешь, чтобы мы воссоединились с тунграми. Зато ты слывешь человеком, который умеет глядеть в корень…

Он встал перед Киром, оглядывая того с головы до ног.

– Последний шанс, декурион. Если что, я ни в коем случае не поставлю тебе в вину предыдущие ответы. Итак, тебе точно больше нечего мне сообщить?

Декурион просто помотал головой, хотя взгляд командира так и не встретил.

– Что ж, тогда свободен. Только не забудь, на что я способен, если выяснится, что ты от меня что-то утаил.

Кальг незаметно провел вениконов в обход южного фланга петрианского лагеря, держась в самой глубокой тени и двигаясь крадучись, чтобы не насторожить посты слухачей, которых римляне вполне могли разместить в зарослях терновника, что рос вдоль обваловки.

Наконец, сочтя, что группа вышла в наиболее удачную точку, шагах в сорока от ближайшего часового, он без слов остановил людей и знаком приказал рассредоточиться и замаскироваться. Затем, сняв с шеи серебряный диск-медальон, сноровисто привязал его кожаный ремешок к своеобразному удилищу из сухой ветки, после чего осторожно выдернул мешавшие зрению побеги в секторе, смотревшем на патрулируемую границу лагеря. И наконец хрипловатым шепотом принялся излагать вениконам свой план:

– Когда кто-то из них пожалует за этой безделушкой, пусть нагнется за ней, и уж тогда мы навалимся на него со всех сторон. Ты, – показал он на Маона, чьей удар уложил Кальга во время атаки римлян на становище, – ты его оглушаешь и взваливаешь себе на плечи. После этого уходим за мной след в след. А уж когда они его спохватятся, будет слишком поздно.

Маон нахмурился.

– А ежели на твою приманку клюнет не один, а несколько?

Кальг просто пожал плечами, похлопывая ладонью по рукояти меча.

– Как я и сказал, забираем того, кто нагнется за вещицей. Всех прочих валим. Нам всего-то нужен один «язык».

Он вскинул палку и завертел медальоном, как блесной на рыбной ловле.

– Готовы?

Все сосредоточенно кивнули, понимая, что началась охота на опасного зверя. Кальг пустил кругляш в сторону лагеря, и тот прочертил в небе серебристую полоску под бледным лунным светом. Шмыгнув за куст, Кальг принялся следить сквозь листву за часовым у западного входа, поджидая, пока тот не обернется, чтобы потом отправиться к манящей искре.

Кир шел от палатки командира с окаменевшим лицом, весь кипя от услышанных слов и в то же время страшась возможных последствий, если афера вскроется. Как-никак он утаил от старшего офицера сведения о серьезном трофее, который, как он надеялся, все же угодит ему в руки. Октавий, этот придурок, даже близко не представляет, на что готов пойти Кир, в противном случае интендант и на сотню миль не подпустил бы его к сделке, занял бы наличность где-то еще…

Не обращая внимания на часового, одиноко стоявшего на посту у западных ворот лагеря, он стянул с головы шлем вместе с шерстяным подшлемником, чтобы ночной прохладой остудить лицо и обсушить пот, от которого давно чесалась голова. О нет, Кир разыщет солдата-недотепу, собравшегося продать золотую гривну за бесценок, удвоит предложение Октавия – и тем самым исключит интенданта из дела. Мало того, не понадобится никаких посредников между здешней провинцией и Римом: надо всего-то подождать пару лет, пока не выйдет срок службы, а там уже можно вернуться в метрополию. Торопиться не будем, спокойненько подыщем правильного человека, чтобы тот свел с богатым коллекционером. Лично участвуя в переговорах о цене на золотой символ царской власти, Кир добавит еще историю: это он-де, собственной рукой, снес туземному предводителю голову – глядишь, и сумма выйдет серьезная. Уж никак не меньше сотни тысяч, как раз хватит, чтобы…

Он встрепенулся, выбитый из грез каким-то странным блеском в кустах справа. Что бы это могло быть?

Даже не сообразив, что часовой практически спит на посту, Кир бросил ему через плечо:

– Стой здесь, держи рот на замке, да поглядывай внимательней. А я пойду разведаю…

Вновь нахлобучив шлем, Кир вразвалку приблизился к кустам, где приметил мимолетную искорку, обнажил меч и подозрительно огляделся. Лишь после этого он позволил взгляду вернуться к зарослям, где что-то висело на ветках, буквально шагах в десяти от того места, где остановился декурион, чтобы принюхаться к обстановке. Вот она, эта штучка, какой-то металлический кружок, висит себе на нижней ветке…