Северный полюс. Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг. Страница 39

Вечером 11 ноября наблюдалась параселена – два отчетливых гало и восемь ложных лун в южной части неба. Этот феномен, объясняемый наличием в воздухе ледяных кристаллов, нередко можно наблюдать в Арктике. На этот раз внутреннее гало имело одну ложную луну в зените, одну в надире и по одной справа и слева. Четыре другие ложные луны размещались по окружности внешнего гало.

Летом нам доводилось наблюдать паргелий – аналогичное явление вокруг солнца. Ложные солнца – или солнечные собаки, как их называют матросы, – мне случалось видеть так близко от себя, что, казалось, нижнее из них вот-вот упадет между мною и снежным сугробом в 20 футах поодаль; поворачивая голову, я мог сделать так, что оно исчезало и появлялось вновь. Подойти ближе к горшку с золотом, который якобы можно найти у основания радуги, мне еще ни разу не удавалось.

Ночью 12 ноября паковый лед пролива, более двух месяцев словно не замечавший нашего назойливого присутствия, поднялся в гневе и попытался вышвырнуть нас на столь же негостеприимный берег.

Весь вечер ветер постепенно набирал силу, и примерно в половине двенадцатого корабль стал жаловаться, поскрипывая, постанывая и что-то бормоча про себя. Лежа на койке, я прислушивался к гудению ветра в снастях; светившая в иллюминатор луна заполняла каюту смутными тенями. Около полуночи к издаваемым кораблем звукам стал примешиваться другой, более зловещий скрежет льда в проливе.

Я поспешно оделся и вышел на палубу. Вода прибывала, как в наводнение, мимо оконечности мыса неудержимо двигался лед. Лед между нами и паком в проливе гудел и стонал под все нарастающим давлением. При свете луны мы увидели, как пак стал разламываться и громоздиться у самого края припая, и через несколько минут масса льда с яростным ревом разрешилась беспорядочной мешаниной ледяных махин – одни вздыбились, другие ушли в воду. В 20 футах от корабля у кромки припая образовалось торосистое нагромождение в 30 футов высотой. Эта хаотическая масса все росла и росла и неотступно придвигалась к кораблю. Сидевший на мели правый бок судна был продавлен и надвинут на ледяную глыбу, находившуюся у нас под кормой с правого борта. Корабль вздрогнул, но глыба не пошевелилась.

По мере того как нарастал прилив, сжатие и подвижки льда продолжались, и менее чем через час с того момента, когда я вышел на палубу, огромный обломок айсберга притиснулся к борту «Рузвельта». С минуту казалось, что корабль нацело выбросит на сушу.

Вся команда была поднята на ноги. Мы затушили все огни на борту. Я не боялся, что судно будет раздавлено, но не исключалась возможность, что оно будет положено набок, и от углей, высыпавшихся из печки, вспыхнет пожар – этот ужас полярной ночи. Эскимосы не на шутку испугались и затянули свои душераздирающие причитания. Несколько семей собрали пожитки, и через несколько минут женщины и дети спрыгнули с корабля на лед и направились к ящичным домам на берегу.

Напор льда возрастал, крен «Рузвельта» на левый борт, в сторону берега, продолжал увеличиваться. В половине второго ночи, с началом отлива, подвижки льда прекратились, но корабль выпрямился уже только весной. Температура в ту ночь была 25° ниже нуля, но нам было совсем не холодно.

Иглу, в котором Марвин проводил наблюдения над приливами и отливами, раскололся надвое, но, несмотря на это, Марвин продолжал наблюдения, так как они в эту ночь представляли особый интерес. Чуть только лед угомонился, мы послали двух эскимосов поправить иглу.

Как ни странно, ни с кем из эскимосов не случился от испуга припадок пиблокто, а одна из женщин, Атета, как мне сказали, спокойно продолжала шить в помещении эскимосов в течение всего ледового возмущения. Однако после этого случая несколько эскимосских семей перешли жить в ящичные дома и снежные иглу на берегу.

Зимние ветры Дальнего Севера едва ли может представить себе тот, кто не испытал их на себе. Моя последняя зима на мысе Шеридан была менее суровой, чем зима 1905–1906 годов, но мы все же пережили несколько бурь, напомнивших нам былое. Самыми холодными являются северный и северо-западный ветры, дующие вдоль побережья, однако по абсолютно сумасшедшей ярости здешние южные и юго-западные ветры, сваливающиеся с прибрежных гор, как стена воды, не имеют себе равных по силе во всей Арктике.

Иногда буря подкрадывается исподволь, начинаясь северо-западным ветром, который непрерывно нарастает и переходит в западный, а затем в юго-западный. Ветер с каждым часом становится яростнее, пока не начнет подхватывать снег прямо с земли и с подошвы припая и нести его слепящими горизонтальными полосами над кораблем. В такое время на палубе невозможно ни устоять на месте, ни передвигаться, разве только хватаясь за поручни, а света ламп, как бы ни были сильны рефлекторы, не видно в этом снежном водопаде уже на расстоянии 10 футов.

Когда буря застигает отряд в поле, люди остаются в иглу до тех пор, пока стихия не угомонится. Если иглу поблизости нет, они при первых признаках надвигающейся бури как можно скорее принимаются строить снежный дом, а если времени для этого нет, отрывают пещеру в сугробе.

В четверг 26 ноября на Земле Гранта мы праздновали день памяти первых колонистов Массачусетса. На обед у нас был суп, макароны с сыром и пирог с фаршем из мяса мускусного быка.

В декабрьское полнолуние капитан Бартлетт с двумя эскимосами на двух санях с 12 собаками отправился на поиски дичи в район между кораблем и озером Хейзен. Хенсон с такой же партией отправился в залив Маркем. Боруп с семью эскимосами на семи санях с 42 собаками выехал на мыс Колан и мыс Колумбия. Доктор Гудсел в это же время выехал охотиться с тремя эскимосами на двух санях с 12 собаками в район между бухтой Блэк-Клиффс и бухтой Джемс-Росс. Отряды взяли с собой обычный арктический паек, состоявший из чая, пеммикана и сухарей; в случае успешной охоты и люди, и собаки должны были питаться свежим мясом. Помимо охоты, отряды должны были перебросить припасы, предназначенные для весеннего марша, вдоль побережья с одного склада на другой.

Люди, остававшиеся на корабле в одно полнолуние, высылались для работы в поле на следующее. Члены экипажа – механики и матросы редко выходили на охоту, они исполняли свои обычные обязанности на судне и иногда помогали изготавливать снаряжение.

У меня в каюте была солидная библиотека арктической литературы, в которой полностью были представлены работы последних лет. Сюда входили «На «Полярной звезде» в Арктическое море» герцога Абруццкого, «На Дальнем Севере» Нансена, «Путешествие в Полярное море» Нэрса, два тома Маркема о его исследованиях в Арктике, отчеты Грили, Холла, Хейса, Кейна, Инглфилда – практически все книги исследователей, побывавших в районе пролива Смит, а также тех, кто пытался достичь полюса с других направлений, как, например, отчет австрийской экспедиции Пайера и Вейпрехта, отчет экспедиции Кольдевея в Восточную Гренландию и так далее.

Были у меня и труды по исследованиям в Антарктике: два великолепных тома капитана Скотта «Плавание на «Дискавери», «Экспедиция на «Южном Кресте» в Антарктику» Борхгревинка, «Антарктика» Норденшельда, «Антарктика» Бальха, «Антарктические области» Фрикера, а также «Осада Южного полюса» Хью Роберта Миллса.

Члены экспедиции брали читать то одну, то другую книгу, и я думаю, что еще до конца зимы каждый основательно познакомился с тем, что было сделано в этой области другими.

Зимой мы раз в неделю или десять дней удаляли из кают лед, намерзавший в результате конденсации водяных паров на холодных наружных стенах. Лед нарастал сзади каждого предмета обстановки, стоявшего у наружной стены, а из-под коек мы вырубали и выносили его ведрами.

Книги всегда ставились на самый край полки, потому что задвинутая глубоко книга накрепко примерзла к стене, а в оттепель или в том случае, когда в каюте затопили бы печку, лед бы растаял, и книга намокла бы и заплесневела.

Матросы развлекались, как обычно развлекаются матросы на любых широтах, – играли в домино, в карты и в шашки, боксировали и рассказывали друг другу истории. С эскимосами они обычно играли в силовые игры, как, например, перетягивание за палец. У одного из матросов была гармоника, у другого банджо, так что, работая у себя в каюте, я часто слышал, как матросы пели «Энни Руни», «Макгинти», «Испанский кавалер» и иногда «Дом, милый дом». Никто не скучал. Перси, в чьем ведении находилась пианола, часто устраивал для людей концерты, и за всю зиму я не слыхал, чтобы кто-нибудь пожаловался на скуку или тоску по родине.