Кодекс Люцифера - Дюбель Рихард. Страница 17

– Я тебе не…

– О Господи, обращаюсь к Тебе в растерянности: так много незаконнорожденных детей умирает в больницах – разве Ты не мог забрать к Себе и этого ребенка? Ты лишил меня моего единственного, моего невинного дитя – так почему же Ты позволил жить плоду греха?

– «Приведите ко Мне своих детей», – говорит Господь наш Иисус Христос.

– Нет у тебя никакого права произносить слова Господа нашего, Никлас Вигант! Ты запятнал себя и принес грязь в наш дом. Скажите же ему, отец Ксавье, что он грешен!

Отец Ксавье, чье изумление росло с каждым словом Терезии, предпочел не открывать рот. Терезия топнула ногой.

– Я молчала, Никлас Вигант, я молчала, целых восемнадцать лет я и слова не сказала, потому что не хотела, чтобы гниль, которую ты принес в наш дом, выползла наружу. Но больше я молчать не буду. Я не позволю тебе открыто грешить! Ты уничтожил наш дом, Никлас, но я не дам тебе уничтожить еще и дом нашего друга!

Терезия Вигант сделала шаг назад. Лицо ее пылало.

– Отец Ксавье, если вы и вправду друг ему, вразумите его. А если он откажется послушать вас, тогда… тогда будьте моим другом и… и отлучите его от Церкви! Пусть лучше я увижу, как его убьют перед городской стеной, чем стану свидетелем того, как он сам препоручает свою душу дьяволу!

– Терезия!

У Никласа Виганта было такое лицо, будто его вот-вот стошнит.

Терезия на негнущихся ногах вышла из комнаты – королева, только что отдавшая приказ сжечь свою собственную страну перед лицом приближающегося врага. Ее страстность произвела впечатление на отца Ксавье. «Что бы ты смогла воспламенить своим огнем, женщина, – подумал он, – если бы не решилась сжечь в нем свою жизнь и жизнь своего супруга?» В комнате вновь повисло полное молчание, если не считать судорожных вдохов, с помощью которых Никлас Вигант пытался вернуть себе самообладание.

– Простите, что не нашел в себе достаточно решимости, чтобы покинуть комнату, – наконец произнес отец Ксавье. – Это явно не предназначалось для моих ушей.

– До такого у нас еще ни разу не доходило. Она окончательно перестала себя контролировать, когда я открыл ей свои планы насчет свадьбы Агнесс.

Отец Ксавье улыбнулся.

– Как всегда, вы беспокоитесь о будущем вашего дома, друг мой, и о ваших близких.

– Отец Ксавье, девочка не бастард! Вы должны мне верить.

– Меня это совершенно не касается, друг мой. Вы вовсе не обязаны передо мной отчитываться. Мое знание процессов, ведущих к тому, что мужчина начинает желать женщину, весьма поверхностно, и чувства в моем сердце давно превратились в пепел, однако я, надеюсь, понимаю, насколько сильными они могут быть в сердцах других мужчин.

– Но она… я ее… – Никлас Вигант вперился взглядом в лицо отца Ксавье. Неожиданно он воздел руки над головой, снова уронил их, тяжело опустился на сундук и уставился в пол. – Ребенок был сиротой. Я подозревал, что он умрет, если я не помогу. Ему было всего пару недель от роду, и он был так слаб, что походил на старика. Он держал глаза открытыми, но видел ли он что-нибудь и что именно, сказать не могу. Он все время таращился на меня, не мигая, этими своими широко распахнутыми огромными глазищами. Восемь из десяти детей в приютах умирают, отец Ксавье! Хотите знать, откуда мне это известно?

Никлас не стал ждать, пока отец Ксавье ответит.

– Потому что я уже и раньше думал о том, чтобы спасти ребенка из сиротского приюта и принять его в нашу семью. Поверьте мне, отец Ксавье, моя жена не всегда была такой, какой вы ее сегодня видели. Отсутствие детей ожесточило ее. Вы не найдете лучшей соратницы, которая бы так прекрасно вела и дом, и двор, и дела, и во всей Вене нет второй такой женщины, которая бы обходилась столь малым. И все равно она считает, что не справилась со своим долгом, потому что не смогла подарить жизнь ребенку. Я так часто думал, что это могло бы решить проблему: усыновление ребенка. Но я никак не мог отважиться. До того времени, когда этот ребенок уставился на меня своими глазищами и дал понять: «В твоих силах спасти меня. Так спаси же, Никлас Вигант».

– Успокойтесь, друг мой. Ваше великодушие мне известно. То, что вы сделали, вы посчитали правым делом в глазах Божьих.

– Да, я сделал то, что угодно Богу, даже если для вас это кажется богохульством! Известно ли вам, какие порядки в этих сиротских приютах? Да ими заведуют убийцы! Когда я вошел, мимо меня как раз проносили гроб. В нем было по меньшей мере три детских трупа, ничем не покрытых и уже присыпанных известью. Я просто не мог… я вспоминал увиденное каждый раз, когда смотрел ребенку в глаза.

– Да смилостивится Господь над их бедными душами, – благочестиво пробормотал отец Ксавье, осознавая уместность данной формулы. Он наблюдал за Никласом Вигантом, который тер глаза обеими руками и (в этом отец Ксавье был совершенно уверен) видел – и тогда, восемнадцать лет назад, и сейчас – своим внутренним взором не трех мертвых детей в гробу, а одного-единственного ребенка: своего собственного, того, чьему рождению он так радовался все время, пока они оставались в Мадриде, и которого, возможно, похоронили не в гробу, а просто завернутым в полотно, – этот безмолвный сверток, сделавший лишь один вдох и умолкший навеки.

– Я сделал пожертвование и забрал ребенка с собой. Нанял кормилицу, которая взяла ребенка к себе и выхаживала его шесть или восемь недель. Ребенок рос. Он не умер, никогда не болел и каждый раз, когда я навещал его, все время смотрел на меня своими глазищами. Я часто спрашивал себя и продолжаю спрашивать: не послал ли Господь Бог душу нашего умершего ребенка снова в этот мир, чтобы дать ей еще один шанс, и не ангел ли Господень устроил все так, чтобы нам с ней довелось встретиться?

Никлас Вигант провел руками по камзолу, наконец нашел платок в рукаве, вытащил его и высморкался.

– Простите, отец Ксавье, – извинился он.

– Не беспокойтесь, друг мой, – ответил монах и растянул губы в улыбке.

– Впоследствии я говорил себе, что с самого начала должен был открыться Терезии. Но тогда я боялся, что она не согласится со мной. Однако я и не подозревал, насколько справедливыми были мои опасения. Я тогда подумал, что если она отвергнет ребенка еще до того, как он появится в нашем доме, то я не смогу уже принести его к нам. Поэтому я решил сначала приехать вместе с ребенком – она увидит его и вскоре так же сильно полюбит, как люблю его я.

Никлас Вигант покачал головой и снова воспользовался платком. Отец Ксавье рассматривал осевшее, погрузневшее тело торговца, взгромоздившегося на сундук. Краем глаза он заметил какое-то движение возле двери и сразу, даже не глядя, понял: там стояла юная девушка, стройная, изящная, с гривой вьющихся темных волос, летящими бровями, сверкающими глазами над высокими скулами, – красота, которую не мог не заметить даже он с его слабым зрением, еще не созревшая окончательно и ни капли не похожая ни на Никласа, ни на Терезию Вигант. Он бы счел ее творением дьявола, созданным для того, чтобы сбивать мужчин с пути истинного, не знай он, что дьявол предпочитает иные методы работы. Юная дама в изумлении застыла в дверном проеме. Она двигалась с естественной грацией, наполнявшей каждую клеточку ее тела. Никлас Вигант прочистил нос. Он сидел спиной к двери. Отец Ксавье колебался лишь долю мгновения.

– И вот как случилось, что ваша дочь Агнесс на самом деле вовсе не ваша дочь, – громко заявил он.

– В прямом смысле не моя, однако…

– Поскольку вы забрали ее из сиротского приюта и привезли с собой сюда.

– Ну да, ну да.

Отец Ксавье свысока улыбнулся Никласу Виганту. Девушка замерла в проеме двери как вкопанная. Отец Ксавье почти физически ощущал исходящий от нее ужас.

– И вы никогда ей об этом не говорили?

– Нет! Я думал, что скажу ей об этом перед свадьбой. И несмотря на все сказанное сегодня Терезией, она тоже не открыла Агнесс правду о ее рождении. Я заставил жену пообещать, что она этого не сделает, и она сдержала свое слово.