Наместница Ра - Ванденберг Филипп. Страница 7

— О Амон, Мут и Хонсу! Это Обитель вечного блаженства!

Хатшепсут рассмеялась:

— Спокойно, спокойно! Пока что нет. Оракул Амона изрек истину. Властитель Карнака подтвердил правдивость свидетельства. Стрела из твоего лука предназначалась дикому гусю, а не моей служанке и мне.

Вот, значит, как все было. Мало-помалу Сененмут начал приходить в себя. Странно, но он чувствовал себя заново рожденным после того, как уже приготовился к страшной смерти.

— Но почему я здесь, в твоем дворце? — робко осведомился он.

— Очень просто: я приказала Минхотепу, управителю царского дома, доставить тебя сюда, если властитель Карнака подтвердит твою невиновность.

С этими словами девушка хлопнула в ладоши — и полдюжины нагих рабынь, совсем девочек, с тщательно уложенными волосами и маленькими крепкими грудками, вступили в покои. Они принесли с собой блюда, чаши, ларцы, сосуды, каких крестьянский сын никогда не видел, и без всякого приказа, в полном молчании принялись обмывать, натирать, умащивать, причесывать Сененмута.

Юноша лежал, наблюдая за игрой и порханием маленьких ловких пальчиков. Он стеснялся даже поднять взгляд на принцессу, которая, находясь неподалеку, зорко следила за этой чувственной процедурой. Выученные купальщицы сноровисто мыли, терли, скребли, массировали и под конец, сняв с подопечного схенти, оставили его, гладкого и душистого, лежать обнаженным. Затем рабыни исчезли так же незаметно, как и появились.

Хатшепсут стояла рядом и улыбалась.

— Какой ты красивый и сильный…

Сененмут напряг все свои умственные способности, чтобы найтись с ответом.

— Почему ты это делаешь, принцесса? — наконец выдавил он.

— Ты мне нравишься.

— Но ведь я — сын крестьянина Рамоса, живущего милостью священного Нила, когда он заливает поля в Ахет, время Половодья.

— А я — дочь фараона Тутмоса, наследница крови солнца, — насмешливо подхватила Хатшепсут.

— Но это неправильно, когда Лучшая по благородству, Супруга бога, дарит свою благосклонность ничтожнейшему.

— Что правильно, а что нет, решаю я!

Сененмут умолк. Он не осмелился даже шелохнуться, когда Хатшепсут склонилась над ним и провела по всему телу изящными тонкими пальцами, но кровь в его жилах закипела. Возможно, именно из-за того, что она касалась его лишь кончиками пальцев, он так возбудился, что едва сдерживался, чтобы не наброситься на девушку и не стиснуть ее в своих объятиях.

Пусть крестьянскому сыну и исполнилось всего лишь шестнадцать лет, о плотской любви он уже имел понятие. В двенадцать его соблазнила Руя, жена начальника фараонова войска, пока ее супруг был в походе. Она взяла его обелиск в рот и вдохнула в вялый орган, которому Сененмут прежде едва уделял внимание, такую силу, что тот заставил трепетать сладострастную женщину. Власть, которую он, еще ребенок, с тех пор возымел над зрелой женщиной, в то же время сделала его пленником. Он снова и снова желал овладеть знатной фиванкой, супругой начальника царских войск, и по ночам прокрадывался в дом вояки. Сененмут даже пожертвовал голубя богу плодородия Мину, чтобы ее мужа опять отправили на войну, и его молитва была услышана. А покинутая Руя каждую ночь, когда ему удавалось сбежать из дому, обучала его искусству любви.

Хатшепсут была девушкой его возраста. В ней соединились очарование юности и жар взрослой женственности. Сененмут таял под ее нежными ласками. Его тело вздымалось и требовательно устремлялось ей навстречу. Хатшепсут поняла. Она послала его твердый обелиск глубоко в себя и почувствовала боль, повергшую ее в восторг и упоение.

Принцесса тоже не была девственницей. По древнему обычаю — так повелось от богов — невинности ее лишил отец Тутмос, и с той поры время от времени ей приходилось исполнять его волю — довольно сомнительное удовольствие! Удовлетворения она не испытывала и всякий раз спрашивала себя: ну почему так должно быть? Почему только мужчины могут предъявлять свои права?

И вот сейчас, раздвинув ноги, она сидела на крепко сложенном парне и, казалось, вела рукопашный бой с невидимым врагом. Прыгая на нем, как ястреб-перепелятник на своей курочке в прибрежных нильских зарослях, Хатшепсут полностью отдалась необузданному желанию. Ее вожделение прибывало, как полные воды, грозя разбушеваться не испытанной доселе страстью. Словно одержимая, принцесса впивалась ногтями в грудь Сененмута, лизала его шею, вонзала зубы в гортань подобно степному хорьку, который тащит змею, доставшуюся в добычу.

Крестьянский отпрыск давно забыл про свое необычное, нежданно-негаданное положение и все глубже и глубже входил в девушку. Большой храм Амона в Карнаке мог бы обрушиться — Сененмут не услышал бы грохота. Как извивалось ее тело! Как, подобно золотым рыбкам в священном озере, плескались ее груди! Каким водопадом ниспадали на него ее волосы! Исступленно, как жрицы в великий праздник Опет, плясала она на его чреслах, касаясь их дрожащими ягодицами, — и он позабыл обо всем на свете. Все его существо устремилось к одной-единственной цели: излиться в нее, мощно, как Нил в месяце Половодья паофи, который орошает томительно жаждущие его вод поля.

И когда девушка завизжала, как молодая кошка в охоте, и возликовала, подобно хору жриц, поющих гимн Мину, когда она страстно возопила: «О мой Сененмут! Мой прекрасный возлюбленный!» — гигантская волна подняла его на гребень, закружила, несметное число раз накрывая бурлящей пеной, и мягко вынесла на ласковый, залитый солнцем песчаный берег.

— Моя принцесса, моя любимая, — прошептал Сененмут, — ты цветок лотоса в водах вечности! Все, что имею, отдал тебе.

Хатшепсут улыбнулась.

— И очень щедро! Больше, чем я смогу вознаградить.

Он заглянул ей в глаза, не смеется ли она над ним. Девушка смотрела серьезно.

— Как бы я хотела, чтобы Ра, правитель миров, утром восходящий на горизонте, вечером уплывающий отдыхать, не предназначил мне судьбу дочери царя! Тогда я могла бы уйти с тобой, обрабатывать поле, печь хлебы, а по ночам возлегать с тобой, когда меня позовешь!

Сененмут зажал ей рукой рот.

— Не говори таких слов! Я — сын крестьянина Рамоса, ты — дочь фараона Тутмоса. Неправедно то, что мы сделали.

— Неправедно, да, — ответила принцесса. — Но таково было желание моего сердца. Разве должна я страдать от жажды, когда рядом бьет родник?

Сененмут пожал плечами.

— Кому тебя предназначили?

— Отец отдал меня юному Тутмосу, чтобы кровь солнца не иссякла.

«Этому тюфяку?» — мысленно ужаснулся Сененмут. Ему приходилось видеть царевича на праздниках и шествиях, этого маменькиного сынка, всегда находящегося подле Мутнофрет. Сененмут закрыл лицо локтем.

— Знаю, что ты думаешь, — сказала Хатшепсут. — Наверное, жалеешь меня из-за того, что мне придется жить с выродком. Не печалься! Я придумаю, как с этим справиться. И ты мне в этом поможешь.

— Да, — с готовностью согласился Сененмут.

II

Бритоголовые жрецы размахивали кадильницами с фимиамом и монотонно читали заклинательные молитвы: — Изыди, дух болезни, притаившийся в членах фараоновых! О, бог, будь ты в мужской или женской ипостаси, ты, сокрытый от глаз, покинь его!

Фараон Тутмос, ослабевший, весь в поту, корчился на своем ложе. Приступы лихорадки сотрясали его тело.

— Помет льва, помет пантеры, помет газели, — вступил Хапусенеб, раскладывая высушенные экскременты на область сердца, желудка и печени царя, — проникните в Сах [15] фараона и убейте своим духом все дурное!

Верховный жрец окропил зловонным настоем сосновой живицы, смешанным с соком латука, чеснока и сельдерея, бившееся в судорогах тело и замешал на нем экскременты диких животных.

Фараона от этой процедуры вырвало, и Хапусенеб возликовал:

— Бог болезни исходит! Хвала Амону!

Тут в покои вошел Тети. Это Яхмос послала за целителем, потому что медицине доверяла больше, чем таинствам посвященных. Яхмос схватила Тети за руки и в слезах умоляла его помочь Тутмосу, обещая ему все золото из ларей своих предков.

вернуться

15

Сах — вещественное тело, видимая часть существа, первая из девяти оболочек человека.