Батарея держит редут - Лощилов Игорь. Страница 36

– Давайте слушаться голоса мудрости и не усложнять себе жизнь, – заключил Паскевич и не преминул пожаловаться: – Удивительно, что во все приходится вникать самому, решительно ни на кого нельзя положиться. Подготовьте приказ на движение войск с учетом высказанных соображений.

Красовский, однако, не спешил уходить, всем своим видом показывая, что имеет конфиденциальное сообщение, и, дождавшись ухода Карганова, сказал, что он как начальник штаба пришел к главнокомандующему с продуманным решением и так скоропалительно отвергать его на основе невежественных суждений постороннего человека не годится.

– Ах, так вы, сударь, обиделись? – Лицо Паскевича покрылось красными пятнами, что свидетельствовало о его крайней разгневанности. До сих пор он еще не встречал прямого противодействия своим распоряжениям и воскликнул: – Что ж, извольте, я даю вам сатисфакцию, здесь же, в этой комнате, на три шага!

Красовский пожал плечами и спокойно ответил:

– Я не давал ни малейшего повода, чтобы можно было против меня так забыться. Если же вам непременно хочется пострелять, то пожалуйста. Только предупреждаю, что сам выстрелю в воздух, а если вы меня убьете, то вам не хватит жизни, чтобы смыть краску стыда со своих щек.

С этими словами Красовский покинул кабинет и тут же в приемной написал рапорт об увольнении по причине невозможности дальнейшего прохождения службы с главнокомандующим. Как всегда верный своей невозмутимости, он не подал вида о происшедшей размолвке и стал спокойно ожидать решения. Оно не заставило ждать, в дело включился Дибич, который просил Красовского проявить терпимость и забыть происшедшее, ссылаясь на чрезвычайную утомленность главнокомандующего. И так как тот не проявлял намерений к примирению, упросил его повременить хотя бы на время предстоящего похода. На том и сошлись, Красовский по характеру не был кровожаден. Главнокомандующий и его заместитель продолжили подготовку к походу, хотя и сократили до минимума личное общение.

Падение Эривани

В начале апреля, едва сошел снег на равнинах, к Эривани отправился передовой российский отряд под командованием генерала Бенкендорфа, младшего брата известного жандармского начальника. Впереди шел сводный батальон майора Челяева. На спешном выступлении настоял Паскевич. Он хотел овладеть самой сильной персидской крепостью до подхода главных сил Аббас-Мирзы, чтобы затем, следуя своим первоначальным намерениям, двинуться на Тавриз и окончить войну в глубине персидской территории.

Путь был тяжелым, в горах лежал глубокий снег, и дорогу расчищали волокушами, в которые запрягали по полусотне быков. Случалось одолевать в день всего лишь несколько верст, оттого поход затянулся, и Светлое Христово воскресение пришлось на середину пути. Ночь на Пасху выдалась тихая, звездная. Из-за отсутствия палаток, находившихся в отставшем обозе, ночевали прямо в снегу. Отогревши у костра один бок, поворачивались на другой, отчего ночной лагерь напоминал пенившуюся морскую стихию. К полуночи сыграли общий подъем и по зачину священника пропели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Похристосовались и принялись угощать друг друга припасенными загодя дарами. И хотя скромным было угощение, и хотя застрявшие в снегу кухни не сулили надежду на обильную трапезу, каждый охотно делился с соседями скудными дарами, не помышляя об утаивании, ибо по высокому велению людские сердца открывались нараспашку. Так благостно окончилась эта божественная ночь, и, словно в награду ее участникам, дальнейший путь оказался на редкость скорым и беспечальным – ни один человек из батальона не пропал, не отстал и не поморозился.

Передовое русское войско нашло кратковременный приют в Эчмиадзине. Отсюда оно небольшими отрядами отправлялось в окрестности Эривани, занимая ключевые точки предстоящей осады. Требовалось также защитить местное население, так как персы, услышав о движении русских, принялись опустошать область, прогонять за Аракс армян и кочующих татар, выжигать хлеб и фураж.

Во все стороны были высланы конные разъезды, ежедневно происходили стычки с рыскавшими по окрестностям персидскими и курдскими отрядами. Болдину и его людям не удавалось провести спокойно ни дня, ни ночи. Особенно запомнилась одна стычка, когда затаившиеся в прибрежных камышах казаки заметили толпу армянских женщин, убегавших от курдов. Они гнали перед собой детей, защищая их от преследователей, гнали, как ягнят, и некоторые в отчаянии, схватив их в охапку, стали бросаться в воду. Слава богу, наши устремились на выручку и вытащили бедолаг. Женщины, едва придя в себя, упали перед казаками на колени и стали целовать копыта их коней.

Беспокойная участь выпала и на долю Пущина. Вечерами, переодевшись в персидскую одежду, он тайно ходил под Эривань, снимая план укреплений и изучая прилегающую местность. Днем рассылал своих пионеров по окрестным садам за виноградными лозами, учил их вязать фашины и плести туры – словом, вовсю готовился к предстоящей осаде. К маю у передового русского войска имелось полное представление о противнике.

Эриванская крепость, обнесенная четырехугольной стеной, располагалась на берегу реки Занги, впадающей в Аракс. С запада ее защищали крутые береговые скалы, по вершинам которых тянулась стена с бойницами и башнями. Сама по себе эта часть не представляла серьезного препятствия, поскольку стена была запущена и местами обвалилась, но ее расположение на крутизне не допускало возможности прямой атаки и производства осадных работ. Остальные три фаса были обнесены двойными толстыми стенами. На внутренней стене были установлены пятьдесят мощных орудий, а наружная имела бойницы для ружей и фальконетов. Перед стенами находился глубокий ров, наполненный водою. Несколько мощных башен обеспечивали перекрестный огонь и надежную фланговую оборону.

Сам город располагался несколько южнее крепостных стен и почти совсем обезлюдел, поскольку жители были переселены в крепость. Они, запертые в узком пространстве, испытывали большие лишения, что, впрочем, нисколько не вол-новало Эриванского сардара Амир-хана. Это был 80-летний старец, в прошлом искусный военачальник, но теперь тяготившийся повседневной суетой. Бенкендорф послал ему представителя с предложением добровольно сдать крепость, обещая, что в этом случае он останется на своей должности. Тот не ответил по существу, но деликатно осведомился, есть ли у русского начальника шампанское. Бенкендорф послал ему ящик, сардар отблагодарил персидскими сластями и фруктами. На этом обмен любезностями закончился, и разговор пошел на другом языке. Теперь с персидской стороны в нем участвовали Гассан-хан, тот самый, который в 1808 году был комендантом Эривани и отстоял крепость от войск Гудовича, а также ее нынешний комендант Сават-Кули-хан.

Сам же сардар, устранившийся от повседневных дел, предпочитал беседы с мудрейшими, среди которых был старик, предсказавший поражение Аббас-Мирзы при начале его вторжения в Карабах. Чудом избежавший расправы жестокого хана, он продолжал твердить о неудаче войны с русскими и призывать к скорейшему замирению. «И золото станет прахом, и луна померкнет», – уныло повторял он, тогда сардар, вняв предостережениям, собрал большую часть казны, снял золотую луну с минарета и решил вывезти тайком это богатство в более надежное место. К предназначенным к вывозу ценностям он решил присовокупить также древние рукописи из хранилища Матенадаран, среди которых находились тысячелетние папирусные свитки, чуть ли не со времен Урарту. Цену такому богатству просвещенный сардар понимал, правда, разумения, что оно принадлежит армянскому народу, ему не хватило.

Древние рукописи находились в ведении старца Гургена, чей облик соответствовал возрасту подопечных. С Амир-ханом он находился в приятельских отношениях, старики время от времени беседовали, рассуждая о бренности мира, и умело уклонялись от богословских споров. Однако с появлением русских войск их благочинию пришел конец. Когда сардар повелел прислать ему папирусные свитки и рукописи древних евангелий, которые до сих пор никогда не покидали хранилища, Гурген воспротивился, за что был подвергнут насилию. Когда же поползли слухи, что сардар готовит к отправке казну, он заподозрил, что такая же участь ожидает и его бесценные сокровища. Нужно было во что бы то ни стало не допустить грабежа.