Батарея держит редут - Лощилов Игорь. Страница 38

Красовский покачал головой:

– Я слышал, что кавказский воздух способствует взращиванию стратегов, но чтобы до такой степени... А вы, поручик, как считаете?

– У нас не принято спорить со старшими, ваше превосходительство, – тотчас же отозвался Болдин.

– Впервые слышу, чтобы солдат был старше офицера, или у вас на Кавказе все иначе?

– Господин Пущин только временно носит солдатскую форму. Его опыту как старшего кадета я безусловно доверяю.

Красовский не счел нужным спорить и продолжил объезд. Отряд направился к видневшимся вдали развалинам каменной мельницы. Несмотря на кажущееся спокойствие, Болдин не пренебрег требованиями полевой службы и выслал вперед боевое охранение, куда по обыкновению назначил Равильку, на внимательный взгляд и чуткие уши которого можно было безоговорочно положиться. Солнце стояло еще высоко и жарило немилосердно. Белые солдатские рубахи и офицерские мундиры потемнели от пота. Одутловатое лицо Красовского покрылось бисеринками пота, он тяжело дышал. Болдин попытался его ободрить:

– У мельницы есть небольшой пруд, вернее, теперь уже лужица, там можно передохнуть.

Красовский согласно наклонил голову. Но тут показался явно чем-то встревоженный Равилька.

– Бида, барин, – он по-прежнему принимал за начальника только Болдина, – курд засадом...

Красовский удивленно осмотрелся и, увидев перед собой только голое пространство с небольшим нагромождением камней, спросил:

– За каким таким садом?

Болдин пояснил:

– У этого солдатика особый язык, ваше превосходительство. Я так понимаю, что там, впереди, курды устроили нам засаду. Извольте подождать, пока не выясню обстановку.

Взяв с собою несколько казаков, он ускакал вперед. Вскоре со стороны развалин послышались выстрелы. Через некоторое время появился Болдин, вид его был встревоженный. Он сказал, что впереди засела довольно многочисленная партия курдов, которая, похоже, не прочь взять в плен русского генерала. Поэтому предложил отойти назад к лагерю и продолжить знакомство с крепостными окрестностями в другое время. Красовский не стал спорить и развернул коня. Через некоторое время, когда выстрелы за спиной затихли, он захотел переговорить с Болдиным, но в своем ближайшем окружении его не обнаружил. Пущин объяснил, что поручик с несколькими казаками остался у развалин, чтобы прикрыть их отход.

– Но ведь там много этих, как их там... курдов, что он сможет сделать с несколькими казаками? – встревожился генерал.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – успокоил его Пущин, – поручик Болдин – опытный офицер и бывал во многих стычках. К тому же у него довольно гранат, которых азиаты весьма боятся. Вот слышите?

Как бы в подтверждение его слов прогремели глухие взрывы. Тогда Красовский приказал послать спешных гонцов в русский лагерь за подмогой.

– Уже посланы, ваше превосходительство, – заверили его.

Болдин и в самом деле нуждался в помощи. Гранаты, которые на время остановили нападавших, кончились, в распоряжении его команды остались только ружья с малым числом зарядов – против оравы настырных курдов защита невеликая. Обстановка была критической. Помимо многочисленного неприятеля донимала жара, от которой не было никакого спасения. Тугой воздух обволакивал тела, наваливался горячей тяжестью. Усилился неприятельский огонь. Неожиданно Болдин почувствовал толчок в ногу, по ней поползло что-то горячее, а через некоторое время тело пронзила боль, и он на время потерял сознание. Теперь только чудо могло спасти горстку русских храбрецов.

И чудо произошло. Когда курды готовились к решительному броску, их предводитель в красной чалме вдруг взмахнул руками и сраженный метким выстрелом свалился с коня. Курды бросились к нему и спустя некоторое время отчаянно завыли, оплакивая гибель начальника. Эти дикие крики привели Болдина в сознание. Нога мучительно ныла и горела, губы запеклись от жара. Несмотря на палящее солнце, в теле чувствовался озноб. Изредка с нашей стороны раздавались выстрелы, что говорило о том, что его товарищи живы. Один выстрел раздался совсем рядом. Болдин оглянулся и увидел Равильку, деловито заряжавшего ружье. Он сделал ему знак приблизиться, тот с трудом подполз. Оказалось, что и Равилька ранен в ногу. Некоторое время он пролежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, обрезал по колено штаны и их обрезками забинтовал себе рану.

Решив воспользоваться временной растерянностью врага, оплакивающего гибель своего предводителя, Болдин дал команду на отход и сам с Равилькой, опираясь на ружье как на палку, с трудом волоча раненую ногу, изнемогая от жары и жажды, потащился к своим. По пути они заметили лежавшую без памяти старуху-армянку, напуганную близким боем, и, приведя ее в чувство, повели с собой. Так шли они, хромая и опираясь друг на друга; пот заливал им лица, от чего все окружавшее дрожало как марево и казалось ненастоящим.

– Так уйдем во цвете лет, – вспомнил Болдин слова модного романса и с удивлением увидел, как лицо Равильки расплылось в радостной улыбке.

– Вон, вон, – указал он на несколько цветущих деревьев, – уйдем в цвет лета...

Болдин не смог удержать смеха, вслед ему громко рассмеялся Раввилька. Они смеялись все громче, как бы заражаясь друг от друга, и вдруг различили слабое попискивание – это стала им вторить бедная старуха. И тогда на них нашло нечто вроде легкого помешательства, все трое остановились и, невзирая на раны, жажду и палящий зной, зашлись в хохоте. Возможно, это была неосознанная реакция на избавление от недавней смертельной опасности. Их неумеренная веселость была прервана группой всадников, отделившихся от рощицы и направившихся к ним. Болдина удивило, что на них были белые рейтузы, плотно облегавшие ноги. «Может быть, это персы в невиданной форме?» – высказал он свое предположение, впрочем, без всякой тревоги. Равилька весело возразил:

– Нэма рейтузы, штаны снимал!

И действительно, оказалось, что это был наш казачий разъезд, привлеченный звуками боя. Из-за страшной жары казаки поснимали с себя все, кроме амуниции и оружия, неся в таком виде сторожевую службу и производя особенный ужас на врага.

Тем и кончилось первое знакомство генерала Красовского с предстоящим театром военных действий. А через несколько дней прибыл и сам Паскевич с остальным войском. Теперь в нашем распоряжении было пять с половиной тысяч регулярных войск и три тысячи нерегулярной кавалерии. К войскам, заполонившим окрестности, стали стекаться местные жители, просившие русского подданства и желающие сражаться против персов. Паскевич великодушно обещал всем свое покровительство и защиту. Видя множество войск и народное воодушевление, он все еще надеялся быстро покорить крепость, чтобы затем вернуться к своему плану похода на Тавриз и закончить кампанию до наступления холодов. Но действительность опрокидывала желание. Жара продолжала усиливаться, крепость лежала как будто на раскаленной сковороде, от палящих лучей нельзя было нигде укрыться, земля растрескалась. Обозы поднимали пыль, стоявшую с утра до вечера. А начинавшийся в четыре часа пополудни северный ветер срывал палатки и приносил тучи едкой известковой пыли. В расположении русских войск начали свирепствовать болезни, все походные лазареты быстро заполнялись, батальоны редели на глазах.

Большинство военачальников сходились к тому, чтобы отложить штурм до тех пор, пока не спадет жара. Первым отважился высказать эту мысль генерал Красовский. Он сослался на мнение старожилов, уверявших, что такая погода простоит не менее двух месяцев, и предлагал отвести войска в предгорья, в места с более здоровым климатом.

– Вздор, вздор! – привычно отозвался Паскевич. – Наше солдатское дело такое, чтобы жить среди огня. Что, тоже не согласны? Так это не я, это Суворов говорил...

Красовский пожал плечами, у них по-прежнему согласия не было даже в мелочах. А Паскевич, не откладывая дела, решил объехать наши позиции, чтобы самому убедиться в состоянии войск. Начал с той самой Ираклиевой горы, где, согласно предначертаниям Трузсона, возводились артиллерийские редуты. Увиденное повергло Паскевича в ужас. Солдаты в одном исподнем с замотанными белыми тряпками головами лениво ковыряли землю, над ними висела густая желтая пыль. Пожилой поручик, одетый под стать своей команде, вяло доложил о производимых работах. Начальственный гнев не произвел на него никакого впечат– ления. Также лениво он пояснил, что люди не выдерживают длительного пребывания на солнцепеке, часто теряют сознание, а случается, отдают Богу душу. Среди работающей команды Паскевич заметил знакомое лицо Пущина и подозвал его к себе.