Месть Аскольда - Торубаров Юрий Дмитриевич. Страница 40

Аскольд вдруг почувствовал в теле необъяснимую легкость. Казалось, даже сил прибавилось. Не было страха! Он не думал о предстоящем последнем земном испытании. Зато только сейчас отчетливо вдруг осознал, как сильно ему хочется жить. О Господи! Жить! Как хочется крикнуть на всю вселенную: жи-и-ить!

Аскольд понимал, что еще есть возможность сохранить свою жизнь. Но тотчас перед ним встал образ отца.

– Нет!..

Котян взмахнул рукой. Курда только и ждал этого момента. Он знал, что надо делать: разогнать коней, а потом медленно, медленно начать их разводить. Тогда жертва будет испытывать воистину нечеловеческие муки.

Кони понесли, убыстряя смертельный бег. Они мчались мимо толпы, где одни с жадностью, а другие с замиранием сердца не сводили глаз с подпрыгивающего на кочках тела. Еще мгновение, и…

…Два скачущих во весь опор всадника с обнаженными мечами в руках появились как из-под земли. Стремительный бросок наперерез ханским скакунам, два молниеносных взмаха, и – веревки перерублены!

– Кто послал?! – рассвирепел хан, запоздало вскакивая со шкур. – Взять! – завопил он, тыча пальцем в вероломных нарушителей захватывающего действа.

Нукеры опрометью бросились исполнять приказ, но первые же из них нашли в схватке с незнакомцами мгновенную смерть, и это охладило пыл остальных. Однако свирепый окрик Котяна заставил их вновь сплотить ряды, и самонадеянные смельчаки – Путята и Зуб – были вскоре со всех сторон окружены половцами. Рядом, опираясь на их плечи, стоял ненавистный пленник.

Это окончательно вывело хана из себя:

– Отрубить всем головы!

Но не успели стражники сжать рукояти сабель, как воздух огласился воинственным боем барабанов и громкими звуками рога. Хан не раз слышал этот гул: он извещал, что прибыла чья-то дружина.

«С миром или войной?» – тревожно мелькнуло в его сознании.

Котян поднял руку, приказывая подручным остановиться, и пристально вгляделся вдаль. Тесно сомкнутыми стройными рядами к нему приближалось чье-то войско. Если б сейчас выпал снег или овца окотилась волчонком, он удивился бы меньше.

Возглавлял дружину рослый воин в боевых доспехах. Его рука покоилась на рукояти меча, а весь вид говорил, что он готов к миру, но, в случае чего, не замедлит ответить и мечом. Решительность его намерений подтверждалась и твердыми взглядами воинов. По их одежде и экипировке хан догадался, что перед ним – дружина короля. Котян скрипнул с досады зубами. И вдруг понял, что появление войска связано с его пленником.

Он не ошибся. Приблизившийся к нему предводитель отряда остановил коня и заявил:

– Я, Ярослав, воевода града Штернберга, прибыл к тебе, хан Котян, выразить свое негодование по поводу пленения тобой русского посланца. Я требую его освобождения. А если ты вздумаешь воспрепятствовать моему требованию, я намерен освободить пленника силой. – Он полуобнажил меч, и все воины слаженно повторили его движение.

Решительность воеводы и воинственный вид его дружины заставили хана притворно улыбнуться.

– О, досточтимый воевода, – заговорил Котян льстиво, – я много слышал о тебе и сожалею, что мы так… – он замялся, подбирая слово, – внезапно встретились. Желаю видеть тебя своим дорогим гостем и…

– Пленника! – сурово перебил Ярослав.

– Я отдам тебе пленника, – сдался хан, – но с условием, что ты задержишься у меня хотя бы на день.

– Только с дружиной.

Котян был вынужден принять условия бесстрашного воеводы. На ночь Ярослав приказал дружине занять круговую оборону.

Ночь прошла спокойно. Ярослав не отходил от Аскольда, у которого последние события отняли остатки сил. Увидев его израненное, истерзанное тело, Ярослав пригласил походного лекаря, старого Дианиша, и тот принялся хлопотать над больным.

Хан провел бессонную ночь: ни сломить уруса не удалось, ни его казнь не состоялась. А главное, так и не выяснилось местонахождение клада. Надо было срочно что-то предпринимать, и к утру он отдал приказ гнать многочисленных пленников на продажу в Орнас. Ханские прислужники кинулись исполнять повеление и для численности добавили к толпе будущих рабов маленького немого уродца. Чуть позже, подгоняя пленных плетьми и грозными окриками, они погнали их в неизвестность.

…Лечение старого Дианиша не прошло даром. Когда дружина Ярослава покидала ханское стойбище, Аскольд даже смог держаться в седле самостоятельно: настолько притупилась терзавшая его доселе боль. К нему постепенно возвращалась жизнь. Невольно он подумал, сколь щедро оказалось к нему небо.

– Слава тебе Господи! – с огромной благодарностью в сердце произнес Аскольд.

В душе защемило от радостного предчувствия скорой встречи с любимой. И только мысли о том, что не удалось разыскать Василия, изрядно омрачали душу.

Вскоре путники нагнали длинную вереницу людей, которых половецкие воины гнали куда-то на восток. Пленники были сплошь русичами, и, если б позволили силы, Аскольд непременно бросился бы на их освобождение. Ярослав тоже подумал об этом, но пришел к выводу, что вызволение Аскольда без королевского ведома и без того принесет ему немало неприятностей.

Смотреть на понуро бредущих людей было невыносимо тяжело, и Аскольд отвернулся. В последний момент заметил, что какой-то подросток буквально пожирает его глазами. Что-то в облике и походке парнишки показалось ему знакомым. «Неужели?.. – мелькнуло в голове. – Да нет, не может быть… Лицо очень страшное. Да и окликнул бы меня Василий… Не-е-т… Померещилось…»

Половец замахнулся на приотставшего пленника плетью, заставляя поспешить, и вскоре щуплая фигурка подростка вновь затерялась в караване будущих рабов. Аскольд горестно вздохнул и пришпорил коня.

Глава 28

Зосим проснулся от надрывного плача. То орал во все горло его любимый внучек. После гибели сына под стенами далекого Козельска рождение ребенка, да еще внука, вернуло Зосима к жизни. Он боялся теперь одного: что кто-нибудь положит глаз на ладную, статную его сношеньку, и та уйдет со своим первенцем под чужую крышу. Поэтому Зосим ревниво присматривал за молодой матерью. Но та, похоже, не думала об этом вовсе: сидела все больше дома, хлопоча по хозяйству. Старик какое-то время лежал с закрытыми глазами, надеясь, что крик стихнет, но внучек и не думал успокаиваться.

– Эх ты, полуночник! – с теплотой в сердце проворчал Зосим, поднимаясь с лежака, и зашлепал босыми ногами по холодным скрипящим половицам.

Младенец был мокрый. Дед высек огонь и принялся искать какую-нибудь тряпицу, чтобы перепеленать внука. Тут вскочила и сноха. Виновато улыбаясь, она подхватила сыночка и прижала к груди.

– Аскольдик, миленький, успокойся. Баю, баюшки, баю… – запела она.

Ребенок тотчас замолчал и сладко зачмокал губами. Дед улыбнулся в отвислые усы и, поежившись от холода, подумал: «Зябко становится, вот оттого, видать, и обмочился внучек. Похоже, пришла пора на ночь огонек оставлять». – Он решил немного протопить помещение и, накинув зипун, пошел за дровами.

Небо, усыпанное звездами, переливалось, что тебе платье владычицы, пошитое к Пасхе. Тянул промозглый, пробирающий до костей ветерок. Зосим зябко поежился, прикрыл грудь полой сермяги. Подойдя к поленнице, критически осмотрел запасы.

– Маловато, – крякнул он. – Зима, злодейка, длиннющая, все сожрет.

Под эти грустные мысли он набрал дров и разбитой походкой зашагал к дому. Чтобы не шуметь, осторожно сложил их у очага и раздул огонь. Вскоре сухие дрова, объятые пламенем, заговорили веселым потрескивающим языком.

Горница наполнилась привычным запахом дымка. И от этого у Зосим враз как-то полегчало на душе. Он подошел к внуку. Пляшущие языки пламени осветили безмятежное личико ребенка. Дед склонился над ним. «Вылитый отец, – не без гордости подумал он и поправил одеяльце. – Слава те Господи, хоть внучонка мне жаловал, уподобив моему сыночку. Спи, Аскольдик. Пронеси, Господи, тучи черные. Спаси и помилуй мою отраду». – Зосим еще раз взглянул на мальчонку и на цыпочках отошел от колыбельки.