Путешествие мясника - Пауэлл Джули. Страница 3

— Что ж, значит, придется взять с косточкой, — цедит она.

Я отворачиваюсь, чтобы надеть пару перчаток из латекса.

— П-простите…

Поднимая глаза от подноса с грудками, я вижу искаженное ужасом лицо покупательницы. Дрожащим пальцем она прикасается к своей скуле:

— У вас тут, на щеке…

Я вспоминаю о засохшем кровавом мазке и не без удовольствия представляю себе, как выгляжу в ее глазах: дикое, плотоядное существо с буйными прядями, выбивающимися из-под широкополой кожаной шляпы. Хорошо бы сейчас оскалить зубы и продемонстрировать покупательнице окровавленные резцы. Вместо этого я неторопливо снимаю только что натянутые перчатки и любезно улыбаюсь.

— Наверное, будет гораздо лучше, если вас обслужит Джесс. — Я киваю в сторону высокого очкастого юноши в бейсболке, моющего руки у раковины. — Я пока немного не в порядке.

Для убедительности я кручу перед носом у женщины руками, демонстрируя прилипшие к ним подозрительные брызги, запекшуюся под ногтями бурую корку и окровавленный кожаный браслет. Она вздрагивает, а я еще раз улыбаюсь, показывая все зубы, разворачиваюсь на каблуках и ухожу.

В кармане опять начинает вибрировать сотовый, и я достаю его, даже не вспомнив о грязных руках, которыми только что пугала покупательницу. Все равно к концу дня моя шляпа, кроссовки, обручальное кольцо, карманный компьютер и айпод, бравурно исполняющий мелодию из репертуара «Модест Маус», неизбежно покроются слоем мелких ошметков мяса и жира.

Пришла эсэмэска. Разумеется, от Эрика. «Как дела?» — интересуется он. Я работаю в мясном магазине «Флейшер» уже больше года, то и дело приношу домой мясо, и все-таки муж никак не может понять, что я здесь делаю и почему это для меня так важно. Он скучает, ему одиноко. Мне тоже. Но пока я не хочу отвечать.

Вместо этого я делаю небольшой перерыв. Уже четыре часа, значит, на кухне ждет кофейник со свежим кофе — уже третий за этот день. За время работы в лавке я превратилась в заядлую кофеманку. И дело тут не только в том, что без периодической подзарядки кофеином мне было бы трудно выдержать весь долгий день на ногах. Пожалуй, гораздо важнее то, что о горячую кружку можно согреть пальцы, закоченевшие от возни с ледяными тушами, и дать отдых распухшей руке, которая несколько часов подряд втыкала нож в сочленения костей и потом с усилием поворачивала его, разрывая ткани.

Я наливаю себе полную чашку и, сжимая ее между ладонями, прислоняюсь к кухонному столу. Из булькающей на плите кастрюли доносится упоительный чесночный запах сегодняшнего супа. Я открываю крышку и половником зачерпываю небольшую порцию на пробу. Душистая, сдобренная пряностями свинина. Посоле. Суп прогревает меня до самой глубины, там, куда не достает даже кофе. Я грею руки о чашку и, устало щурясь, смотрю на оставшийся на разделочном столе кусок печени, гладкий и блестящий, будто речной камень.

Те из вас, кто знаком с криминальной историей XIX века и слышал о Джеке-потрошителе, возможно, знают, что, согласно одной из версий следствия, по профессии он был мясником. По-моему, это вполне логично, и я даже могла бы немного развить эту теорию. Лично я, например, нисколько не сомневаюсь, что, возникни у меня желание извлечь печень у какого-нибудь прохожего, я бы справилась с этим с хирургической точностью. Более того, признаюсь, что в определенном смысле я могу себе представить, каким образом у кого-то может возникнуть такое желание. Только поймите меня правильно: я не собираюсь оправдывать убийство проституток и разделывание их трупов ни как хобби, ни как основное занятие. Но если в убийстве я вижу только проявление неистовой страсти к разрушению и безумие, то последующее препарирование трупа представляется мне отчаянной и нелепой попыткой вернуться к нормальности, разложить все по местам, соединить, как было, или хотя бы понять, как это было соединено. Когда я любуюсь на багровый срез лежащего на столе органа, такого загадочного и гармоничного, исполненного симметрии, гладкого и блестящего, то чувствую, как в душе воцаряется мир.

Мои пальцы посинели от вечно царящего здесь холода, поясница разламывается, руки ноют, а в холодильной камере висит партия свиных полутуш, которые мне надо разделать за три часа, оставшиеся до закрытия магазина. Я улыбаюсь, глядя в чашку. Я сейчас очень далеко от дома. Я сейчас именно там, где хочу быть.

Часть первая

Ученица

1

Любовь и мясная лавка

Полутора годами раньше, июль 2006 года

Наверное, я слишком долго живу в этом городе, раз вместе с прочими чертами коренного ньюйоркца успела заразиться необъяснимым презрением к штату Нью-Джерси. Я даже некоторое время сомневалась, перед тем как отправиться сюда. Тем не менее сейчас я еду по шоссе 202 и любуюсь неожиданно симпатичным пейзажем с пологими холмами и заброшенными амбарами. Мобильный здесь не ловит, что приводит меня в состояние, близкое к панике, — еще одна чисто нью-йоркская дурь. Я то и дело бросаю тревожные взгляды на экран в надежде, что появится название сети, но пока без всякого толка.

Окна в машине опущены, и, вместо выхлопных газов и кислых химических испарений, успевших пропитать весь салон до съезда с автострады, я с наслаждением вдыхаю ароматы клевера и скошенной травы. Эти запахи успокаивают меня. Я стараюсь дышать поглубже.

Предыдущие несколько месяцев дались мне нелегко.

Думаю, дело в том, что в присутствии мясников меня охватывает идиотская робость. Я уже давно питаю к ним слабость — такую же, какую многие женщины чувствуют к пожарным. Наверное, здоровый, перемазанный сажей ирландец — это тоже неплохо, если вы торчите от таких вещей, но лично я, так сказать, таранам предпочитаю отмычки. Выломать дверь может любой, у кого хватит решительности и мускулов. Даже я на это способна — если не физически, то психологически уж точно: назовите меня Джули-Паровой Каток-Пауэлл, и я не обижусь. Такого рода силу я понимаю и тоже ценю. Но куда больше мне импонирует мужчина, способный с легкостью взвалить себе на плечо целую тушу свиньи и с такой же легкостью в считанные минуты изящно и ловко разделать ее на великолепные порционные куски. Перед таким талантом я низко склоняю голову.

Мне нравится думать, что мясники владеют каким-то особым сокровенным знанием и их руки с самого рождения умеют ловко нарезать тончайшие котлеты. Мне нравится, что в них так явно и недвусмысленно выражено мужское начало. Они известны своими солеными шуточками и старомодной склонностью к сексизму, однако, когда человек за прилавком мясной лавки называет меня «малышкой» или «милочкой», я невольно чувствую себя польщенной. Но больше всего мне нравится уверенная властность, с которой мясники орудуют разделочными электропилами или объясняют покупателю, как правильно готовить «корону на ребре». Они знают о мясе больше, чем я знаю вообще обо всей жизни. Бугрящиеся бицепсы и квадратики на животе, конечно, хороши, но для меня суть мужественности — уверенность, а ее у мясников в избытке. Уверенность манит меня, как что-то экзотическое и чуждое, с чем я никогда в жизни не сталкивалась (или, во всяком случае, не имела дела очень давно, с самого детства, с тех пор как сама выбрала и присвоила себе Эрика; тогда я была другим человеком, совершенно не таким, как сейчас).

Наверное, именно поэтому в присутствии мясников я теряюсь и начинаю мямлить.