Царь-гора - Иртенина Наталья. Страница 5

– Интересный поворот темы, – сказал отец и обратился к матери: – Наш сын в перерыве между пьянкой и гулянкой прочитал книжку «Вся философия за 90 минут» и возомнил себя Сократом.

– Тогда уж Платоном, – уточнил сын.

– Какие еще сравнения ты почерпнул оттуда?

– Демократия – это политический СПИД, – заявил Федор. – Она разрушает защитные механизмы государства. Сама по себе она ноль, но открывает дорогу чему-то более отвратительному. И кстати. Каков процент педерастов в вашей уважаемой партии? Поскольку это…

– Вон из-за стола! – рявкнул отец. – Наглец!

– …прямейший показатель уровня демократических свобод, – договорил Федор, вставая, и вздохнул печально: – Все меня сегодня гонят. Никому я не нужен.

Он отправился в свою комнату и лег на старый диван, который не разрешал матери выбрасывать – слишком удобен был для одиноких размышлений. На этой лежанке Федор проводил лучшие часы жизни. На продавленном и протертом, покрытом пледом диване он обретал цельность своей противоречивой натуры, обычно разрываемой на части мощными влияниями окружающей среды. Вот и теперь враждебные лагеря внутри него затихли, и он смог спокойно обдумать свое неустойчивое положение в этом мире. Было очевидно, что он остался без средств и без отцовской денежной подпитки: после такого разговора даже о простом примирении думать было сложно. В этот момент Федору вспомнилось, как он излагал Елене Модестовне свежее видение темы диссертации. А ведь, если вдуматься, очень изящно, отточенно было сформулировано, учитывая, что новое название взялось из воздуха. Теперь мысль о гражданской войне как действующем проекте завладела его воображением и повела вперед. От враждующих лагерей внутри него самого, из-за которых пострадала Елена Модестовна, став его смертельным врагом; от скандала за столом, проделавшего еще одну пробоину в семейных отношениях…

В комнату вошла мать, села на край дивана. Федор взял ее ладонь и положил себе на лоб.

– Мама, я уезжаю, – произнес он. – Ты дашь мне денег?

– Это неправда, что ты никому не нужен, – сказала она.

Он поцеловал ее руку.

– Но мне нужно уехать. Я не могу объяснить. Скажи, наш дед на Алтае еще жив?

Мать щелкнула его пальцем по голове.

– Не стыдно задавать такие вопросы? Папа жив-здоров, занимается какой-то коммерцией. И бабушка жива.

– Прабабка? – удивился Федор. – Сколько же ей лет?

– Сто первый пошел.

– А мне не придется менять ей подгузники и кормить с ложки? – озаботился Федор.

– Ничего, это пойдет тебе на пользу, – ответила мать. – Я дам тебе денег, – сказала она, уходя.

Федор, обрадованный таким исходом, стал искать старый походный рюкзак. Ехать на вокзал он собирался с утра. Потом он так же долго отыскивал завалившийся под стол пиликающий телефон и еще какое-то время раздумывал, отвечать ли, ведь все связи уже порваны и в прежнее возврата нет. Наконец он решил, что это могут быть бывшие работодатели и не нужно, чтобы они хватились его раньше времени.

Голос в трубке опять оказался незнакомый, хриплый, прокуренный, но явственно женский.

– Никуда ты не поедешь.

Федор похолодел, вообразив, что квартира прослушивается и бандиты держат его на крючке.

– Почему молчишь? – спросила трубка, выдохнув ему в ухо. – Страшно? Слишком пугливый.

Федору неожиданно отчетливо представилась медвежья косматая башка, разговаривающая по-человечески. Хотя у него не имелось никаких разумных оснований так думать, отделаться от этой липкой картины в голове никак не получалось.

– Я тебя найду, убью и освежую, – пообещал он твердым голосом, – а шкуру повешу на стену.

Он отключил телефон, вынул из него карту и выбросил в окно. Однако надеяться, что таким образом он избавится от оборотня, Федор не мог. На всякий случай он принес с кухни несколько головок чеснока и украсил ими комнату. Особенно хорошо защитил окно, рассыпав чеснок дольками. Хотя нелепее картины представить невозможно: оборотень с медвежьей башкой и в плаще, карабкающийся в окно на пятом этаже. Но Федора это не смутило. Если уж предполагать, что оборотни, рассуждал он, к тому же умеют водить машину и звонить по телефону, то кто в этом случае поручится, что досконально знает все их повадки? Тем более неизвестно, как это существо узнало о его планах. Мысль о прослушке квартиры Федор все же решил не принимать в рассмотрение. Отверг он и предположение о том, что на нем опробуют новый метод выбивания долгов его алмазные кредиторы. Такие люди работают без выдумки и не допускают неверных истолкований своих действий.

Ночь он провел беспокойную, в метаниях и тоске, при этом ни разу не проснувшись. Во сне он видел девку в буро-зеленом плаще с капюшоном. Голова у нее была человеческая, с длинными волосами, но в глазах светился звериный огонь. Она говорила Федору, чтобы он не ездил в Золотые горы, и смотрела не мигая, излучая ту самую смертельную тоску, в которой, как котенок, барахтался Федор. Напоследок она пообещала голосом цыганки-гадалки: «Поедешь в Золотые горы – судьбу потеряешь. А послушаешь меня, дам тебе судьбу завидную, долю счастливую».

Рано утром Федор отнес чеснок на кухню и отправился покупать билет на поезд до Барнаула. К самолетам он испытывал стойкую неприязнь.

Поезд отходил с Казанского вокзала в девять вечера. К этому времени Федор успел взять академический отпуск в университете, освободить съемную квартиру на Кутузовском проспекте и переговорить с несколькими людьми, от которых можно было ожидать посильной помощи. Однако все они на поверку оказались порядочной дрянью, о чем Федор прежде не догадывался, считая их хорошими друзьями.

На вокзале, возле вздыхающего поезда, его нашел старый приятель Гриша Вайнсток, обнял на прощание и сунул в руки толстую пачку денег. Неожиданное вспомоществование оказалось так кстати – денег, полученных от матери, хватило бы лишь на месяц, – что Федор расчувствовался. Они снова обнялись, обмениваясь подходящими к случаю репликами.

– Гриша! Друг ты мой! – восклицал Федор. – Как ты узнал?

– Прослышал, что ты покидаешь нас, и позвонил твоей маме. Немного логики, и вот я здесь. Твоя мама сильно огорчена, что ты поругался с твоим папой. Из этого я сделал вывод, что ты нуждаешься в моей помощи. Зачем ты поругался с твоим папой, если не имеешь своих средств?

Федор посмотрел в сторону окутанного вечерним туманом здания вокзала. На такой конкретный вопрос можно было ответить только очень расплывчато.

– Мне не нравятся разговоры о выборах в облдуму за ужином. У меня пропадает от этого аппетит. Я обязательно верну тебе деньги, Гриша, как только смогу.

– Что-то мне шепчет на ухо, что ты не скоро это сможешь, – посерьезнел Вайнсток. – Дела твои, как я слышал, швах.

– Ну, не так чтобы очень, – бодрился Федор. – Ты же не хоронить меня сюда пришел и деньги не на венки принес?

Они отошли в сторону, чтобы не путаться в ногах и чемоданах толпы.

– А там, куда ты едешь, – ответил вопросом на вопрос Вайнсток, – есть что-нибудь, кроме похороненных надежд России?

– Эх, Гриша, давай не будем об этом, – вздохнул Федор. – Но ты все-таки человек, Григорий. Что бы я без тебя делал?

– Что бы вы все без нас делали? – переформулировал Вайнсток. – Что бы эта страна делала без нас? Ты никогда об этом не задумывался?

– У тебя сегодня остро встал национальный вопрос? – кисло поинтересовался Федор.

– Он у меня всегда стоит в полный рост. Это дело принципа и моей гордости. Россию умом можем понять только мы, евреи. Но никто из вас не хочет этого признать.

– Видишь ли, Гриша, – осторожно сказал Федор, – вопрос можно поставить иначе: нужно ли России, чтобы ее понимали вашим умом?

– Ты шовинист, – рассердился Вайнсток. – Проклятый юдофоб. И как у такой замечательной мамы вырос такой черносотенец! Где бы сейчас вообще была эта нелепая страна, если бы мы не сделали в семнадцатом году вашу русскую революцию?

Федор пожал плечами. Разговор становился все менее приятным и более обременительным, учитывая ту пачку денег, что лежала у него в кармане. Его долг Вайнстоку возрастал в геометрической прогрессии.