Царь-гора - Иртенина Наталья. Страница 6

– Тихо загнивала бы на оккультно-масонских дрожжах, – в тон Григорию ответил Федор. – А так благодаря вашей революции у нас теперь есть закваска мученичества и исповедничества. Многих это, знаешь, вдохновляет. Говорят, мучениками выложена дорога в рай.

Вайнсток усмехнулся и хлопнул его по плечу.

– Не будь таким циничным. Тебе еще жить здесь.

– Где это здесь?

– В вашем мученическом раю, – ответил Григорий. – Прощай, Федя. Не огорчай свою маму. Надеюсь там, куда ты едешь, ты поправишь свои дела.

Отойдя на несколько шагов, он обернулся.

– Если ты так любишь Россию, то почему обворовывал ее своим маленьким гешефтом?

Федор растерянно моргнул, чрезвычайно сконфуженный тем, что его раскрыли и уличили. Друг детства Гриша Вайнсток всегда поражал его непостижимой способностью проникать в чужие дела и узнавать то, что никогда и никем не афишируется.

– Этого я не могу тебе сказать, – ответил Федор. – Если бы я знал ответ на этот вопрос, я бы работал в Кремле или, на худой конец, в Государственной думе. Ума не приложу, как я вообще дошел до такой жизни.

– Ты всегда был слишком сентиментальный, – заключил Вайнсток. – Может быть, ты теперь смысл жизни ищешь?

– Как ты догадался?

– Это совсем нетрудно. У русских интеллигентов есть интересная привычка, – когда их прихватит за задницу, они начинают искать смысл жизни.

Вайнсток махнул на прощание рукой.

Сильно удивленный тем, что его назвали интеллигентом, Федор отыскал нужный номер вагона и погрузился в поезд, следующий на далекий восток, откуда, по преданию, должен прийти свет миру. Его багаж состоял из чемодана на колесах и старого застиранного рюкзака. Федор покидал Москву с необыкновенным и волнительным чувством решительного поворота в своем бытии.

Купе спального вагона, где ему предстояло жить двое с лишним суток, оказалось неожиданно уютным. Окно было занавешено зелеными, туго накрахмаленными шторками, столик покрывала благоухающая скатерка. Мягкие диваны синей кожи располагали к мечтательному удобству. Зеркало на двери отражало мужественное, лишь немного усталое, чуть заросшее, покрытое легкими шрамами лицо Федора. Ему было двадцать три года, он познал все сладости любви и не нашел никакой тайны в отношениях между мужчиной и женщиной, кроме лукавой игры двух самолюбий. До последнего времени ему сопутствовала удача, и не беда, что на какое-то время она решила оставить его в одиночестве. Наконец он был полон сил и доволен тем, что сумел вырваться из золотой клетки беспамятной столичной жизни. Саднила лишь маленькая заноза – воспоминание о девке-оборотне, грозившей ему потерей судьбы. Но и это не омрачало настроения. Как можно потерять то, чего не имеешь?

Поезд мягко тронулся, вокзал медленно поплыл в прошлое, и Федор, прислонившись затылком к спинке дивана, задремал.

Разбудил его проводник в синей форменной одежде и фуражке с позолоченным кантом. Федор отдал билет и поинтересовался, будет ли у него попутчик.

– До Мурома объявится, – ответил проводник, – ночью побеспокоит.

– Ничего, я крепко сплю. Нельзя ли чаю?

Проводник обещал принести, а Федор стал думать о том, каковы могут быть попутчики из Мурома. Как известно, в страшных муромских лесах водилась в оные времена разная нечисть и дикий разбойный люд. Вполне вероятно, что и до сих пор не перевелись отдельные экземпляры того и другого. Федор поежился, снова вспомнив медвежью голову и свое кувырканье на дороге. Предположение о возможности кувырканья из окна поезда ему совсем не нравилось. Впрочем, решил он, все это глупые страхи на почве нервного возбуждения.

Проводник принес стакан крепкого чая в начищенном до блеска подстаканнике. Федор поужинал бутербродами, напился чаю с мятной добавкой, потом разобрал постель и лег спать, с наслаждением вдыхая запах свежестиранного белья.

Вопреки заверениям насчет крепкого сна он проснулся от ощущения постороннего движения в купе. В слабом свете зажженного ночника высилась бесформенная фигура. За окном отливали серебром станционных фонарей тугие струи дождя. С плаща незнакомца лила на пол вода. Лицо под надвинутым капюшоном было угрюмым, наполовину скрытым густой короткой бородой. Федор догадался, что это попутчик, вышедший, очевидно, из тех самых муромских лесов. Он запоздало пожалел о том, что не подумал прихватить с собой отцовский пистолет, который пригодился бы не только теперь, но и в дальнейшем. Ведь там, куда он едет, наверняка правят законы дикого запада.

Парадоксальная мысль о диких законах запада на диком российском востоке показалась ему забавной.

– Что это вы ухмыляетесь? – спросил незнакомец, разоблачаясь. Вода с плаща фонтаном обрызгала Федора. Интеллигентный баритон попутчика развеял все его сомнения в благонадежности этого человека. Без плаща, в свитере, он стал похож на таежного романтика советских времен, бродящего с гитарой по сибирским лесам в поисках сиреневых туманов и снежного человека.

Федор заложил руки за голову и с удовольствием объяснил:

– Да вот, подумалось вдруг: отчего это мы убеждены, что дикий запад с его странными законами – это где-то далеко, там, где нас нет. Между тем я, например, еду как раз оттуда, где давно обосновались эти самые законы.

– Бежите от них? – полюбопытствовал попутчик.

– Кто знает, от чего мы бежим и к чему в итоге придем, – философски отозвался Федор. – Спокойной ночи.

Он повернулся к стенке и быстро заснул.

В следующий раз его разбудил шорох над головой. Он почувствовал неясную угрозу, перевернулся на спину и увидел занесенный над ним нож, который держал бородатый попутчик с выпученными глазами. Федор перехватил его руку и с силой оттолкнул, потом ударил в грудь ногами. Бородач вылетел в коридор, проломал дверь.

От громкого удара Федор вновь проснулся. Не сразу разобравшись в происходящем, он бросился на попутчика, который колошматил кого-то в дверях купе. Федор зажал локтем его шею и стал душить, одновременно пытаясь выбить из руки нож.

– Да отвяжись от меня, – прохрипел попутчик. Тот, кого он держал за ногу, вырвался, вскочил и побежал в конец вагона.

– Кто тебя нанял меня убить, отвечай! – пропыхтел Федор.

– Идиот! – бородач вывернулся и ударил его кулаком по скуле.

В голове у Федора тренькнуло, он упал на диван, закрываясь руками. Но попутчик вывалился из купе и скрылся в коридоре.

Вскоре он вернулся, задвинул дверь, задумчиво потер шею.

– Удрал, – сообщил он. – Выпрыгнул в окно.

Федор смотрел на нож в его руке, с клинком странной закругленной формы. Бородач усмехнулся и бросил нож на стол.

– У вас своеобразное чувство благодарности, – сказал он. – Я спас вам жизнь. А тот головорез, очевидно, хотел снять с вас шкуру этим ножиком.

Федор на мгновение онемел, рассматривая орудие несостоявшегося надругательства.

– Как шкуру? – выдавил он. – Для чего?

– Вероятно, чтобы повесить ее на стену, – объяснил попутчик, садясь. Диван его был застелен, но спал он, очевидно, одетым. – Это нож для освежевания туш. Вы хоть успели рассмотреть того типа? Какой-то уродливый коротышка.

– Не успел, – сознался Федор, холодея сердцем и душой. – Я думал…

– Теперь уже не имеет значения, что вы думали. Но в следующий раз так ошибаться я вам не советую. Мне не понравилось подобное обращение со мной.

Он опять потер шею и откашлялся.

– Простите, – виновато произнес Федор. – Вы полагаете, будет следующий раз?

– Глядя на этот нож, я совершенно определенно могу сказать, что наш ночной гость имеет к вам личные претензии. На обычную охоту за кошельками с таким не отправляются.

Попутчик смотрел на Федора пристально, будто искал на нем малейшее чернильное пятно.

– Евгений Петрович.

Он протянул руку.

– Федор Михалыч, – ответил Федор.

– Надеюсь, не Достоевский? – серьезно спросил попутчик.

– Пока только Шергин, – еще серьезнее сказал Федор, натягивая брюки. – Направляюсь на Алтай по личным делам.