Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 12

— Так, если у тебя восемьдесят талеров, и из каждого, считай, выйдет по шестьдесят четыре копейки, сколько всего-то выйдет?

Тимофей, считавший в уме не очень-то хорошо, задумался, но бывалый мастер уже выдал результат:

— Вот, будет пять тыщ сто двадцать копеек. Пятьдесят один рупь с двадцатью копейками. Стал быть, в казну тебе положено отдать по десять копеек с рубля: пятьсот двенадцать копеек. Смекаешь?

— Ну?!

— Оглоблю гну, — злым шепотом сказал мастеровой. — Значит, тебе останется сорок шесть рублев с осьмью копейками.

— Это что — я столько должен в казну отдать? Ну ни хрена себе! — удивился Тимофей. — Я думал — ну рубль, ну, два, от силы. Мое ж серебро-то!

— Ты чо, парень? — присвистнул «денежник». — Тебе что, за бесплатно деньги-то чеканить будут?

— Ну вы даете! — удивленно потряс головой Акундинов. — Десять копеек с рубля? Да таких процентов-то даже жиды не берут…

— Дак то — жиды, — рассудительно разъяснил мастер. — А то — приказ Больших денег. Ты че, думаешь, десять-то копеек нам идет? Ха! Держи портки шире! Нам-то идет с одного пуда выделки три рубля на всех. А всех-то нас ой как много! Да дьяк наш, скотина, да староста большую-то часть себе забирают. Нам, мастерам, достанется — хорошо, если рупь. Вот и крутиться приходится.

Акундинов сочувственно покивал, хотя и не понимал — много это или мало? И вообще, сколько пудов в день «разделывают» мастера?

— Ну, согласен? — настойчиво теребил его мужик. — Ежели мимо казны, то ты отдаешь мне по пять копеек с рубля, а все остальное — тебе. Ну как, по рукам?

— Значит, сколько мне достанется? — хмурился Тимофей, силясь сосчитать мудреные выкладки.

— Тебе достанется, — прикинул мастеровой, — не сорок шесть рублев, а сорок восемь с лишним. Два рубля с копеечками выиграешь. Понял?

— А не обманешь? — подозрительно покосился на него Тимофей.

— Я что, дурак, что ли? — оскалил зубы мастер. — Ты же хай тогда поднимешь. А хай поднимешь, так кто же со мной потом дело-то будет иметь? Не, у нас все по-честному! Да и сделаем просто — баш на баш. Я тебе — копейки, а ты мне — талеры.

— По рукам, — согласился Тимоха, которого сразил последний довод чеканщика.

Видимо, мастера имели запас копеек, потому что очень скоро мужик принес мешочек, в котором лежали блестящие, как свежая рыбья чешуя, копеечки с именем государя, с всадником, колющим дракона. Иначе пришлось бы сидеть и ждать, когда твои ефимки расплавят да вытянут из них проволоку, пропуская ее через разные отверстия и наматывая на барабан, а потом мастер-чеканщик, орудуя молотком, «набьет» из проволоки серебряных чешуек. Но, по правде говоря, Акундинов замучился, пока пересчитал четыре тысячи восемьсот с лишним копеек, матерясь и горько жалея о том, что в Русском царстве-государстве не придумали еще такой же монеты, вроде немецких талеров или французских ливров, чтобы не возиться со скользкими и мелкими «копейными» деньгами.^[35]

Довольный сделкой Тимофей возвращался той же дорогой. Потянув на себя дверь, ведущую в караулку, оказался перед выходом, но был остановлен стрельцом.

— Ну, все изладил? — опять зевнул тот. — Предъяви бирку да и ступай себе с Богом — трать копеечки.

— Какую бирку? — удивился Акундинов.

— Как какую? — весело спросил стрелец. — Такую, в которой сказано, что ты подать в казну уплатил. Ну и печать на ней должна стоять. Ну так где бирка-то? Поищи повнимательнее… — доброжелательно присоветовал он. — Посмотри, может, в мешок положил вместе с копеечками?

«От ведь сволочь!» — так и обмер Тимоха, поминая «доброго» мастера недобрыми словами. А ведь знал же, сын сучий-ползучий!

— Так чего, — перестал улыбаться стрелец. — Есть бирка-то али нет? Ну, тогда, мужик, не обижайся! Елферий, — позвал стрелец. — Высунься. Тута у нас мужик без бирки. Сколько он в казну-то должен уплатить?

Из дверцы высунулась мордочка приказного. Елферий прищурился, разглядывая стоявшего перед ним мужика:

— Было у него восемьдесят талеров. Значит, должен уплатить… пятьсот двенадцать копеек, — и, протянув Тимохе кожаный мешочек наподобие того, что тот видел у денежников, сказал: — Вот сюда и ссыпай. А я перепроверю…

— Так что давай, отсчитывай, — уже добродушно сказал стрелец. — Не дрейфь, мужик. Не ты первый, не ты последний, что казну-то пытаются оммануть.

Тимоха, повесив голову, стал отсчитывать непослушными пальцами все пять сотен с двунадесятью копейками.

— Ну, мужик, да не переживай так, — утешал его стрелец. — Нонче-то еще ладно. А вот в прошлые-то лета за такое у тебя бы всю казну отобрали. Да и самого на правеж бы поставили, чтобы казну не омманывал! А сейчас только то, что казне причитается, заберем.

— Да уж, казне причитается — казна и заберет! — в сердцах бросил Акундинов, опять сбившись со счета и принимаясь по новой.

— Так а кого ты винить-то должен? — негромко, но с оттенком угрозы в голосе сказал Елферий, ставший вдруг как-то выше и значимей. — Тебе ведь как человеку говорено было — ступай к подьячему, а он тебе все обскажет. Было говорено-то? Было. Ну а ты, голубчик, что захотел? И рыбку съесть, и в лодку сесть? Нет, милый, так нельзя! А иначе мы все царство-государство профукаем…

— Слышь, мужик, а тебя кто омманул-то? — поинтересовался стрелец.

— Да я вроде бы не запомнил, — пожал плечами Тимофей, пытаясь вспомнить мастерового. — Штаны, фартук. Рожа у него хитрая да наглая.

— Ну, — хохотнул стрелец. — Они все так ходят. Жарко там. А был бы не хитрый, так не стал бы тебя так подводить.

— Такой говорливый, — напряг Акундинов память. — Считать умеет хорошо. И в веснушках он…

— А, — протянул вдруг Елферий, догадавшись, — так это Серега Пономарев. Он ведь, сукин кот, раньше в Разбойном приказе служил. А за то, что взятку от конокрадов брал, сюда и попал, как на каторжные работы. От ведь шельма, а?

— А что, тут еще и каторга? — оторопел Тимоха и, поняв, что опять сбился, выругался.

— Еще пятнадцать… — сказал Елферий.

— Что пятнадцать? — не понял Тимофей.

— Еще пятнадцать копеек осталось, — подсказал приказной. — И осторожнее — одна у тебя выпала да под стол закатилась. Потеряется, а нас потом виноватить будешь. Не, нам чужого не надо!

— Ты, мужик, не боись, — вмешался стрелец. — Елферий у нас хоть и плохо видит, да любую копеечку сосчитает, где бы она ни была. Деньги сквозь мешок углядит да сочтет!

— А насчет каторги, так у нас тут каторга и есть, — добавил Елферий. — Работает народец с утра и до ночи, без выходных дней. Ну кормят, правда, хорошо, да жалованье идет. А так со двора никого почти не выпускают…

— Что, так цельными днями и работают? — поразился Тимофей.

— Да нет, по праздникам, например, отдыхать дают. Да и в город сходить — в церкву там да в лавки — тоже отпускают. Токмо раздевают догола да всех и обсматривают. Знают ведь, чертяки, что проверять будут, а все одно — тащат и тащат!

— И утаскивают? — полюбопытствовал Акундинов.

— Ну, не без этого, — покивал Елферей. — Тута у нас, ежели посчитать, то с десяток мастеров всего и есть, что под судом да на правеже не были. Ну а остальные…

— Елферий, а как на этот-то раз Пономарев копейки тащить надумает? Как считаешь? — поинтересовался стрелец, а потом, обернувшись к Тимофею, засмеялся: — Он в прошлый раз в мешок сложил, а мешок через забор выбросил. Ну, не знал, что у нас там кобели ходят. А кобели-то те, они на запах серебра натасканы. Ну почти как Елферий, копеечки-то чуют.

— Ты ври, да не завирайся, — беззлобно осадил приказной стрельца. — А Сергунька-то что-нибудь да придумает.

— Проглотить можно, — грустно предположил Акундинов, смирившийся с утратой «чешуек».

— Проглотить… — задумался стрелец. — Как думаешь, Елферий, можно проглотить?

— А что… — прикинул тот. — Это ж всего-то с фунт будет. Проглотит! Только как он их доставать-то оттуда будет?

— Как-как, — хохотнул стрелец. — Известно, как… Каком!