Царство. Пророчество - Блейк Лили. Страница 8

Франциск поднял вино, стакан стал тяжелым. Он попытался улыбнуться и даже поднести вино к губам, но не мог присоединиться к тосту Марселя. Память о нем. Какой она была? Что хорошее осталось в Генрихе, когда он умер?

– Что-то не так? – спросил Марсель.

– Мой отец… – начал Франциск, затем остановил себя. Он привык говорить о Генрихе в настоящем времени. – Мой отец был сложным человеком. В последние годы жизни он был не в порядке.

Марсель кивнул, на лице его было сочувствие:

– Это тяжело, приятель. Он болел?

– Не совсем, – Франциск говорил медленно, собираясь с мыслями. – Пострадал его разум.

Мужчина снова кивнул:

– И это тяжело.

– Я поклонялся ему. Он всегда был великим человеком, на которого я надеялся стать однажды похожим. Но затем он начал меняться. Он стал кем-то, кого я не узнавал, и я не понимал, что делать. Я даже не мог находиться с ним рядом, не знал, что говорить…

Марсель нагнулся, взял бутылку и налил Франциску еще вина. Франциск уставился на него, затем сделал глоток, грудь стало покалывать.

– Я ненавидел его, – сказал он. – Я, на самом деле, возненавидел своего отца. Он стал мне отвратителен. Меня беспокоило, на что он способен, и я переживал, что так ненавидел его. Он был таким жестким, просто невероятно. И когда он умер, я почувствовал только облегчение.

Он отхлебнул еще вина, затем продолжил рассказывать Марселю, как Генрих общался с ним, как редко проявлял отцовские чувства. Он рассказал, как тот был жесток с его братом, но не назвал Баша по имени. Марсель просто слушал, иногда подливая Франциску вина. То, что он не знал, кем был Франциск и что речь шла о личных отношениях между прежним и настоящим королями, помогало Франциску говорить свободнее. Прошли долгие полчаса или даже больше.

– Я позволю себе оплакать твоего отца, – сказал Марсель, когда Франциск закончил. – И если сможешь, прости ему его поступки во время безумства.

Франциск покачал головой, думая обо всем, что натворил его отец, все смерти, причиной которых он стал.

– Не знаю, смогу ли.

– Ты можешь попытаться, – сказал Марсель. – Ты бы винил отца, если бы он умер от чумы? Или воспаления раны?

– Конечно, нет, – сказал Франциск. – Но…

– Это то же самое, сынок, – сказал Марсель. – Он не просил о сумасшествии. Не он сделал это с собой. И он не был собой, когда это случилось. Твой настоящий отец, не создание, охваченное безумием. И спустя время именно его ты будешь помнить.

Франциск кивнул, ком подступил к горлу. Он вспомнил последнюю охоту с Генрихом. Генрих подстрелил вепря, и они вместе привязали его к лошади, пытаясь совладать с огромным существом и правильно распределить его вес. По этому поводу Генрих пошутил об аппетите кабана, и Франциск так смеялся, что почти уронил зверя на траву. Вспоминая это сейчас, он словно снова видел своего отца, впервые за долгие годы.

– Пора спать, – сказал Марсель, поставив свой стакан и вставая. Когда Марсель удалился в заднюю комнату, Франциск подошел к импровизированной кровати. Он сел на ее край, стянул свою пропотевшую рубашку, потянулся, чтобы снять сапоги, когда вернулся Марсель.

– Вот, это тебе, – сказал Марсель, зажимая что-то в руке.

Франциск увидел истертый, гладкий деревянный крест, который, видимо, десятилетиями использовали во время молитв.

– Это всегда помогает мне в темные времена, – сказал Марсель, глядя сверху вниз на Франциска, его лицо освещала свеча. – И обещаю, какие бы чувства сейчас ты ни переживал, все пройдет.

Франциск уставился на пол, глаза жгло от слез. Ему приходилось получать гораздо более дорогостоящие подарки, а дары на свадьбу с Марией все еще прибывали во дворец. Но сейчас происходило совсем другое. Он провел пальцем по гладкому дереву, затем прижал его к сердцу:

– Спасибо, Марсель. Это столько значит!

Марсель накрыл руку Франциска своей и сжал ее. Затем пошел назад к своей постели.

Пока Франциск лежал на тюфяке, он убеждал себя, что мужчина был прав. Что все: отношения с Марией, судьба Лолы и ребенка, его опасное путешествие через чуму – будет в порядке. Он держал крест, прижимая его к сердцу, пока не закрыл глаза и уснул.

– Уже уезжаешь? – сказала Тереза, идя по нечеткой тропинке сквозь деревья, Марсель шел прямо за ней.

Франциск закинул свои пожитки на лошадь, затем отвязал поводья Чемпиона от дерева. Он проснулся прямо перед рассветом и вернулся туда, где была привязана лошадь. Он старался уехать как можно быстрее, чтобы не потревожить их, но не удалось.

– Мне нужно ехать, – сказал Франциск. Было все еще прохладно, солнце стояло низко над землей, но когда он проснулся, то с новой силой почувствовал, что нужно спешить. Необходимо добраться до Лолы до ночи. Он продолжал думать о ней, одной, в чужом доме, гадающей, получила ли Мария ее письмо, проедет ли кто-то по чумным землям, в которых она застряла. Пережила ли она ночь? И что с ребенком? Что, если Франциск уже опоздал?

– Большое спасибо за ваше гостеприимство. Не могу выразить, как признателен, – Франциск кивнул обоим и приготовился запрыгнуть в седло, когда к нему подошел Марсель:

– Еще одно, прежде чем ты уедешь, – он протянул Франциску длинный темный плащ с капюшоном. – Вам надо взять это. Вы будете в опасности, если кто-то узнает вас.

Франциск переводил взгляд с Марселя на Терезу, пытаясь понять, что они имели в виду. Когда они приняли его прошлой ночью, они никак не показали, что узнали его. Они называли его Арон, не спрашивали, откуда он и почему путешествовал по лесам один.

– Не волнуйтесь, – сказал Марсель, вкладывая плащ в руки Франциска. – Мы никому не скажем, кто вы, ваше величество. Мы никому не скажем, что видели вас.

– Вы все время знали, – сказал Франциск осипшим голосом.

– А это важно? – сказала Тереза. – Мы бы все равно помогли вам. У нас есть сын ненамного старше вас.

– Спасибо, – снова повторил Франциск, обнимая обоих.

Затем он взобрался на коня и повернул в сторону Ванна.

Глава 6

Паскаль бежал изо всех сил, едва не задыхаясь. Сворачивая за угол, он зацепился за коврик и со всей силы упал на каменный пол. Он слышал шаги за собой. Баш и Кенна звали стражу, начав его поиски.

Он заставил себя встать и побежать быстрее, хотя с каждым поворотом он терялся все сильнее. Дворец был полон сквозных коридоров. Все комнаты снаружи были одинаковы. В восточном крыле дворца он знал лишь три двери, небольшой участок, который показала ему Кенна. Но он не мог вернуться сейчас, после того, что увидел. Что между ними происходило? Почему Кенна казалась напуганной, когда он открыл дверь? Баш делал ей больно?

Он проснулся от кошмара, самого худшего в его жизни. Он был в том доме с Тьмой, и женщина кричала так громко, что ему пришлось прикрыть уши. Она встала перед Тьмой на колени, прося не убивать ее сына. Мог бы он пощадить его и сохранить ему жизнь? Может ли он сделать это для нее? Тьма не ответил ей. Вместо этого он вонзил свои зубы в ее шею, кровь текла по его горлу.

Затем все изменилось, превратилось во что-то иное. Над ним стоял Тьма с ножом, говоря, что ему нужна его невинная кровь. Необходима жертва. Паскаля нужно убить следующим. Это было так реально, что он проснулся, его кожа была влажной от пота. Руки тряслись. Кенна сказала, что он должен прийти и найти ее, если он будет напуган. И хотя ему было страшно вылезать из кровати и идти по холодным мрачным коридорам, он сделал это. Кенна умела объяснять вещи так, что они уже не казались столь сложными. Она бы сказала, что это просто сон, что Тьма мертв. Она бы пообещала, что никто не причинит ему вред.

Он шумно распахнул дверь спальни Кенны. И увидел их вместе. Кенна повернулась, и ее лицо скривилось, будто она испытывала боль. Она что-то прокричала, но Паскаль не слышал ее слов. Он продолжал смотреть на Баша. Этот человек убил его отца, он видел это. Паскаль был глупцом, доверившись ему, думая, что Баш не такой, как Тьма. Он был плохим человеком, всегда причинял людям боль, вечно врал. И теперь он сделал с ней что-то ужасное.