Усыпальница - Хостетлер Боб. Страница 15

Но было что-то еще, чего она не могла понять. Недовольство? Или разочарование? Но уж точно не радость, любовь или что-то в этом роде.

Она открыла рот, собираясь сказать: «Пап, привет!», но запнулась, и первым заговорил он.

— Что ты здесь делаешь?

Тон не был недовольным, но первые слова отца разочаровали Трейси.

— Привет, пап, — наконец выговорила она.

— Я не понимаю. Что ты здесь делаешь?

«Ясно, — подумала Трейси. — Ты не слишком рад меня видеть. Но не будешь же ты бесконечно повторять одно и то же».

— Я… в общем, хотела повидаться с тобой.

— А как же учеба? Как ты здесь оказалась? Что случилось?

— Ты не мог бы сказать хотя бы, что рад меня видеть? — поинтересовалась Трейси, осмелев. — Может, хочешь обнять меня и спросить, все ли у меня в порядке?

— Я рад тебя видеть, — запротестовал Рэнд. — Правда. Просто я несколько ошарашен…

— Ладно, проехали. Скажи мне, куда деть чемоданы, и я не буду путаться у тебя под ногами.

— Трейси, послушай, — начал Рэнд, протянув руки, но Трейси сделала шаг назад, подошла к «лендроверу» и стала выгружать чемоданы, швыряя их на землю.

Рядом оказался Карлос.

— Тебе помочь? — спросил он тихо.

— Нет! — крикнула она.

И добавила уже спокойнее:

— Сама справлюсь.

— Я только хотел помочь.

Трейси прислонилась к машине.

— Наверно, все вещи нужно выгрузить? — не унимался Карлос.

— Я сама это сделаю.

Она взяла два чемодана, а две сумки остались в багажнике «лендровера».

— Я вернусь за ними, — бросила она.

Карлос проигнорировал последнюю фразу, вытащил сумки из багажника и пошел за Трейси.

— Ты всегда такая упрямая?

— На себя посмотри, — огрызнулась Трейси.

Рэнд видел, как его дочь достает багаж из «лендровера», но все еще не понимал, что она здесь делает и как она сюда попала. Он стал быстро соображать. Ее приезд — это новые проблемы. Где ей остановиться? Сколько она собирается тут оставаться? И как он сможет ее устроить и заботиться о ней, одновременно занимаясь раскопками?

— Куда мне это нести? — спросила Трейси, которая уже стояла с ним рядом.

С самого начала разговора Рэнд не сошел с места.

— Сюда.

Продолжая держать в руке планшет, Рэнд подхватил у нее чемодан и направился к «фиату».

— Я приехал сюда вчера утром, — сказал он, оглянувшись через плечо. — У меня не было времени позаботиться о ночлеге. Положим твой багаж в машину, а потом поговорим насчет…

— Подожди, — перебила его Трейси возле машины. — Значит, мне негде остановиться?

Рэнд посмотрел на дочь, потом на Карлоса, потом на людей в черном и старшего сержанта Шарон, наблюдавшую за ними со своего поста у «Хеврат Кадиша». Снова перевел взгляд на Трейси.

«Хоть бы не все сразу», — подумал он, внезапно вспомнив слова Шарон.

«В Израиле все не так просто», — сказала она.

Теперь это звучало как пророчество.

29

26 год от P. X.

Иерусалим, Зал тесаных камней

— Тихо! — Каиафа ударил тяжелым посохом о каменный пол.

Синедрион собрался в срочном порядке, но присутствовали все до единого. И Гамалиил, и отец его Шимон, стареющий сын Хиллела Великого, и Ионатан, чье влияние растет день ото дня. И Александр, Никодим, Измаил, Елеазар.

— Это кощунство! — раздался громкий голос Иосифа Аримафейского.

— Позор! — послышались крики.

— Это оскорбление!

— Это подстрекательство!

Иосиф Вифанийский вышел вперед и разорвал на себе одежды до пояса.

— Идолопоклонство! — рявкнул он, и зал снова наполнился разъяренными криками.

Большинство членов Синедриона знали, что Понтий Пилат, новый префект Иудеи, приказал Августовой когорте заменить на зимний период когорту, расквартированную в Иерусалиме. [19] Со стороны это выглядело как обычная ротация войсковых подразделений. Прежний префект Валерий Грат тоже периодически переводил римские когорты из одной части Иудеи в другую, причем делал это с завидной регулярностью. Главной причиной таких перемещений было желание префекта как-то разнообразить провинциальное существование, тоскливое и однообразное. Но прибывшие вчера вечером войска вывесили в крепости Антония штандарты с профилем императора Тиберия — прямо напротив Храма, с его северной стороны.

Появление этих штандартов, на которых сверкал чеканный золотой профиль императора, стало настоящим потрясением для иудеев, которые с первыми лучами солнца пришли в Храм возносить молитвы и совершать жертвоприношения. У стен Храма сразу собралась толпа, и вот-вот могли начаться беспорядки. Рельефный портрет императора в виду Храма был воспринят как святотатство, ибо нарушал одну из заповедей: Господь запретил евреям создавать изваяния — не только идолов, но и самого Бога.

Каиафа ударил посохом об пол и поднял руку. Крики стихли. Сделав жест Анне, который не торопясь поднялся со своего места в первом ряду, Каиафа не сказал ни слова. В зале стало еще тише.

— Анна будет говорить, — провозгласил Каиафа.

Первые слова Анны прозвучали еле слышно.

«Он намеренно говорит так тихо», — понял Каиафа.

Первосвященник не однажды видел, как тесть понижал голос, чтобы быть услышанным.

— Пусть говорит! — раздался крик с задних рядов. — Я хочу слышать, что скажет Анна!

— Хотя у нас с его высокопревосходительством Валерием Гратом и были некоторые разногласия, — начал Анна, и в задних рядах понимающе засмеялись, — он все-таки смог понять и научился уважать те требования, которые предъявляет к нам наша вера. Он постоянно держал Августову когорту в Стратоновой Башне. Возможно, новый префект не столь хорошо знаком с нашими обычаями.

— Или он хочет, чтобы мы подняли восстание! — крикнул кто-то, и по залу прокатилось волнение.

— Дайте Анне закончить, — сказал Каиафа, поднимая руку. — Пусть говорит.

Анна устало кивнул зятю.

— В прошлые времена нам удавалось не допускать псов в дом Хашема, — сказал он, и в зале снова одобрительно засмеялись, понимая, что речь идет о римлянах. — Но если сейчас мы поступим неосторожно, то псы останутся здесь надолго и при этом будут рвать зубами и царапать когтями.

— Но мы не можем допустить, чтобы римский идол возвышался над городом! — крикнул Александр.

— Не можем, — подтвердил Каиафа, в то время как его тесть вернулся на свое место. — Но Анна прав. Мы не должны подтолкнуть префекта к решительным действиям. Возможно, он недостаточно осведомлен о нашей вере, а возможно, его цель — спровоцировать беспорядки, но если мы поднимем восстание, результат будет один и тот же. Мы не можем позволить этим штандартам остаться в городе, но и он не пожелает их убрать просто потому, что мы этого хотим.

— Почему? — выкрикнул кто-то.

— Потому что он префект Римской империи, причем недавно назначенный. Убрать штандарты — значит показать свою слабость, а он не может позволить себе показывать слабость. Да и то, почему мы, против этих штандартов — а мы против, потому что на них изображен император, — это еще одна причина, чтобы не убирать их, поскольку это будет оскорблением по отношению к Тиберию.

— Это оскорбление Хашему! — крикнул кто-то.

— Сорвать их! Сорвать! Мы будем биться! — раздались возмущенные голоса.

— Властители Израиля, послушайте, что я скажу! — снова взял слово Каиафа. — Мы будем сражаться и одержим победу. Но нашим оружием будут не мечи и копья! Нашим оружием станет молитва. Мы победим римлян добродетелью. Мы поведем войну так, что Хашем станет помогать нам.

30

Южный Иерусалим, Тальпиот