Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 41

– Ах, мы будем очень счастливы, Сеймур! – улыбаясь сказала Елизавета. – Только одного не хватает мне: подруги, которой я могла бы рассказать о своем счастье и с которой я могла бы поговорить о тебе. О, мне часто кажется, что любовь, которую я должна постоянно скрывать, постоянно затаивать в себе, когда?нибудь разорвет мне грудь, что эта тайна с силой проложит себе путь на волю и подобно урагану облетит весь мир! Сеймур, мне не хватает доверенной моего счастья и любви!

– Берегись найти себе таковую! – с испугом воскликнул граф. – Тайна, которую знают трое, перестает быть тайной, и когда?нибудь твоя поверенная предаст нас!

– Ну нет, я знаю такую женщину, которая не способна на это, такую, которая достаточно любит меня, чтобы так же свято хранить мою тайну, как я сама; женщину, которая могла бы стать более чем поверенной, а даже и охранительницей нашей любви. О, поверь мне, если бы мы могли привлечь ее на свою сторону, тогда наше будущее наверное стало бы счастливым и благословенным, и мы очень легко могли бы получить согласие короля на наш брак.

– Кто же эта женщина?

– Королева!

– Королева? – воскликнул Томас Сеймур с таким ужасом, что Елизавета задрожала. – Королева – твоя поверенная? Но ведь это невозможно! Это значило бы окончательно погубить нас! Несчастный ребенок! Берегись хотя бы одним словом, одним звуком выдать свои отношения ко мне; берегись хотя бы самым легким намеком обнаружить, что Томас Сеймур не безразличен тебе! Гнев королевы раздавит и тебя, и меня!

– А почему ты это думаешь? – мрачно спросила Елизавета. – Почему ты думаешь, что Екатерина должна разразиться гневом, когда узнает, что граф Сеймур любит меня? Или она – та, которую ты любишь, и потому?то ты не решаешься признаться ей, что и мне ты тоже клялся в любви? О, теперь я все вижу, все понимаю! Ты любишь королеву, и только ее одну! Поэтому?то ты и не хочешь идти в часовню, поэтому?то ты и клянешься, что не женишься на герцогине Ричмонд, поэтому?то – о, мое предчувствие никогда меня не обманывает! – и пустился сегодня на эту бешеную скачку в Эппингский лес! Ах, лошадь королевы должна была непременно взбеситься и понести, чтобы господин обер?шталмейстер мог последовать за своей повелительницей в самую чащу леса и там заблудиться! Да, да, все это так!… Ну, так слушай! – продолжала она с мечущими молнии глазами и повелительно поднимая руку кверху. – Теперь я скажу тебе: берегись! Берегись, Сеймур, выдать свою тайну хотя бы единым словом или единым звуком, потому что и тебя тоже раздавит это слово! Да, я чувствую, что я – истинная дочь своего отца: я чувствую это по той ревности и бешенству, которые вздымаются во мне! Берегись, Сеймур, потому что я отправлюсь к королю и выдам тебя ему, чтобы голова предателя скатилась на эшафот с плеч!

Елизавета была вне себя. Сжав в кулаки руки, она с угрожающим лицом заходила по комнате взад и вперед. Слезы набегали на ее глаза, но она встряхивала головой, и они, подобно жемчужинам, сбрызгивались прочь. Страстная и неукротимая натура отца сказалась в принцессе, и его кровь бешеным валом заходила по ее жилам.

Но Томас Сеймур уже овладел собой и снова пришел в обычное спокойное состояние. Он подошел к принцессе и, несмотря на ее сопротивление, схватил ее в свои мощные объятия.

– Дурочка! – сказал он ей среди поцелуев. – Милая, дорогая дурочка, как ты прекрасна в гневе и как я люблю тебя! Любовь вызывает ревность, и поэтому я не жалуюсь, хотя ты со мной очень жестока и несправедлива. Королева слишком холодна и горда, чтобы мужчина дерзнул любить ее. Ах, только подумать об этом – уже преступление против ее добродетели и порядочности, а ведь она не заслужила того, чтобы мы стали ругать и позорить ее. Она была первой, кто справедливо отнесся к тебе, а по отношению ко мне она всегда была милостивой повелительницей.

– Это – правда, – пробормотала Елизавета, сильно пристыженная, – по отношению ко мне королева всегда была верным другом и матерью, и ей я обязана своим настоящим положением при дворе. – Затем, помолчав немного, она, смеясь и протягивая графу Сеймуру руку, сказала: – Ты прав, было бы преступлением подозревать ее, и я – просто дурочка. Забудь это, Сеймур, забудь мою вздорную и детскую ярость, я же обещаю тебе за это, что никому, даже самой королеве не выдам нашей с тобой тайны.

– Клянешься ты мне в этом?

– Клянусь тебе, как клянусь еще в том, что никогда больше не буду ревновать тебя!

– Тогда ты будешь справедлива и к королеве, и к самой себе, – произнес граф смеясь и снова привлек ее в свои объятия.

Но Елизавета нежно отстранила его, сказав:

– Теперь я должна идти. Уже занимается заря, и архиепископ ждет меня в часовне. Я буду исповедоваться ему.

– Как? Ты все?таки выдашь ему тайну нашей любви? – воскликнул граф.

– О, – с чарующей улыбкой ответила принцесса, – это – тайна между нами и Богом; только Ему Одному мы могли бы исповедоваться в ней, потому что только Он Один мог бы дать нам отпущение. Прощай, Сеймур, прощай и думай обо мне, пока мы снова увидимся! Ах, когда мы снова увидимся?

– Когда настанет такая же ночь, как сегодня, возлюбленная моя! Когда не будет луны на небе!

– О, в таком случае я могу только пожелать, чтобы фазы луны сменялись каждую неделю! – сказала Елизавета с очаровательной невинностью ребенка. – Прощай, Сеймур, нам пора расстаться.

Она прижалась к высокой фигуре графа, словно лиана, обвивающая ствол столетнего дуба. Затем они расстались. Принцесса тихонько и незаметно скользнула в свои комнаты, а оттуда – в придворную часовню, а граф спустился по винтовой лестнице, которая вела к потайной калитке.

Он вернулся в свой дом не замеченный никем. Даже его камердинер, спавший в прихожей, не заметил, как граф тихонько на цыпочках проскользнул мимо него и пробрался к себе в спальню.

Но глаза Сеймура не сомкнулись сном в эту ночь, так как его душа была неспокойна и полна самых диких мук. Он был недоволен сам собой и обвинял себя в измене и предательстве, но затем снова пытался в гордом высокомерии оправдать себя и заставить замолчать совесть, осуждавшую его за нарушение обетов верности.

– Я люблю ее, и только ее одну! – сказал он самому себе. – Екатерине принадлежит мое сердце и моя душа, и ей готов я пожертвовать всей своей жизнью. Да, я люблю ее! Я поклялся ей сегодня в этом, и она моя на вечные времена!

«Ну, а Елизавете? – допрашивала совесть. – Разве ей ты тоже не клялся в любви и верности?»

– Нет! – ответил граф. – Я только принимал ее клятвы, я не отвечал ей на них такими же обещаниями, а когда я клялся ей, что не женюсь на герцогине Ричмонд, когда клялся в этом своей любовью, то думал только о Екатерине, об этой гордой, прекрасной, очаровательной, девственной и пышной женщине, а совсем не об этой юной, неопытной, дикой девчонке, лишенной очарования маленькой принцессе!

«Но эта принцесса может со временем стать королевой!» – шептало ему честолюбие.

– Ну, это очень сомнительно! – ответил Сеймур сам себе. – А вот что Екатерина станет регентшей, это наверное, и если я буду ее супругом, то сам стану регентом Англии.

В этом?то и заключался секрет его двойной игры. У Томаса Сеймура была только одна цель, одно стремление: стать могущественнее и больше, чем все высшие чины английской знати, стать первым человеком в стране. Чтобы добиться этого, он не отступил бы ни пред каким средством, ни пред каким предательством и преступлением. Подобно последователям Лойолы, он в оправдание своих поступков говорил себе, что цель оправдывает средства. Поэтому теперь каждое средство казалось ему хорошим, если могло способствовать достижению его цели.

Он был твердо убежден, что пламенно любит королеву, и в лучшие моменты жизни души на самом деле любил ее. Он исключительно зависел от настроения момента. Сын настоящей минуты, он с быстротой молнии менял симпатии и желания и всегда представлял собою только то, что ему внушала эта минута.

Поэтому, находясь около королевы, Сеймур не лгал в своих клятвах вечно любить ее. Он и на самом деле любил ее, и любил тем более горячо, что эта любовь была в согласии с его честолюбием. Он обоготворял королеву, так как она была тем средством, которое могло привести его к цели!