Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 48

– Хорошо, я сделаю это, – сказала Екатерина и с пленительной улыбкой взглянула на залитое румянцем, восторженное лицо Джейн. – Я сделаю это, Джейн, но под одним условием.

– Под каким именно? – спросила Джейн.

Королева обняла ее, притянула к себе и сказала:

– Под условием, чтобы ты созналась мне, что любишь Генри Говарда; ведь недаром же ты с таким пылким восторгом защищаешь его теперь предо мною!

Джейн вздрогнула и устало опустила голову на плечо королевы.

– Сознавайся же! – повторила та. – Неужели ты не хочешь признать, что твое ледяное сердечко наконец побеждено?

– Да, я сознаюсь в этом! – воскликнула леди Джейн и в страстном порыве бросилась к ногам королевы. – Да, я люблю Говарда, я обожаю его. Я знаю, что это – позорная и несчастная любовь, но что же делать, если мое сердце берет верх над всем? Я люблю его; он – мой бог и повелитель; я обожаю его, как моего спасителя и господина. Теперь вам, ваше величество, известна моя тайна, предайте меня, если хотите! Скажите об этом моему отцу, если вам угодно, чтобы он проклял меня, скажите об этом Генри Говарду, если вы не прочь слышать, как он издевается надо мной. Ведь он, ваше величество, не любит меня!

– Бедная, бедная Джейн! – с состраданием воскликнула королева.

У Джейн вырвался едва слышный крик и она сразу поднялась с колен. Это уже было слишком. Бе соперница жалела ее, виновница ее горя выражала свое сострадание!

Она готова была придушить королеву, пронзить ее сердце кинжалом при мысли о том, что та посмела жалеть ее.

– Я исполнила ваше условие, ваше величество, – тяжело дыша, произнесла Джейн. – Теперь вы исполните мою просьбу?

– Ты и в самом деле намерена ходатайствовать за этого неблагодарного, ужасного человека, который не любит тебя? – изумленно спросила королева. – Он холодно и гордо проходит мимо твоей красоты, а ты… ты просишь за него?

– Ваше величество, истинная любовь не рассуждает, она способна лишь на самопожертвование! – воскликнула Джейн. – Она не помышляет о наградах для себя; она думает лишь о счастье, которое может дать. По его бледным, печальным чертам я вижу его страдания; неужели мне не думать о том, как утешить его? Я подошла к нему, я уговаривала его, выслушивала его полные отчаяния жалобы на этот несчастный случай, в котором не были виновны ни его ловкость, ни смелость; ведь все видели, что виною в этом была его лошадь, которая испугалась и споткнулась. А так как в своем горе Говард более всего сетовал на то, что вы, ваше величество, будете презирать его и насмехаться над ним, то, зная ваше благородное и великодушное сердце, я обещала ему, что вы сегодня же, снизойдя к моей просьбе, выкажете пред всем двором знак милости к нему. Ваше величество, неужели я поступила несправедливо?

– Нет, нет, Джейн! Ты поступила как следует, и твои слова должны оправдаться. Но как мне сделать это?

– Сегодня вечером, после того как король разыграет с Круком греческую пьесу, граф продекламирует несколько новых сонетов своего сочинения. Когда он сделает это, подарите ему что?нибудь – все равно что; это будет знаком вашей милости.

– Но если его сонеты не заслуживают похвалы и признательности? – спросила королева.

– Будьте уверены, что они заслуживают и того, и другого, – возразила леди Джейн. – Ведь Генри Говард – благородный и настоящий поэт, и его стихи полны небесных мелодий и возвышенных мыслей.

Королева улыбнулась и сказала:

– Да, ты любишь его и потому не сомневаешься в нем. Итак, мы признаем его великим поэтом. Но чем же вознаградить его?

– Дайте ему розу, которую вы носите на груди, или бант, прикрепляющий какую?нибудь складку вашего платья и представляющий ваши цвета.

– Но сегодня, к сожалению, на мне нет ни розы, ни банта, Джейн.

– Однако вы можете надеть их, ваше величество! – воскликнула Джейн. – Как раз вот здесь, на плече, недостает банта. Пурпуровый плащ слишком небрежно прикреплен. Здесь нам следует внести украшение.

Джейн услужливо поспешила в соседнюю комнату и вернулась с тем самым ящиком, в котором находились ленты, вышитые золотом, и банты королевы, украшенные драгоценными камнями. Она долго рылась в нем и выбирала, а затем взяла пурпуровый бант, который сама бросила в этот ящик, и, показав его королеве, промолвила:

– Вот посмотрите, ваше величество! В нем много вкуса и вместе с тем он ценен, так как посредине схвачен бриллиантовым аграфом. Вы разрешите мне прикрепить этот бант на вашем плече и согласитесь подарить его графу Сэррею?

– Да, я подарю его графу, потому что ты, Джейн, так желаешь. Но, бедняжка Джейн, чего ты добьешься благодаря тому, что я так поступлю? – спросила королева.

– Во всяком случае хотя бы приветливой улыбки Говарда, ваше величество, – ответила леди Джейн.

– И этого тебе достаточно? Неужели ты так любишь его?

– Да, я люблю его! – с печальным вздохом произнесла Джейн Дуглас и стала прикреплять бант к плечу королевы.

Когда это было исполнено, Екатерина сказала ей:

– А теперь ступай и сообщи обер?церемониймейстеру, что если королю угодно, то я готова отправиться в галерею.

Леди Джейн тотчас направилась к дверям комнаты. Но уже на ее пороге она снова обернулась и сказала:

– Простите мне, ваше величество, что я осмеливаюсь обратиться к вам еще с одной просьбой.

– Говори, говори, Джейн!

– Я доверила свою тайну не королеве, а моей подруге, Екатерине Парр; скажите, ведь она сохранит ее и никому не выдаст моего позора и унижения?

– Даю тебе слово, Джейн, что никто, кроме Бога и нас, никогда не узнает того, о чем мы здесь только что говорили.

Леди Джейн смиренно поцеловала руку королевы и, пробормотав несколько слов благодарности, оставила комнату королевы и пошла разыскивать обер?церемониймейстера.

Леди Джейн прошла несколько комнат и коридоров и вошла в приемную короля. В одной из ее оконных ниш она увидела Гардинера, стоявшего в стороне от других, и подошла к нему. Джон Гейвуд, притаившись за ближайшим занавесом, вздрогнул при виде страшного и насмешливого выражения ее лица. Она пожала руку архиепископа и попыталась улыбнуться.

– Свершилось! – беззвучно произнесли ее губы.

– Неужели? Бант на королеве? – живо спросил Гардинер.

– Да, бант на ней, и она подарит его Сэррею – ответила Джейн.

– А записка там?

– Да, она спрятана под бриллиантовым аграфом.

– О, тогда королева погибнет! – пробормотал Гардинер. – Если король найдет эту записку, то тем самым уже будет подписан смертный приговор Екатерине.

– Тише! – сказала леди Джейн. – Вот идет лорд Гертфорд, пойдемте ему навстречу.

Они покинули нишу й вступили в зал.

Джон Гейвуд тотчас же вышел из?за занавеса и, крадясь вдоль стены, никем не замеченный, оставил приемный зал.

За его порогом Гейвуд приостановился и стал раздумывать.

«Я должен до основания расследовать эту интригу, – сказал он про себя, – я должен узнать, с кем и как они задумали погубить королеву; наконец, мне нужно иметь твердые и неопровержимые доказательства, чтобы перехитрить их и иметь возможность успешно обвинить их пред королем. "Если король найдет эту записку, то тем самым будет подписан смертный приговор Екатерине", – мысленно повторил он фразу Гардинера. – О, пастырь дьявола, король не найдет этой записки, потому что я, Джон Гейвуд, не желаю этого… Но как мне поступить? Сказать ли королеве слышанное мною? Нет! Это расстроит ее веселое расположение духа и у нее будет смущенный вид, а смущение будет несомненнейшим доказательством ее вины в глазах короля. Нет, мне нужно достать эту записку из банта, не предупреждая королевы. Итак, смело за дело! Я должен достать эту записку и натянуть нос этим лицемерам. Для меня еще не ясно, как сделать это, но я сделаю это, и этого достаточно. Итак, вперед, к королеве! – Он быстро направился по залам и коридорам к покоям королевы. – Слава Богу, что я ношу шутовской колпак, – с улыбкой бормотал он на ходу – ведь только король и шут пользуются привилегией входить без доклада в любую комнату, даже в комнату королевы».