Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 65

Леди Джейн кивнула головой и пробормотала несколько невнятных слов, а затем приблизилась к королеве и, под предлогом внезапного нездоровья, попросила разрешения покинуть праздник.

Лицо леди Джейн было так бледно и утомлено, что королева легко могла поверить нездоровью своей первой фрейлины и разрешила ей удалиться. Девушка покинула зал.

Королева продолжала свой разговор с лордом Герфордом, стоявшим возле нее. Это был очень оживленный и интересный разговор, и благодаря ему королева не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее, и не слыхала ни слова из разговора между королем и графом Дугласом.

Но Джон Гейвуд, все еще стоявший на корточках позади королевского трона, замечал все и слышал каждое слово этого разговора, который велся полушепотом.

– Ваше величество, уже поздно и скоро полночь, – сказал граф Дуглас. – Не будет ли угодно вам, ваше величество, окончить праздник? Ведь в полночь мы должны быть в зеленом павильоне, а туда не близкий путь.

– Да, да, в полночь, – пробормотал король, – в полночь конец маскарада, мы сорвем маски и покажем преступникам наше пылающее гневом лицо! В полночь мы должны быть там, в павильоне. Да, Дуглас, нам нужно спешить, так как было бы жестоко заставлять нежного Сэррея ждать слишком долго. Скоро мы дадим Джеральдине свободу оставить праздник, а сами отправимся в путь. Ах, Дуглас, путь, предстоящий нам, очень тяжел, но Евмениды и боги мщения понесут пред нами факелы… Итак, к делу, к делу! – Король поднялся со своего кресла и, подойдя к королеве, с нежной улыбкой подал ей руку и сказал: – Миледи, уже поздно, а я, король стольких подданных, все же, в свою очередь, нахожусь в подданстве у короля: этот король – врач, и я должен повиноваться ему. Он приказал, чтобы я до полуночи был в постели, и, как верноподданный, я повинуюсь ему. Итак, желаю вам покойной ночи, Кэт, и пусть ваши прекрасные глаза сияют завтра тем же ярким блеском, как они сияли сегодня.

– Они будут сиять завтра так же, как и сегодня, если только вы, мой государь и супруг, завтра будете так же милостивы ко мне, как и сегодня, – простосердечно и непринужденно ответила Екатерина, подавая руку королю.

Генрих бросил на нее недоверчиво?испытующий взгляд, и его лицо приняло странное злорадное выражение.

– Неужели вы думаете, Кэт, что я могу быть когда?нибудь немилостив? – спросил он.

– Я думаю о том, что и солнце не всегда светит и что за его блеском всегда наступает темная ночь, – улыбаясь ответила королева.

Генрих VIII ничего не ответил. Он пристально смотрел в лицо супруги, и его черты вдруг смягчились.

– Ну, теперь я пойду, – вздыхая сказал он. – Еще раз покойной ночи, Кэти! Нет, не провожайте меня; я хочу совершенно незаметно покинуть зал, и мне будет очень приятно, если мои гости продлят этот прелестный праздник до самого рассвета. Оставайтесь все здесь, пусть никто, за исключением Дугласа, не сопровождает меня.

– А как же ваш брат, ваш шут? – сказал Джон Гейвуд, уже давно выползший из своего убежища и теперь стоявший возле короля. – Да, пойдем, брат Генрих, покинем этот праздник! Неприлично таким мудрецам, как мы, еще долее украшать своим присутствием праздник глупцов. Пойдемте?ка в постельку, и я убаюкаю ваш слух изречениями своей мудрости и усыплю вашу душу манной моей учености.

В то время как Джон Гейвуд говорил это, от его внимания не ускользнуло, что черты лица графа Дугласа вдруг омрачились и лоб нахмурился.

– Побереги свою мудрость, Джон, так как ты будешь зря расточать ее для глухого. Я устал и нуждаюсь не в твоей учености, а в сне, – сказал король и, опираясь на руку графа Дугласа, покинул зал.

Увидав, что королева уже поднялась с места и что герцог Норфольк тоже покидает зал, Джон Гейвуд с ловкостью кошки выбрался из шумной толпы и раньше герцога достиг подъезда, пред которым выстроились в ряд экипажи. Он облокотился об одну из колонн и стал ждать.

Несколько минут спустя на подъезде показалась высокая, гордая фигура герцога и выбежавший вперед него скороход выкрикнул его карету. Экипаж подъехал, его дверца была открыта. Двое людей, закутанных в черные плащи, сидели возле кучера, двое других стояли на запятках, а пятый находился возле открытой дверцы кареты.

Герцог осмотрелся только тогда, когда его нога уже коснулась подножки кареты.

– Это не мой экипаж, это – не мои люди, – сказал он и хотел соскочить, но мнимый слуга заставил его войти в карету и, захлопнув ее дверцу, крикнул: «Вперед!» Карета покатилась.

Джон Гейвуд видел, как мелькнуло бледное лицо герцога в открытом окне кареты, и ему показалось, будто тот протянул руки с мольбой о помощи. Затем карета исчезла во мраке ночи.

Тогда Джон Гейвуд поспешил обратно во дворец и, торопливо прокравшись по его переходам, наконец остановился в коридоре, который вел в покои королевы.

– Сегодня ночью я буду стражем, – пробормотал он, прячась в одной из ниш коридора. – Я, шут, своими молитвами спугну от дверей своего святилища дьявольские козни и защищу ее от сетей, которыми намереваются опутать ее благочестивый епископ Гардинер и лукавый царедворец Дуглас. Моя королева не падет и не погибнет! Еще жив шут, который защитит ее!

VI

КОРОЛЕВА

Спрятавшийся в нише Джон Гейвуд мог хорошо видеть весь коридор и наблюдать за всеми дверьми, выходившими в него; он мог все видеть, мог все слышать и в то же время не был видим сам, так как выдававшийся вперед пилястр совершенно затенял его.

Итак, Джон Гейвуд стоял и прислушивался. В коридоре все было тихо. По временам доносились заглушенные звуки музыки и до слуха шута доходил смешанный гул голосов из бального зала.

Но это продолжалось недолго. Коридор ярко осветился, и раздались звуки быстро приближавшихся шагов. Показались лакеи в расшитых золотом ливреях. Они несли огромные серебряные канделябры, освещая путь королеве, которая в сопровождении своей статс?дамы направлялась по коридору.

У дверей своей спальни королева отпустила пажей и лакеев – только статс?дамы могли переступать порог ее покоев.

Пажи, беззаботно болтая, миновали коридор и стали спускаться по лестнице; зател прошли лакеи, несшие канделябры. Вот и они оставили коридор, и снова наступила тишина.

Джон Гейвуд все еще стоял и прислушивался, твердо решив еще этой ночью переговорить с королевой. Он хотел лишь подождать, пока статс?дама оставит ее комнаты.

Наконец открылась дверь и показалась статс?дама; она прошла по коридору в ту сторону, где находились ее покои, и Гейвуд слышал, как открылась дверь и как затем внутри щелкнула задвижка.

– Вот, вот еще несколько минут, и я отправлюсь к королеве, – пробормотал шут.

Но прежде чем он успел покинуть свое убежище, до его слуха донесся шум медленно и осторожно открываемой двери.

Гейвуд снова спрятался за пилястрами и, притаив дыхание, стал прислушиваться.

Слабый свет проник в коридор, все ближе и ближе шуршало чье?то платье.

Гейвуд с изумлением и страхом воззрился на фигуру, проскользнувшую мимо, не заметив его.

Это была леди Джейн Дуглас, которая еще недавно, под предлогом нездоровья, оставила праздник и отправилась на покой. Теперь, когда уже все спали, она бодрствовала; теперь, когда все сняли свои наряды, леди Джейн украсила себя ими. Как и на королеве, на ней было платье из золотой парчи, окаймленное горностаем, и, подобно ей, леди Джейн украсила голову бриллиантовой диадемой.

Вот леди Джейн остановилась около дверей спальни королевы и стала прислушиваться. На ее смертельно бледном лице промелькнула зловещая улыбка, а темные глаза загорелись недобрым огнем.

– Она спит, – пробормотала леди Джейн. – Ну, спи, королева, спи, пока мы не придем разбудить тебя! Спи, чтобы я могла бодрствовать за тебя.

С тихим смехом леди Джейн направилась по коридору, миновала лестницу и дошла до самого конца коридора, где на стене висел портрет Генриха VI в натуральную величину. Она нажала пружину, портрет отодвинулся, и через дверь, скрывавшуюся за ним, леди Джейн оставила коридор.