В краю танцующих хариусов. Роска - Олефир Станислав Михайлович. Страница 32

Но не тут-то было. Пришелица виновато шарахается в сторону и улетает.

Теперь нужно бы прогнать и бурундука. Ишь, как с коряги зыркает! Но кедровка почему-то не обращает на зверька никакого внимания. Спокойно присаживается у моховой кочки и, задрав клювом клочок мха, выкладывает туда часть орешков. Вторую порцию кедровка заталкивает под корягу, на которой сидит бурундук.

Мне интересно, сколько орешков в кедровкиной потайке? Как только кедровка улетает, выбираюсь из-под навеса и пересчитываю. Под мхом 23 штуки, под корягой 24. Говорят, кедровка откладывает столько орешков, сколько съедает за один раз.

А что, если добавить самому? Подсыпаю в оба склада по 20 орешков и отмечаю места лиственничными ветками.

Когда на второй год я снова попал на сенокос, то сейчас же бросился к кедровкиным захоронкам. Под корягой пусто, даже скорлупок не осталось. Зато у моховой кочки прямо у всех на виду горстка орешков. Рядом россыпь скорлупок. Пересчитываю целые орешки и удивляюсь. Ровно 20 штук. Вот это умница! Сколько спрятала, столько и съела. Или больше не осилила, а возвращаться на прежнее место у кедровок не принято.

А те, что у коряги, наверное, уворовал бурундук. И мои, и кедровкины. Он еще тогда, словно тать, из-за коряги зыркал.

Почти до сумерек я собирал бруснику на Столовой сопке, затем перебрался через широкое заросшее редкими лиственницами болото и вышел на дорогу. Здесь меня и подобрал разбитной словоохотливый шофер, что вез сено на совхозную ферму. Он сразу же принялся объяснять мне, как из одной тонны сена сделать две и при этом никто не прикопается. Он часто забывал о дороге, поворачивался ко мне и так старательно растолковывал детали операции, словно я только тем и занимаюсь, что заготавливаю сено, а все стремятся меня надуть.

Вдруг у дороги мелькнула какая-то птица. Мой попутчик тотчас забыл о сене, высунулся из кабины, посмотрел, куда эта птица полетела, и, усевшись на место, сокрушенно покачал головой:

— Сова шмыгнула. Давленых мышей собирает. Сейчас на дорогу только мыши и выглядывают. Раньше зайцы, олени, лоси толпами ходили! Один раз я здесь чернобурку задавил. Еду вот так под утро, и прямо на дороге лиса. Попала в свет, растерялась и по колее как прищучит. Минуты не прошло — догнал. Потом своей Валюхе шапку сделал. Роскошная получилась, все стонали от зависти. А сколько я здесь глухарей взял. Бывало, катишь, а они на лиственницах сидят и ничуть не боятся. Прямо так из кабины и стрелял. Теперь вот одни мыши бегают…

И правда, если не считать той совы, до самого совхоза мы не встретили ни одного живого существа. А ведь сегодня на Столовой сопке, что в каком-то километре от дороги, я видел медведя, двух глухарей и стаю куропаток. Кроме того, по кромке болота целая россыпь лосиных и оленьих следов. И все совершенно свежие.

Значит, есть и зверь, и птица в тайге, и дичи не сильно убавилось, но все знают, что к дороге выходить опасно. Чуть высунешься — сразу тебя в суп или на шапку.

Вот они и не высовываются.

Стараясь не зацепиться удочкой за нависшие над водой ивы, я прошел несколько шагов по перекинутому через Холодную протоку бревну да так и застыл. Все дно протоки, сколько хватал глаз, было усеяно ручейниками. Одни ползали у самого берега, другие забрались на глубину, третьи облепили затопленные в протоке коряги. Здесь были настоящие великаны, с выстроенными из разноцветных камушков домиками, были ручейники, жилище которых походило на камышовую трубочку, встречались и совсем малыши, в треть спички величиной, и их схоронка была склеена из мельчайших песчинок.

Все ручейники, от мала до велика, занимались одним делом — жевали ивовые листья. Я был уверен, что ручейники настоящие хищники, какую-то неделю тому назад они ели из моих рук комаров, мух и мошек, а сейчас, гляди, пасутся, как коровы. Правда, едят не все подряд, а одну мякоть, так аккуратно отделяя ее от жилок, что обработанный ими листок становится похожим на ракетку для игры в теннис.

Лучшей наживки, чем ручейники, для рыбалки не сыскать. Я ополоснул лежащую на берегу протоки консервную банку, пересадил в нее десятка три самых отборных ручейников и заторопился к Чуритандже. Один из переселенцев не захотел расстаться со своим листком и оказался в банке вместе с ним. Через минуту почти все ручейники окружили этот листок и принялись дружно его уписывать.

Я почему-то был уверен, что сегодня наловлю рыбы полную сумку. Уже давно высветилась вода от последнего половодья, до вишневой красноты созрела брусника, по утрам трава звенела от инея — самая пора линкам и хариусам собираться в стаи и отправляться на зимовку. Но то ли рыба успела спуститься ниже, то ли все еще жировала где-то в ручьях — в этот день клевали одни недомерки, да и те предпочитали изготовленную из медвежьей шерсти «мушку».

Поняв, что крупной рыбы не будет, я смотал удочку и прямо через тайгу отправился домой. Уже на полпути вспомнил, что ручейники так и остались в рюкзаке. Их нужно было бы выпустить в реку или какой-нибудь ручей, но, как назло, поблизости не было даже приличной лужицы.

Я достал банку, посмотрел на озабоченно ползающих по дну ручейников, хотел было высыпать их прямо на траву и… не смог. Какой-то час тому назад я без всякой жалости цеплял этих ручейников на крючок и, случись хороший клев, извел бы всех до единого, но сейчас просто взять и выбросить — не поднимается рука.

Смотрю на часы, потом снова на ручейников и решительно поворачиваю к Холодной протоке. Там вытряхнул ручейников в воду и долго наблюдал, как они расползаются по песчаному дну.

И хотя рыбалка была неудачной, до самого вечера меня не покидало хорошее настроение. Перед глазами стояла усеянная ручейниками протока, среди которых ползали и мои возвратившиеся из дальнего путешествия ручейники, и каждый доедал свой оставленный утром ивовый листок.

Зайчонок попался на удивление шустрый. Шлепая болотными сапогами, мы добрый час носимся за ним по маленькому острову и уже поймали бы, но этот хитрец всякий раз умудряется то шмыгнуть под огромный выворотень, то буквально раствориться среди камней, а то просто замереть на полном скаку, и тогда мы с грохотом проносимся мимо.

Совсем недавно мы с Васькой Чирком едва тянули ноги под моросящим дождем. Уставшие, голодные, мечтающие об одном: спать, спать, спать! И вдруг заяц! Ружья, рюкзаки, удочки полетели на землю, а мы, круша тальник, бросились за серым.

— Вась! — крикнул я на бегу. — А зачем нам заяц!

От удивления Чирок аж остановился.

— Как это, зачем? Конечно, незачем. Погреем и отпустим. Гляди, снова не пропусти его к выворотню!

Наконец зайчонок был схвачен и посажен Чирку за пазуху.

— Ох, и дрожит, — прислушиваясь к поведению зайчонка, сообщил мне Васька. — Давай-ка подберем ему самый большой и уютный остров, там он хоть спрячется по-человечески. Хорошо, что мы на него наскочили, а если бы лисица или сова? Раз — и съели…

…А через неделю меня обидели. Один мой знакомый, услышав, сколько мы заработали в прошлом сезоне, присвистнул:

— Вот это да! Так жить можно. А я-то, дурак, думал, они в пятидесятиградусный мороз от одной романтики в тайгу отправляются. Да за такие денежки…

Ничего я ему не ответил, только вспомнил: холод, дождь, покрытый чахлым тальником островок. А два сорокапятилетних дяди носятся за маленьким зайчонком, чтобы… погреть.

Почти весь август стояла чудесная солнечная погода, и все смотрели на это довольно равнодушно, словно иначе и быть не должно. Но вдруг захолодало, сырой порывистый ветер погнал над сопками рваные тучи, и те с утра до ночи сыпали то дождем, то снегом, а то просто мелкой крупой, что весело скакала по дороге, сбиваясь у обочин в белые валики.

Перелетная утка валом валила на таежные озера, люди надели шапки и теплые пальто, гвоздики и астры продавались у магазина уже по пять рублей за пару цветков.