Мари Галант. Книга 2 - Гайяр (Гайар) Робер. Страница 45

Внезапно ропот, бывший до того глухим и неясным, усилился. Мобре снова вздрогнул. Сердце у него сжалось, будто он вдруг осознал себя виновным в совершении серьезной политической ошибки, за которую с него еще потребуют отчета.

Повинуясь врожденной осторожности, он бросился к свету. Режиналь уже хотел задуть коптивший фитиль, из-за чего свет, отбрасываемый им, еще больше потускнел; но в это мгновение его взгляд упал на графин с ромом. На сей раз шевалье не стал возиться с кружкой и долго пил прямо из горлышка. Он почувствовал, как в нем заиграла кровь. Приятное тепло разлилось по всему телу.

Если бунтовщики недовольны им, Режиналем, они увидят, с кем имеют дело!

И почему, собственно, он должен гасить огонь?!

Одним прыжком он очутился возле постели. Под кроватью он держал много разных разностей. Прежде всего он выволок оттуда небольшой бочонок, на котором черными буквами было написано: «Vinho verde de Porto». [14] Шевалье подкатил его к двери и, приподняв бочонок, убедился, что опоясавшие его планки можно сбить ударом каблука. Действительно, они гнулись от малейшего прикосновения.

Шевалье вернулся к свету, чтобы зарядить пистолеты. Ему понадобилось немало времени, но он придавал этому занятию большое значение. Режиналь проверил кремень и пощелкал курками. Затем обнажил длинную шпагу, проверил гибкость клинка и, не убирая оружие в ножны, положил его рядом с фитилем.

Приготовившись таким образом к возможной осаде, он торопливо сложил все разложенные прежде карты и убрал их в ящик, из которого перед тем вынул пистолеты.

После этого шевалье стал терпеливо ждать.

Мари сильно бы удивилась, увидев своего возлюбленного в новом свете. Этот, без сомнения, сильный человек, кавалер, наделенный изысканными манерами, теперь представал решительным и даже смелым воином! Неужели он готовился пустить в ход шпагу и пистолеты? Суровая складка перерезала лоб, небывалой силой веяло от него в эту минуту.

Он прислушался ко все нараставшему шуму. Временами Режиналь мог даже разобрать отдельные слова из обрывков фраз, доносимых ветром.

Из изнеженного соблазнителя, роль которого Режиналь де Мобре исполнял в замке Монтань, он неожиданно превратился совершенно в другого человека.

Он подтянул голенища сапог, спущенные из-за жары, и решительно распахнул дверь хижины. Теперь гул возмущенных голосов слышался совсем рядом. Слова, как и крики, и возбужденные восклицания, звучали совершенно отчетливо.

Кто-то взвыл:

– Уничтожить дикарей!

Это несколько успокоило Режиналя. Факелы, с которыми восставшие двигались по узким улочкам Каз-Пилота, и навели шевалье на мысль о пожаре.

Вдруг он услышал:

– Смерть генеральше! Смерть Дюпарке и ее любовнику! Смерть предателям! Смерть иноземцам!

Он тяжело вздохнул, и странная усмешка мелькнула на его губах. Он сам себе удивился, когда произнес вполголоса:

– Ага! Так вы – по мою душу?! Отлично! Отлично! Агнцы! Сейчас увидите, с кем вы собираетесь разговаривать.

Ведь они кричали о нем, любовнике Мари и иноземце! Эти люди ненавидели всех. Должно быть, кто-то их поднял на мятеж, и они, разбушевавшись, бежали к дому своего первого врага: Мобре.

Режиналь торопливо вернулся к столу, сунул за пояс пару пистолетов. Потом заправил прядку волос за ухо, как делали командиры брандеров на море, затем убрал шпагу в ножны и прицепил ее к поясу, после чего задул лампу.

Шевалье возвратился к двери и замер, зажав в зубах потухшую трубку.

Ждать ему пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут, как на улице, ведшей к его жилищу, показалась орущая, воющая толпа людей, потрясавших оружием и освещавших себе путь факелами из жома сахарного тростника, закрепленного на остриях пик из смолистого дерева, из лиан миби и мибипи.

Языки пламени, раздуваемые ветром и дергавшиеся в руках нетвердо ступавших повстанцев, производили устрашающее впечатление, суля бунт и кровавую расправу.

Мощный голос взвыл совсем рядом:

– Смерть Мобре!

– Смерть иноземцу! – подхватил другой. Несколько человек громко требовали поджечь хижину шевалье.

Тот не шелохнулся. Он жалел только о том, что не успел закурить – ведь ему предстояло пережить непростые минуты – и у этой трубки, которая могла оказаться для него последней, был бы, верно, особый вкус.

Вдруг в свете факелов хижина Мобре предстала взглядам злоумышленников. Они сейчас же заметили его неподвижный силуэт: шевалье, скрестив на груди руки, прислонился к дверному косяку; у него за поясом были заткнуты пистолеты.

– Вот он! – прорычал кто-то. – Бей его! Мобре расправил плечи, шагнул вперед и стал так, чтобы его было хорошо видно.

Он неожиданно твердо спросил:

– Вы что-то против меня имеете?

Его глаза метали молнии. Медные рукояти его пистолетов угрожающе поблескивали. Восставшие были вооружены, но вид человека, не побоявшегося в одиночку выйти им навстречу, внезапно их остановил.

– Что вы имеете мне сообщить? – снова задал вопрос шевалье.

Подошел седовласый колонист, в котором Мобре сейчас же узнал господина Пленвиля.

– А вот что! – преодолевая страх, отозвался тот. – Никто на этом острове больше не в силах терпеть ваше присутствие. Своими решениями вы нас попросту разоряете!

– Не забывайте, – возразил он, – что говорите с членом Высшего Совета!

– И с иностранцем! – вставил Пленвиль. – Главное – с иностранцем! Что нужно здесь иностранцу, состоящему на службе у другого государства, которое завтра готово объявить нам войну?

Со всех сторон раздались крики одобрения. Когда снова стало тихо, колонист продолжал:

– Это вы вынудили генеральшу ввести очередную меру: контроль за строгой оплатой прав на выращивание табака…

– Простите! – бросил Мобре. – Еще сам генерал Дюпарке при жизни добился принятия этого ордонанса в Высшем Совете, что зафиксировано в соответствующих бумагах. Кто станет нынче жаловаться на меру, принятую генералом Дюпарке?

– Все! Генерал перед смертью признал, что это нелепое унижение для колонистов. Оскорбление их чести и достоинства! А вот вы, иноземный предатель, снова извлекли этот указ на свет!

Сотня хриплых голосов подхватили:

– Да, да! Смерть Мобре! Смерть любовнику этой шлюхи Дюпарке! Смерть потаскухе Дюпарке!

Пленвиль поднял руку, требуя тишины, и, когда все умолкли, произнес:

– И вот еще что… Сегодня вечером мы приняли троих наших друзей, трех наиболее мужественных колонистов острова. Я говорю о Босолее, Виньоне и Сигали! Все трое едва избежали засады карибских дикарей. Однако дикарям удалось расправиться с другими нашими троими друзьями, дорогими нашему сердцу: Бреза, Бурле и Беленом!

Поднялся возмущенный ропот словно для того, чтобы отдать дань павшим.

– Вам, иноземцу, явившемуся сюда, чтобы вмешиваться в дела чужой для вас страны, не понять, каким образом эти несчастные поселенцы сумели избежать смерти ценой страшных испытаний. Они добирались сюда шесть дней! И вот они дома: в лохмотьях, в крови, их тела изранены шипами и колючками. У них украли лошадей, они едва не умерли с голоду. А вы, иностранец, встаете на защиту дикарей, которых мы жаждем истребить, потому что хотим защитить от набегов своих близких и имущество…

– Вас много, вы воинственно настроены – что вам мешает прямо сейчас пойти на дикарей войной? – съязвил Мобре. – Никто вас не держит!

Пленвиль собрался открыть рот, чтобы ответить какой-нибудь грубостью, однако растерялся.

В это время колонист из Каз-Пилота, которого Мобре уже встречал в городе, стал подавать признаки нетерпения и, поддавшись общему настроению, вышел вперед. Он оттолкнул Пленвиля и стал на его место. За поясом у него были пистолеты и мачете. По-видимому, человек изрядно выпил и с трудом удерживал равновесие. Он-то и представлял главную опасность.

Колонист вскинул обе руки над головой с криком:

– Я тоже хочу сказать! Я спрашиваю: зачем этот предатель явился в наш поселок? Верно, для того, чтобы скорее сдать нас своим друзьям-англичанам, покровителю Кромвелю, он и поселился в этой хижине? Ладно, друзья!.. Предлагаю поджечь его хибару. Но прежде надо запереть туда этого поросенка, пусть поджарится!

вернуться

14

Зеленый порох из Португалии (порт.).