Митяй в гостях у короля - Дроздов Иван Владимирович. Страница 16

Маша сидела в удобном кресле, сделанном специально для Дмитрия, еще не совсем поздоровевшего, рассказывала, а Дмитрий, как всегда, сидел за компьютером и раскладывал ее информацию на полках бездонной памяти безотказного друга.

Свой рассказ Мария начала издалека — с того дня, когда она познакомилась с Аркадием. Произошло это пятнадцать лет назад.

— Однажды на улице Горького недалеко от памятника Пушкина меня за локоть тронул незнакомый дядя.

— Девушка! Можно вас на минутку? Отойдемте вот сюда, в сторонку.

Пожилой дядя, лысый, с рыжей бородой тянул меня на скамеечку возле памятника. Я растерялась и шла за ним как заколдованная. Наконец, спросила:

— Что вам угодно?

— Вы так меня испугались, что я не знаю. А я режиссер и хотел бы предложить вам сыграть роль. А?.. Вы разве не хотите быть знаменитой, как Раневская?

— Раневская мне совсем не нравится.

— Да? Чем же такое?

— Она играет себя: пошлую вульгарную женщину.

— Хо! Это странно мне даже слышать. Вы молодая, а судите — ай-яй-яй! Я таких суждений не слыхал и в Одессе на Дерибасовской, а там уже можно встретить и такое, что вам сделается весело.

— Позвольте, но какой же вы режиссер, если не умеете правильно говорить. Странно вас даже слушать.

— Ой-ей, уже и критика! Я приехал с Одессы, и у меня немножко акцент.

— Надо говорить из Одессы, а не с Одессы.

— Вот-вот, это очень хорошо, что вы можете учить. Я вам дам роль и заведу в Олимп, сделаю знаменитой, а вы мне дадите правильную речь. Такую, знаете, московскую, чтобы я уже был не одесситом, а москвичом. Мы сейчас делаем спектакль о жизни великого диссидента. Он хотел уехать, но ему сказали: Пастернак тоже хотел уехать, но — умер. Тебе тоже надоело жить? И он не поехал. Вот такой сюжет. И там есть девушка Маша…

— Я тоже Маша.

— Да, значит, небеса хочут, чтобы ты сегодня же была к нам.

— Послушайте! — возмутилась я. — Ну, как это вы говорите: небеса хочут, я была к вам…

— Хорошо, хорошо. Вот пойдемте в театр, и вы будете учить, а мы для вас дадим роль.

И я пошла. Как идиотка, потащилась за ним. Ну, а потом… Из нашего альянса вышла одна гнусность. Я была несовершеннолетней, и мои родители подняли шум. Хотели подать в суд за растление малолетней. Он предложил мне руку, и я совершила новую гнусность.

Ну, а театр его процветал, и я играла в нем главные роли. А с приходом к власти демократов его потащили наверх, и сейчас он министр.

— А как же с речью? Он так и говорит «небеса хочут»?

— Немного поднаторел, но москвичом так и не стал. Зато и я с ним преобразилась: немного стала одесситкой.

И Маша громко, заразительно рассмеялась.

Пришла Катя, принесла им только что сваренный душистый кофе.

Сидели втроем. Маша продолжала:

— Говорят, страну развалил Ельцин, пришедшие к власти демократы. Даже называют цифру разрушителей: одни говорят — тридцать, другие — шестьдесят. А теперь я все чаще слышу: их было триста человек. И при этом вспоминают слова Генри Форда, который будто бы сказал: уберите шестьдесят банкиров и мир изменится. Это все не так. Я так думаю, что Россию стали разваливать еще в прошлом веке; еще цари-батюшки, которые сплошь были немцы, а последний Николай так и помыслить не мог, чтобы жениться на русской, — так вот еще цари, еще Александры второй и третий стали запускать под рубашку России зловредных насекомых: банкиров Поляковых, Гинзбургов да редакторов газет и издательств. И Чехов, и Горький, и Куприн задыхались от «ненациональной критики», от поносителей типа «свистуна» Нордау. А уж в нашем-то веке и министры, и генералы были сплошь немцы да масоны. Недаром же царь Николай перед тем, как сложить корону, сказал: кругом одни предатели. Вот эти-то предатели и спихнули его с трона, отдали власть Ленину, а уж он-то, как я слышала, готов был положить девяносто процентов русских, лишь бы произошла мировая революция. Я уж этих рассказов наслышалась, все пятнадцать лет в моей квартире в Москве, и на даче в подмосковных Снегирях, и на родовой вилле в Крыму…

— Родовая? У вас там родовая вилла?

— Так ее называет муженёк. Мы ее недавно купили за двести тысяч долларов, и там поселились родители Аркадия, — потому она и родовая. Ну так вот… Мы туда частенько на недельку-другую летаем. Особенно, летом.

— Живёте же! — изумилась Катя. — Но как это — частенько? Министр ведь! У него, наверное, дел невпроворот.

— Ах, Катенька! Наивные вы все. Да новая власть разве работает? Она властвует, да всякую дань собирает. Тащат они что ни попадя. Где что плохо лежит, то и подбирают. И тотчас в доллары обращают, за рубеж переводят. Деньги им нужны, у них одно на уме — деньги, деньги. Они ведь что за люди? Временные! Дачники! Верно их Горький назвал — дачники. Он-то вроде бы и не их имел в виду, а вышло — о них сказал. Так оно и есть: дачники они. Сегодня для них сезон — живут на даче, а завтра захолодало — подались дальше. Куда? А они и сами не знают. Им лишь бы ехать, и как можно дальше. Я так понимаю: страх их гонит. Чем дольше они сидят на одном месте, тем беспокойнее. Вот и муженёк мой: ни с того, ни с сего вдруг галдеть начинает: поедем да поедем. А я спрашиваю: куда и зачем мы поедем? И кто нам квартиру такую даст. У нас ведь двенадцать комнат, да бассейн из голубого чешского стекла, да сад зимний на сорок квадратных метров. А он знай свое: поедем, у нас деньги есть.

Ночью просыпается и ходит по квартире. А то в зимний сад пойдет, у стеклянной стены стоит, смотрит, смотрит, словно с жизнью прощается. Чудные они люди! Нам их не понять.

Дмитрий сидел за компьютером, а Катя у иллюминатора и наблюдала за стайками рыб; маленькие рыбки как звездочки — летели и летели навстречу лодке, и не было конца этому звездному хороводу, а большие двигались из темноты точно метеориты и, мелькнув за стеклом, пропадали где-то сзади в кромешных глубинах. Катя могла часами наблюдать это вечное движение жизни и многое не понимала в происходящем за окном их подводного дома, странной и фантастической казалась ей игра света и тени на глубине. Он то откуда-то появлялся и освещал воду то бледно- голубым, а то зеленоватым мерцанием, а то тянулся почти белой полосой и обрывался вдруг, будто лодка валилась в яму. И рыбы, рыбы… Они летели, и не было им конца.

— Да, Митя, я знаю почти всех сверхбогатых людей в новой России. Они хотят покупать заводы, а без подписи моего мужа нельзя купить ни Магнитку, ни Уралмашзавод. Они потому приходят к нам, приносят мне невообразимые подарки, а я делаю вид, что принесли мало, могли бы и больше отстегнуть от своих краденых миллиардов. Да, я не оговорилась: у них миллиарды. Особенно много их у Кахи Лапчатого. Я его зову Гусь Лапчатый. И даже в лицо ему сказала. Он обиделся, но от мужа не отстает. Ему нужно никелевые рудники да нефтяные промыслы скупать. Вот и стелется этот богач под ногами.

— А где же он свои миллиарды прячет? — спросила Катя. — И что за деньги у него — рубли или доллары?

— Да что ты, Катенька! Рубль — они такого слова не знают. Счет ведут на доллары. У Кахи-то я и в Москве на всех квартирах была, и под Москвой на даче. А в прошлом году мы с Аркашей у него в Америке гостили. Там в Нью-Йорке на тридцать втором этаже квартира семикомнатная — так он нас в ней поселил. Сказал, что за полмиллиона долларов купил. И вилла на берегу океана — тоже полмиллиона стоит. А у него-то денег не один миллиард будет. Ты и представь теперь: он за один миллион какие богатства накупил, а в миллиарде тысяча миллионов. О, господи! С ума они спятили. У нас детишки с голоду помирают, а они все тянут и тянут миллиарды. Может, ты мне скажешь, Митя: кончится такой кошмар когда-нибудь или нет?..

Ждала ответа, но Дмитрий молчал. И тогда заговорила Катя:

— У нас в институте профессор сказал, что в две тысячи десятом году русских людей в России двадцать пять миллионов останется.

— Может и так статься, — согласился Дмитрий. — Могут нас выморить: водкой, голодом, болезнями да холодом; могут! Я даже думаю — выморят! Уж больно великие силы на нас брошены. И оружие у них такое, какого Гитлер не имел: водка, радио, газеты, сатанинское телевидение в ход пустили. Народ наш русский против такого оружия слаб. Он даже и не может понять, что это оружие. Но вот кое-чего не учел и наш многоопытный и многомудрый противник. Двадцать-то пять миллионов, которые у нас останутся, вдруг вспомнят, что они русские, и поймут, что и водка, и телевизор, и газеты на их потраву направлены. И вот тогда-то каждый русский человек превратится в Илью Муромца, и таких молодцов только у нас в России будет двадцать пять миллионов! А еще сто миллионов в других странах останется. А?.. Что вы на это скажете?.. Недаром же у русского народа пословица такая есть: худа без добра не бывает. Вы из нас дух вышибли, в стадо баранов превратили, а стадо это, почуяв смертельную опасность, в армию героев превратится.