Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович. Страница 39

– Не свышной я и… боюсь острога…

– Ха! Вот барышня! – Хозяин повеселел от наивных суждений парня. Он развел в сторону сивые усы. – Если желаешь знать, то я пятнадцать лет арканю, а сидел только три раза и то увяз по глупой лавочке. Другой бы гордился своей ваканцией, а ты слюну, как косач, пускаешь. Да ежели клюнем приличную енотку, то и сам ты хозяином можешь стать. А когда заделаешься подходявым кошевочником, то никакие крюки не прилипнут. Я бы давно в «честные» вылез, да характер приискательский имею и держусь анбиции: пусть берегут от меня, чем я стану беречь какое-то барахлишко…

5

Гурьян пугливо ждал вечера. Парень тысячу раз упрекал себя за то, что связался с Митрофаном. От гнетущей тоски уходил к коням, падал лицом в душистое шипучее сено и так лежал целыми часами. Что-то незнакомое росло в сердце, страшное самому.

После ужина Арлаха опоясался красным кушаком и засунул в ножны выгравированный кавказский кинжал. Гурьян, при виде такого оружия, почувствовал знобящую боль в лопатках. Домна достала из подполья веревочный аркан, к петле которого была привязана двухфунтовая гиря.

Хозяин налил Гурьяну водки и повелительно сказал:

– Хвати для храбрости.

Парень повиновался. Опрокинув стакан, он не закусил, а закурил и сразу почувствовал головокружение. Арлаха дал ему лохматую тужурку и проговорил:

– Правь толково. Где бы мы ни заарканили, поворачивай в темные улицы. Как только кину, так и пускай во всю мочь. – Хозяин вдохновенно тряхнул помощника за плечи. – Чудак, наша работенка чистая! Вот если бы ты попал к бело-простынникам или заугольникам, там погановато.

– А кто это такие? – Гурьян посмелел от выпитого стакана.

– Тоже блатные и арканщики, но низшего сорту, – пояснил хозяин. – Белопростынники ложатся в канавы в белых саванах, а заборники мерзнут собачей стужей за углом… Те и другие – сукины дети, охвостье.

Выехали поздно. Над городом лениво ползли мутные тучи, и небо было похоже на грязное половодное озеро. На дорогу густо сыпались сухие снежинки. Одинокие фонари не освещали пустых улиц. От реки густыми влажными волнами накатывался туман.

Гурьян натягивал вожжи, горячил коней. Лицо щипало морозом, в голове дурманно бродил хмель. Арлаха тоже дернул лишний стакан, может быть, поэтому и приказал повернуть на большую, небезопасную улицу.

Выезд был отчаянный. Но улицы пустовали, и это бесило раззадоренного налетчика. Кошевка шумно проскочила мимо театра. Глаза обоих остановились на отделившейся от толпы высокой женской фигуре, показавшейся чем-то знакомой Гурьяну. Женщина пересекла улицу и, оглянувшись на кошевку, торопливо зашагала в темный переулок.

– Вали хоть за этой, – досадливо шепнул хозяин.

– Чево ты? – не понял Гурьян.

– Вертай, дура!

Женщина шла срединой улицы. По прикатанной дороге полозья не шеборшали. Через медный гул колокола Гурьян услыхал за спиной частое дыхание Арлахи. Он оглянулся. Хозяин стоял с откинутым в руке арканом.

– Держи ровнее.

Перед затуманенными глазами парня тенью маячила женская фигура. Она торопливо удалялась, а у него чаще билось сердце. И сердце мешало осмыслить происходящее. Оно говорило, что страшное сейчас совершится не по вине парня, оно принесет ему незаслуженное, непоправимое несчастье. Гурьяну на одно мгновение вспомнилась деревня, умершая мать, тайга. Мучительно потянуло к простой жизни, без этих кровавых испытаний. Он уже хотел остановить коней и убежать, укрыться в темной бездне трескучей январской ночи. Женщина посторонилась к тротуару, но вязла в снежном замете. Лошади несли на вожжах. Гурьян дернул коренника, чтобы отворотить, но в это мгновение через его голову свистнул аркан. И Арлаха оглушил кучера не терпящим возражения окриком:

– Гони на берег! – Хозяин сопел носом, как в трубу, и задыхался. Лошади рванули.

За городом Арлаха бросил на дно кошевки безгласную женщину и глухо прохрипел:

– Подогрей пристяжную. Здесь будет дорога на лед.

Из-за далеких гор, расположенных на другом берегу, разломленным калачом выкатывалась луна. По забереге подковы звонко зацокали о гладкий лед, чуть припудренный нежной порошей. Посредине реки черной полосой зияло незастывшее русло беспокойной реки. Плывущие льдины дыбились. Река вставала.

– Стоп! – скомандовал арканщик.

Привычные лошади круто осадили.

– Работай!

Хозяин выдернул женщину из коробка и бросил, как узел вещей, на блеснувший лед. Гурьян судорожно сжал кулаки, когда Арлаха перевернул женщину вверх лицом и раздернул в стороны полы ее шубки. Оторванные пуговицы звонко заплясали по льду.

– Дешевка, – сказал арканщик, срывая белое платье.

Гурьян замычал от внутренней боли, безотчетно впал в бешенство, когда женщина слабо вздохнула. Светлая прядь волос кольцом свисла на ее белый лоб. Парень наклонился и почувствовал, как останавливается сердце. Это была девушка, очень напоминавшая Таню.

Арлаха быстро обшарил карманы шубки и не видел искаженного лица своего помощника. Гурьян не выдержал, понял, что время пришло предотвратить надвигающуюся беду, побороться за себя и за девушку. Подпрыгнув для большего упора, он хлестко ударил в приплюснутый затылок хозяина. Тот сунулся носом в лед, но звериная лапа арканщика клещами стиснула ногу неожиданного противника. Хрипя и задыхаясь, хозяин медленно поднимался. Свалившиеся широкие шаровары путались в ногах Гурьяна, они губили его. Руки кошевочника уже тянулись к груди. Парень, отчаянно напрягая все силы, колотил хозяина по неподатливой голове, толкал коленами в спину. И, когда Арлаха мертвой хваткой защемил его плечи, Гурьян вспомнил деревенскую ухватку. Он задел арканщика под ногу и крепко ударил затылком о лед.

В железной руке Арлахи ослепительно сверкнул кинжал, но в то же мгновение от толчка Гурьяна отлетел в сторону.

С берега послышались свистки полицейских.

Только это и удержалось в памяти парня, потерявшего сознание.

Глава третья

1

За дверями грузно стучали тяжелые сапоги. В дальней комнате сорочьими голосами стрекотали пишущие машинки. Контору заполняли люди в широких шароварах, в брезентовых спецовках, перехваченных пламенеющими красными опоясками. На лицах шахтеров не смылся еще летний загар. Люди требовали работы, продовольствия, квартир. И это мешало работать директору.

Из треста еще не было ответа на ходатайство рудничной парторганизации против приостановки работ. Но директор готовился к зимним кампаниям. Один из первых шахтеров, он так же, как и рабочие, не хотел слышать об окончательной ликвидации прииска. Две тысячи горняков ждали от него спасения Улентуя.

Сквозь позлащенные солнцем окна директор смотрел на приплюснутые избушки и палатки старательского стана, на развернувшуюся к реке долину.

Осень вплетала в увядающие травы золотые нити.

Рудник окружали темнеющие хвойными лесами сопки. Поселок всполошными криками будоражили разжиревшие за лето галки.

Директор повернулся от окна на топот шагов. Высокая голубоглазая женщина в темно-синем жакете и серой шляпе положила на стол документы и пытливо глянула на директора. От неожиданности долго не могли начать говорить.

– Вы ко мне? – наконец спросил он.

– Да… Я – инженер, и командирована сюда трестом.

Директор улыбнулся. Нежно-розовые ямочки на щеках приезжей и этот грудной высокий голос чем-то давно забытым тревожили сознание. Солнечный луч заслонял лицо женщины, и директор щурил глаза.

– Ликвидировать или выправлять нас приехали? – спросил он.

– Нет… почему же. Ликвидация не в моем духе…

Протяжно заныл телефонный звонок. Директор взял трубку, сказал приезжей:

– Дела передайте в сектор кадров Самохватовой, а поговорим мы основательно завтра. Вы по какой специальности?

– Я геолог, а за границей знакомилась с устройством обогатительных фабрик.

– Вот, хорошо. Где там работали?