Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль. Страница 35

При виде вождя, прибытия которого все дожидались с нетерпением, собравшиеся индейцы подняли радостный вой. Честолюбивый индеец принял все эти восклицания с большим достоинством, как нечто заслуженное.

Обратившись к собранию, он важно произнес:

— Дух Черный Птицы будет один находиться с его воинами, ибо его рука ослабела от страдания.

При этих словах он указал на свое покрытое кровью плечо, и радостные восклицания сменились жалостными воплями.

Когда эти выражения скорби немного замолкли, Черной Птице помогли слезть с лошади, затем его подвели к огню, и он уселся на корточки. Прочие предводители преклонились перед ним и заняли места вокруг него.

Черная Птица первый закурил поданную ему трубку, потом передал ее другому, и таким образом среди совершенной тишины трубка обошла круг. Все собирались с мыслями для принятия участия в совещании, которое должно было происходить.

Однако оставим на время индейских предводителей, передающих друг другу дымящуюся трубку, и заглянем, что в это время происходит в мексиканском лагере, оставшемся без предводителя и без проводника.

В лагере господствовало большое замешательство. Распространился слух, что золотоискатели находятся уже недалеко от цели их экспедиции, и что вблизи лагеря находятся необыкновенно богатые месторождения золота, и что дон Эстеван покинул лагерь именно с целью предпринять более добычливую разведку местности.

Впрочем, в течение целого утра замешательство в лагере не имело никакой другой причины, кроме лихорадочного нетерпения, с которым все ожидали возвращения своего предводителя с добрыми известиями. Но когда солнце совершило уже почти половину своего пути, а между тем ни один из четырех всадников, покинувших лагерь утром, не возвратился назад, беспокойство уступило место нетерпению.

Напрасно мексиканские часовые оглядывали каждую минуту даль; не видно было ни их предводителя, ни проводника, чье таинственное исчезновение беспокоило всех прочих спутников дона Эстевана.

Лошади, привязанные к кольям, повесили головы от жажды, которая начала мучить и людей; кроме того, скоро стал досаждать и голод, ибо авантюристы не решались преследовать оленей и бизонов. Накануне были отданы строгие указания не выходить за линию укреплений. По мере того, как время шло, беспокойство и тревога усиливались все больше.

Вне лагеря, близ самых окопов, под ветром, валялись трупы лошадей и индейцев, от которых уже шло зловоние. С другой стороны лагеря, на равнине, темнели свежие холмики, где были похоронены храбрые защитники лагеря, павшие в эту ночь.

Печальное зрелище придавало окружающей местности еще более грустный вид.

Около четырех часов пополудни часовые заметили в отдалении легкое облако пыли. Все бросились вперед в надежде встретить дона Эстевана и его спутников.

Но скоро все разочаровались. За облаком пыли вскоре можно было отчетливо различить на горизонте развевающиеся перья индейцев и копья с пучками человеческих волос.

— К оружию! К оружию! Индейцы приближаются! — раздался клич ввиду неожиданной атаки апахов.

Эти суматошные крики сеяли среди защитников лагеря еще большее замешательство. Но кому было распоряжаться? Кому повиноваться? Вот вопросы, которые каждый из мексиканцев задавал себе, спеша занять пост, который был ему указан накануне.

На веек лицах читалось выражение тревоги.

Впрочем, через несколько минут мексиканцы немного успокоились. Индейских всадников было всего шесть человек, и вместо того чтобы бесноваться на конях и издавать воинственные крики, они приблизились к окопам совершенно спокойно. У одного из них на копье развевался кусок белой тряпки, долженствовавший изображать знамя мира.

Приблизившись к лагерю на расстояние двух ружейных выстрелов, индейцы остановились, между тем как всадник с белым знаменем, отделившись от своих товарищей, подвинулся немного вперед.

Сделав несколько шагов, апахский всадник остановился и замахал своим знаменем.

Один из авантюристов, происходивший родом из президио Тубак, имел прежде некоторые сношения с апахами и потому настолько был знаком с их языком, что мог кое-что понимать из их разговора и объясняться с ними на полуиндейском, полуиспанском диалекте, бывшем в употреблении у пограничных жителей.

То был небольшой сухопарый человек, вряд ли служивший в глазах индейцев представителем высшей власти. Понимая это, крестьянин сам сначала ни за что не хотел принять на себя такую роль, но потом вынужден был согласиться, так как индейцам ни в коем случае нельзя было дать повод предполагать, что мексиканцы находятся одни, без своего предводителя.

В мексиканском лагере тоже вывешен был белый платок в виде знамени мира.

Мексиканец, долженствовавший разыгрывать роль предводителя, по имени Гомец, в сильном смущении сел на лошадь и выехал навстречу индейцам. Впрочем, увидев окровавленную повязку на плече предводителя апахов, он немного успокоился.

Мексиканец и индеец приветствовали друг друга; первым начал говорить Черная Птица.

— Мы будем беседовать между собою как два предводителя? — важно спросил он.

Гомец отвечал в том же тоне, но легкое смущение выдало сказанную им неправду.

При виде такого невзрачного предводителя Черная Птица тотчас смекнул, что ему нетрудно будет провести мексиканца, и глаза его засверкали зловещим блеском.

— Слова, которые я принес, — продолжал он, — суть слова мира. Все воины полудня должны собраться вокруг меня, чтобы их услышать. Индейцы принимают посредников белых у огня совещаний и в палатке своего предводителя, зачем же предводитель белых удерживает индейца, который пришел к нему, далеко от своего лагеря?

Гомец не знал, что ему делать. Ему очень не хотелось пустить волка в овчарню.

Заметив эту нерешительность, индеец продолжал:

— Меня будет сопровождать только один воин. Разве белых так мало, что они боятся впустить к себе в лагерь двух чужих воинов? Разве их лагерь не укреплен? Разве у них нет больших запасов пороха и пуль?

Попав впросак вследствие такого ловкого оборота дела, Гомец увидел, что ему нет никакой возможности отказать в просьбе индейского предводителя без того, чтобы, с одной стороны, не лишиться видов на мирные переговоры, а с другой — чтобы не возбудить в индейце подозрения, что высказанные им предположения о значительности мексиканских запасов несправедливы.

— Пусть мой красный брат выберет себе одного спутника, — отвечал Гомец, — но не более, чем одного!

Черной Птице больше ничего и не хотелось. Если мексиканец сказал ему правду, выдав себя за предводителя белых, то он хотел убедиться лично, что же за солдаты должны быть те, у которых такой несообразный предводитель; если же мексиканец лгал, тогда ему все-таки удалось бы увидеть настоящего предводителя белых, для того чтобы, судя по этому, составить план нападения.

Черная Птица подал знак, и один из его воинов приблизился к нему. Воин этот был не кто иной, как хитрый Антилопа, тот самый индеец, который был прислан к Черной Птице с предложением апахов принять над ними предводительство.

Антилопа был, кроме того, единственным из апахских воинов, знавшим дона Эстевана в лицо и видевшим его во время нападения.

Оба индейца последовали за Гомецом.

— Что хочет шакал, надевший на себя шкуру льва? — произнес вполголоса Антилопа, обращаясь с вопросом к своему начальнику.

— Этот белый хочет обмануть глаз Черной Птицы, но глаз Черной Птицы уже проник под его шкуру, — отвечал хитрый индеец.

И в сопровождении мексиканца они оба направились к повозкам.

Глава XIX

Верная Птица и его спутник вступили в лагерь с необыкновенной важностью и, не поворачивая головы ни вправо, ни влево, прошли прямо вперед. Несмотря на то, ни малейшая подробность не скрылась от их пытливого взора. Трупы их соотечественников, валявшиеся перед окопами, пустая палатка дона Эстевана, смущение мексиканцев, смешанное с недоверчивостью и страхом, — все это индейцы видели.