Капитан Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт. Страница 88

— Лучше сюда, сэр, видите тот куст? Если до него доберемся, значит, спустимся. Оттуда идет что-то вроде расщелины вон к той, побольше. Можно я первый, сэр?

— Да, — сказал Хорнблауэр.

Над головой прогремел выстрел. Пуля пролетела так близко, что щеку обдало ветром — французы стреляли, перегнувшись через край обрыва. Лонгли собрался с духом и прыгнул, проехался в облаке пыли вместе с лавиной щебня и уцепился за куст, на который показывал Хорнблауэру. Осторожно нащупав опору для ног, он вновь позвал капитана. Хорнблауэр уговаривал себя, что надо прыгать, и никак не мог решиться. Еще пуля — на этот раз она ударила в карниз у его ног. Повернувшись лицом к обрыву, Хорнблауэр тяжело сполз с карниза и заскользил вниз, чувствуя, как рвется о камни одежда. Он въехал в куст, с треском ломая ветки, и судорожно вцепился, ища, на что бы встать.

— Сюда, сэр. Хватайтесь рукой за этот камень. Ногу ставьте в трещину. Нет! Не эту ногу! Другую!

От волнения голос у Лонгли срывался на писк, как у летучей мыши, он сам полз по склону и одновременно советовал капитану, куда перехватывать руки и переставлять ноги. Хорнблауэр висел на обрыве, как муха на оконном стекле. Руки и ноги ныли от напряжения после бессонной ночи и трудного дня. Пуля попала в камень между ним и мичманом, отскочивший камешек больно ударил в колено. Хорнблауэр поглядел вниз: голова у него закружилась. Сейчас бы отпустить руки и падать, падать навстречу скорой смерти.

— Сюда, сэр! — звал Лонгли. — Осталось немного, сэр. Не смотрите вниз!

Хорнблауэр с трудом очнулся. Следуя советам Лонгли, он перехватил руки, нащупал ногой следующую зацепку. Дюйм за дюймом они карабкались вниз.

— Минуточку, — сказал Лонгли. — Вы в порядке, сэр? Тогда подождите здесь, пока я разведаю.

Хорнблауэр припал лицом к обрыву и замер, изнемогая от страха и усталости. Тут Лонгли снова позвал.

— Все в порядке, сэр. Только один нехороший кусок. Поставьте ногу на этот уступчик, сэр, где трава.

Предстояло миновать выпирающий из стены камень; в какую-то ужасную секунду Хорнблауэр не нашел опоры и вынужден был, стоя на одной ноге и цепляясь правой рукой, перехватывать левую.

— Они нас здесь не видят, сэр. Можно немного отдохнуть, если хотите, — заботливо сказал Лонгли.

Хорнблауэр лежал в узкой ложбинке на склоне, ощущая блаженную расслабленность. И вдруг он вспомнил все: свое достоинство, кипящую на берегу работу, бой на вершине обрыва. Он сел и поглядел вниз: карниз был довольно широкий, и он мог это делать, не боясь, что закружится голова. Вечер сгущался, пушек на берегу не было, в шлюпки загружали последних мулов. Пальба наверху стихла: то ли французы отчаялись, то ли собирают силы для нового наступления.

— Вперед, — резко сказал Хорнблауэр.

Дальше спускаться было легко. Они то съезжали, то карабкались вниз, пока не ощутили под ногами долгожданный песок. Неизвестно откуда возник встревоженный Браун и, увидев капитана, просиял. Кавендиш наблюдал за отправкой последнего тендера.

— Очень хорошо, мистер Кавендиш. Можете грузить матросов. Прислали шлюпки для прикрытия?

— Да, сэр.

Почти стемнело. В сумерках морские пехотинцы спускались по расщелине на песок. Последними в этот день стреляли погонные четырехфунтовые пушки с барказов, которые стояли, уткнувшись носами в песок, пока последние солдаты бежали к ним по воде. Длинные алые языки пламени озарили высыпавших на берег французов, картечь ударила в плотную человеческую массу, закричали, падая, люди, и слышать это было отрадно.

— Очень удовлетворительная операция, — сказал майор Лайрд — он сидел на кормовом сиденье барказа рядом с Хорнблауэром.

Отупевший от усталости Хорнблауэр склонен был согласиться, хотя и дрожал от холода. Он промок, пока залезал в барказ, руки саднило от царапин и ссадин, а другие части тела так натерло седлом, что казалось, он сидит на горящих угольях. Матросы гребли к кораблю, от которого доносилось непривычное конское ржание и пахло конюшней.

Хорнблауэр, спотыкаясь, поднялся на борт, державший фонарь боцманмат удивленно уставился на порванную одежду и белое от усталости лицо. Глядя перед собой невидящими глазами, Хорнблауэр прошел мимо лошадей и мулов, привязанных за головы и ноги к рымболтам, к себе в каюту. Надо написать рапорт адмиралу — нет, он сделает это утром. Палуба, казалось, ритмично вздымалась и падала под ногами. Полвил был в каюте, на освещенном свечами столе ждала еда, но Хорнблауэр потом не вспомнил, чтобы что-нибудь ел. Он смутно припоминал, что Полвил помог ему раздеться, но вот что отпечаталось в памяти совершенно отчетливо, так это слова Полвила, спорившего за закрытой дверью с часовым. — Хорни не виноват, — наставительно внушал Полвил. И тут Хорнблауэр провалился в сон. Спал он крепко, хотя даже во сне не отпускали саднящая боль, ломота во всем теле и память пережитых испытаний. Хуже всего был мучительный страх на обрыве.

XIX

Бурные воды Лионского залива пестрели белыми барашками, под серым небом «Сатерленд» переваливался с боку на бок. Капитан стоял на кренящихся шканцах, с удовольствием подставив лицо холодным порывам ветра. Мистраль свистел и завывал в ушах. Со времени кошмарной авантюры под Росасом прошло три недели, две недели назад удалось избавиться от лошадей и мулов, запах конюшни почти выветрился, палубы вновь сияли чистотой. Что гораздо важнее, «Сатерленд» отрядили наблюдать за французским побережьем вплоть до Тулона; избавившись от обременительной власти адмирала, Хорнблауэр вдыхал свежий воздух с радостью отпущенного на свободу раба. Муж леди Барбары — не тот человек, с которым приятно служить.

Вся команда словно заразилась этим ощущением свободы, а может — устала после жаркого затишья и теперь радовалась перемене. Подошел Буш, потирая руки и улыбаясь, как горгулья.

— Задул ветерок-то, сэр, — сказал Буш, — и еще разойдется.

— Похоже на то, — сказал Хорнблауэр.

Он тоже улыбался. Жизнь в нем кипела и била ключом. Как прекрасно нестись против свежего ветра и сознавать, что от ближайшего адмирала тебя отделяет по меньшей мере сотня миль. В Южной Франции ворчат и жалуются, французы кутаются в плащи, но здесь, в море, ветер радует и бодрит

— Займите матросов по вашему усмотрению, мистер Буш, — великодушно сказал Хорнблауэр. В нем вдруг проснулась бдительность и он поспешил выпутаться из соблазнительных тенет пустого разговора.

— Есть, сэр.

Юный Лонгли прошел на корму со склянками, чтобы приступить к ежечасному бросанию лага. Мальчик держится уверенно, приказы отдает без усилия. Он единственный из всех мичманов определяет счисление пути без принципиальных погрешностей, а события на обрыве показали, что соображает он быстро и решительно. В конце плаванья, если представится такая возможность, надо назначить его исполняющим обязанности лейтенанта. Наблюдая, как мальчик отмечает на курсовой доске пройденный за час путь, Хорнблауэр гадал: не будущий ли это Нельсон, которому предстоит со временем командовать сорока линейными кораблями.

У Лонгли было некрасивое, почти обезьянье, личико, жесткие торчащие волосы, но вместе с тем он чем-то неотразимо располагал к себе. Если бы маленький Горацио не умер от оспы в Саутси и вырос таким, Хорнблауэр бы им гордился. Может быть, так бы оно и было — но таким замечательным утром не след вгонять себя в меланхолию мыслями о маленьком мальчике, которого любил. Когда он вернется домой, у него будет еще ребенок. Хорнблауэр надеялся, что мальчик, он был почти уверен, что Мария хочет того же. Конечно, никакой маленький мальчик не заменит ему Горацио — на Хорнблауэра вновь навалилась тоска: он вспомнил, как Горацио, заболевая, звал: «Папа! Хочу к папе!» и потом прижался личиком к его плечу. Он постарался отогнать печальные воспоминания. Когда он вернется в Англию — даже если ничего непредвиденного не произойдет — ребенок будет ползать по полу с детским бестолковым усердием. Может быть, он будет немного говорить и заробеет в присутствии незнакомого папы, так что Хорнблауэру придется завоевывать его доверие и любовь… Это — приятная задача.