Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич. Страница 34

– Блюменрит?.. – оторопел Мозель и, мгновенно трезвея, чересчур решительно закрутил головой. – Нет, откуда мне…

– Ну как же, – гнул своё пилигрим. – У солидного купца везде должны быть свои люди…

– Само собой есть! – Мозель чуть было не проболтался про Гинне, однако вовремя прикусил язык и сказал совсем другое: – Вот есть у меня такой себе пан Вильк… Он теперь с рыцарем Шомоши в свите самого коронного гетмана. Так вот он присягнул мне, что будет служить нашему цесарю!..

Услыхав такое, пилигрим многозначительно переглянулся с комтуром и снова подвинул кружку Мозелю…

В огромном камине пылали дрова, и тепло, быстро заполняя комнату, наконец-то давало возможность забыть пронизывающую морскую сырость. Ганзейский когг, который шёл с грузом мехов из Новгорода, при заходе в Кёнигсберг взял на борт Теодора Мозеля, и, таким образом, последняя часть пути прошла для купца в относительном спокойствии.

Конечно, опасность на море есть всегда, однако Мозель предпочитал плыть на корабле, а не таскаться пешком по лесным чащам. И потому, взвесив все «за» и «против», купец неизменно отдавал предпочтение коггу. К тому же любое, пусть даже случайное напоминание про шлях под Троками заставляло Мозеля поднимать руку и уже привычным движением гладить голову.

К счастью, полученная тогда, при нападении, глубокая рана в конце концов зажила без особых последствий, но рубец, образовавшийся позже, легко прощупывался под волосами и не давал забыть про опасную встречу. Вот и сейчас, тронув рубец пальцами, Мозель придвинулся поближе к камину и попытался вспомнить что-нибудь приятное.

На сегодня самым лучшим был момент, когда тихоходный когг, миновав морскую стражу, охранявшую подходы, медленно вошёл в устье Траве, а потом, добравшись до Голстенгафена, спустил парус. Грохот якорной цепи Мозель воспринял как игру музыкантов, приветствующих возвращение домой. Путешественник с нетерпеливой радостью следил, как матросы травят фалы, скатывают парус и тянут рей вверх.

Потом к высоким бортам когга начали подплывать разномастные лодки, и как только корабль стал по течению, началась подготовка к разгрузке. Уже позднее, когда Мозель на весельном ялике плыл к берегу, он мог видеть, как под скрип лебёдки и командные окрики связки мехов на тросах поднимались из трюма судна и опускались в лихтер.

Позже, уже в самом городе, Мозелю вдруг показалось, что он никуда не уезжал, а всё время был тут, дома, и спокойненько ходил этими улочками между кирпичных домов, поглядывая то на церковь Святой Марии, что возле ратуши, то на парные башни Любекского собора, украшенные высокими шпилями.

Зато оказавшись в своём жилище, когда его окружили домочадцы, сбежавшиеся встречать вернувшегося из долгих странствий хозяина, Мозель, едва сбросив с себя дорожное платье, первым делом поднялся к себе наверх, приказал разжечь камин и, наконец оставшись в одиночестве, окунулся в такое желанное ощущение покоя.

Счастливое возвращение и домашний уют успокаивающе повлияли на Мозеля, и он, сидя в тишине и прислушиваясь, как потрескивают дрова, сам того не заметив, задремал. У него было такое состояние, когда человеку кажется, что он вроде бы и не спит и одновременно видит какой-то сон, очень похожий на действительность. Вот и Мозелю сейчас отчего-то приснилось, будто он, как когда-то давно, заглянул в «капитанский трактир», что возле южных ворот. Вокруг галдят старые приятели, стучат кружки, и сам хозяин в кожаных штанах и фартуке дружески усмехается ему. И только какой-то лишний стук всё время заставляет Мозеля стараться повернуть голову куда-то в сторону…

Желание дознаться, в чём таки дело, оказалось таким сильным, что Мозель встряхнул головой и, проснувшись, посмотрел в сторону двери, откуда и вправду долетал какой-то шум. Потом послышались чёткие шаги, и на пороге появился человек. Он, не ожидая приглашения, словно у себя дома, подтянул ближе к огню скамеечку, кинул на полудужку сиденья подушку, сел, закинув ногу за ногу, и только после этого обратился к хозяину:

– Ну, чего вы так смотрите на меня, герр Мозель?.. Это я, советник Его Величества Генрих Блюменрит… Со счастливым возвращением.

– Я… Я так благодарен вам, это такая честь… – растерялся Мозель, никак не ожидавший, что герр радник явится к нему самолично.

Ему вдруг вспомнилось, как тогда, в начале лета, так же неожиданно, этот человек пришёл к нему, после чего Мозелю пришлось бросать все дела и отправляться с тайным поручением не в какой-нибудь Ганзейский город, к чему купец был привычен, а в неведомый Луческ, южную столицу Литвы.

– Ну что ж вы молчите, герр Мозель? Как видите, я не задержался, – усмехнулся радник. – Рассказывайте про свои странствия.

– Что рассказывать? Под Троками товар был разграблен. Меня самого чуть не убили, – Мозель машинально пощупал рубец на голове. – Доходов никаких. Одни убытки…

– Всё будет компенсировано, – заверил Мозеля радник и добавил: – Говорите по сути. Что удалось узнать?

– Всё, – с неприкрытой гордостью заявил Мозель.

– Каким образом? – Блюменрит подозрительно сощурился.

– Удалось договориться с комтуром крестоносцев Отто фон Кирхгеймом, а уже через него выйти на доверенного человека Витовта, его шута Гинне.

– Даже так?.. – похвально наклонил голову Блюменрит.

– Это кой-чего стоило, но… – сделал прозрачный намёк Мозель, однако Блюменрит только махнул рукой и перебил купца:

– Ерунда!.. Давайте главное.

– А главное то, – перешёл к делу Мозель, – что византийский император прислал к Витовту посла с сообщением, что будто бы султан собирается напасть на юг Литвы.

– Значит, теперь великий князь Литовский согласен участвовать в походе против турок? – сделал вывод советник.

– Так, – кивнул Мозель. – Больше того, Витовт для этого хочет пригласить «трёх королей» в свою южную столицу Луческ.

– Кого именно? – деловито уточнил Блюменрит.

– Прежде всего, речь идёт о польском короле Владиславе Ягайло, потом, само собой, цесарь Сигизмунд и датский король Эрик. Ещё Витовт имеет намерение оповестить все соседние княжества, а также татар и рыцарей.

– Так… – Блюменрит задумался. – И что, всё это только ради похода против турок?

– Считаю, что нет. Достаточно вспомнить, что единственный храм Луцкого замка – православный собор, а сам Витовт – католик, значит, будет разговор и об этом. Но у меня создалось впечатление, что главной целью собрания будет получение Витовтом королевской короны.

Это было именно то, что хотел услыхать Блюменрит, однако он, даже не подав вида, спросил совсем о другом:

– Как вы считаете, герр Мозель… – радник специально сделал многозначительную паузу. – А не касается ли всё это князей руських?

– Ничего сказать не могу, – покачал головой Мозель. – Знаю только, что своего внука, князя московского, Витовт уже пригласил в гости…

– Вот теперь ясно… – облегчённо вздохнул Блюменрит и уважительно посмотрел на купца…

В старинном местечке Двур-Кралове царили тишина и покой. Тут от давних оборонных сооружений осталась только одна круглая вежа, а вот костёл Иоанна Крестителя, построенный ещё в тринадцатом столетии, так и стоял целёхоньким недалеко от старой ратуши, на фронтоне которой было выписано лепниной: «Сей дом презирает лень и уважает мир».

Минхель и Гашке, которые только что прибыли сюда на автомобиле, оставив «Татру» возле костёла, дважды обошли местечко, прежде чем отыскали в общем-то респектабельный дом, который, правда, совсем не походил на богемский замок. Претенциозная вилла, построенная в чисто чешском стиле, пряталась за деревьями сада, и к парадным дверям от уличной калитки вела лишь узенькая, выложенная красным кирпичом дорожка. Заметив справа на бетонированном столбике белую кнопку электрического звонка, Вернер нажал её, и они стали всматриваться в глубь сада. Ждать пришлось порядочно, но в конце концов двери где-то там, за деревьями, хлопнули, и на дорожку вышла довольно модно одетая, но уже весьма пожилая женщина – судя по всему, хозяйка виллы.