Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич. Страница 31

– А ты кто?

Что-то в интонации незнакомца не понравилось Пьетро, и поскольку портовые стычки были ему никак не в новинку, он так же дерзко ответил:

– А ты сам кто?

– Я бобровник Скочеляс! – человек пошатнулся и едва не свалился в воду, но Пьетро успел удержать его.

Неизвестно, что показалось Скочелясу, только он дёрнулся и изо всей силы толкнул Пьетро.

– А ну пшёл с дороги!

Такого Пьетро стерпеть не мог, но только-только он успел замахнуться, как Скочеляс в боевом запале так тряхнул противника, что сорочка у того порвалась от ворота до подола. Это было уже слишком, и Пьетро очертя голову полез в драку. Они изо всех сил колошматили друг друга и, кто его знает, чем бы всё кончилось, если бы их не растащили в разные стороны, и кто-то совсем рядом грозно прикрикнул:

– А ну прекратить!

Обернувшись, Пьетро узнал пристанского тиуна [107] и торопливо пояснил:

– Я Пьетро Мариано, толмач пана Макропулоса…

Услыхав это имя, тиун несколько поменял тон и почти спокойно обратился к Скочелясу:

– Ну а ты откуда взялся?

– Я человек пана Вилька!.. Понял?.. Я… – Скочеляс был изрядно пьян и пёр буром.

Тиун отвесил нахалу затрещину, и один из очевидцев тут же показал на Скочеляса:

– Пане тиун, это он прицепился к человеку…

Такое свидетельство было весьма своевременным, и тиун, который скорее всего знал, кто такой Макропулос, и не ведал, кто такой пан Вильк, обращаясь к своим людям, приказал:

– Ведите их за мной!..

Позднее, уже поднявшись от пристани на замковый холм, тиун обвел взглядом городской майдан и ткнул кулаком Скочеляса:

– Ну, говори, разбойник, где твой пан Вильк.

От доброй встряски Скочеляс начал малость соображать и, поняв, что теперь не до шуток, смирненько повёл тиуна и трёх сопровождавших его людей сначала вдоль монастырской стены, а потом, свернув за угол, на главную улицу. Подойдя к двухэтажной каменице, Скочеляс задержался у входа и, открыв двери, зашёл в дом.

Пришедших встретил сам пан Вильк, выглядевший в домашней одежде затрапезно, что сразу бросилось в глаза. Когда Скочеляс, обращаясь к хозяину, заскулил, тиун без церемоний снова двинул пьянчужку по затылку и рявкнул на Вилька:

– Твой человек?

Взгляд тиуна не обещал ничего хорошего, и Вильк сразу прикусил язык.

– Отвечать придётся, – перешёл к делу тиун и, указывая на разорванную сорочку Мариано, пояснил: – Вот видишь, что твой слуга натворил…

Однако пока Вильк ошеломлённо хлопал глазами, не зная, как ему быть, сверху, со ступенек, что вели на второй этаж, долетело:

– Что там происходит?

Вопрос был задан таким властным тоном, что все разом посмотрели на пожилого человека, одетого в дорогие меха, который не спеша спускался по лестнице. А тот, придирчиво оглядев собравшихся и безошибочно сориентировавшись, обратился к тиуну:

– Я Теодор Мозель, а то – мои люди. Что случилось?

– Ваша милость, – тиун сразу смекнул, кто тут главный, и показал на Мариано, который всё это время стоял молча. – Это толмач пана Макропулоса, а ваш, как его… Скочеляс ни с того ни с сего напал на него…

Какое-то время Мозель оценивающе смотрел на Мариано и было заметно, прикидывал, как поступить. Потом, очевидно приняв решение, красноречиво глянул на тиуна и, уже обращаясь собственно к Мариано, негромко и рассудительно сказал:

– Пане толмач, я вижу, какая с вами случилась неприятность, и, так как в этом безусловно виноваты мои люди, я конечно же компенсирую вам убыток. Больше того, если вы проведёте меня к пану Макропулосу, то я лично принесу извинения за случившееся…

Сказав это, Теодор Мозель сделал паузу, а потом, так и стоя на лестнице, начал развязывать кошель…

Удивительным образом, но стычка Скочеляса с толмачом Макропулоса оказалась Мозелю на руку, и он даже особо не ругал бобровника. Ещё бы, благодаря этому случаю, купец получал вполне оправданный повод самому заявиться к Макропулосу и, присмотревшись ко всему собственными глазами, сделать надлежащие выводы.

На самом деле Мозель, хоть и считался купцом, прибыл в Луческ Великий ради того, чтобы ближе познакомиться с южной столицей Великого княжества Литовского, прознать, кто здесь живёт, и вообще выведать как можно больше про то, что там делается. Именно поэтому грек из далёкой Византии все больше привлекал внимание Мозеля.

За те дни, которые купец пробыл в Луческе, он успел узнать многое и всё больше склонялся к мысли, что в дальнейшем этому городу уготована особая роль в будущей державе Витовта. От проницательного купеческого взгляда не могли укрыться на первый взгляд незначительные, но многочисленные мелочи, говорившие о том, что Витовт стремится стать самостоятельным владетелем.

К тому же близость Луческа к русским княжествам говорила сама за себя. Татарские владения тоже были рядом, а это, как-никак, указывало на то, что в недалёком будущем Витовт может изменить своё отношение к Польше и вообще переориентироваться на восток. В свете этих самых прикидок появление ещё и важного грека усиливало полученные выводы и заставляло Мозеля выяснять всё окончательно.

Под такие размышления Мозель неспешно миновал городские ворота, вошёл в Нижний замок и довольно долго блукал его путаными улочками. В конце концов, отыскав нужный дом, купец дал знак остановиться своим слугам, которые, неотступно следуя за ним, несли солидных размеров барило [108], и присмотрелся к жилищу Макропулоса. Двухэтажная каменица на мощном цоколе, где, по местному обыкновению, наверняка имелось ещё два этажа подвалов, чётко указывала на денежность нанимателя. Мозель покосился на слуг, которые, пользуясь остановкой, опустили ношу на землю, и, похвалив самого себя за предусмотрительность, собственноручно постучал в двери.

В дом Мозеля и его нагруженных барилом слуг впустили далеко не сразу. Больше того, недоверчивый покоевый [109] придирчиво расспрашивал гостя, кто он, откуда и зачем явился, прежде чем, оставив купца и его людей у входа, скрыться в дальних комнатах. Потом, после довольно длительной задержки, он вернулся и повел Мозеля в горницу, где снова довелось ждать.

Наконец сам Макропулос появился в сопровождении уже знакомого Мозелю Пьетро Мариано и, совсем не по летнему кутаясь в меховую накидку, кивнул головой. То ли это было приветствие, то ли знак толмачу, но в любом случае Мариано встрепенулся и сказал:

– Господин Макропулос слушает пана Мозеля и хочет знать, кто и с какой целью пришёл к нему.

Судя по такому приёму, прибытие Мозеля уже обсуждалось, но купцу не оставалось ничего другого, как снова всё повторить. Он вздохнул и, спрятав по такому случаю собственную гордыню подальше, начал рассказывать:

– Я ганзейский купец, Мозель из Любека. Я прибыл кораблём в Палангу и слышал, что пан Макропулос тоже приплыл в Литву морем.

Мозель перевёл дух, а Макропулос толкнул Мариано в плечо, и тот быстро сказал несколько слов по-гречески. Макропулос важно кивнул, и следом за ним толмач подтвердил:

– Так, господин Макропулос прибыл морем.

Мозеля несколько удивил такой способ общения, однако, не подавая вида, он продолжил:

– Я пришёл сюда, чтобы лично принести извинения за поведение моих людей, которое привело к стычке между ними и толмачом пана Макропулоса. Прошу принять в знак примирения мой скромный подарок.

К удивлению Мозеля, на этот раз Пьетро даже не стал ничего переводить, а сразу выложил уже, ясное дело, заранее приготовленный ответ:

– Господин Макропулос с благодарностью принимает подарок от пана Мозеля и просит передать, что ни о каких обидах и речи нет.

Услышав такое, Мозель слегка подрастерялся. Он никак не ожидал, что разговор пойдёт таким образом, и, чтобы хоть как-то повернуть его в желаемое русло, спросил: