Набег - Витаков Алексей. Страница 10
– Сейчас, милок. Никак ожил! – говорила не молодая женщина. Даже скорее старуха.
Вода текла холодной спасительной струйкой в иссушенную гортань. На подбородок. По голой груди. Ага. Значит, пора прочухиваться, коли ощущаешь воду на теле.
– Силен ты спать, казачина! – Мужик с черной бородой и кривыми зубами сидел у самого изголовья.
– Ты кто, дядя? – Инышка наконец услышал себя.
– Тот, к кому ты ехал, да не доехал. Зато бабу нашел.
– Зачем так сильно-то было?
– А как с тобой иначе? Ты вона лихой какой. Вмиг стрельца уважаемого мордой в грязь посадил. Чего ж ты хотел после того? – Мужик ухмыльнулся.
– Мне бы письма…
– Да уже взял я письма у тебя из-за пазухи. Меня Иваном Прокопьичем Скрябой зовут. Я тут, парень, тысяцким служу государю нашему Михалу Федорычу.
– А-а… Так я ж к тебе и ехал.
– Письма прочел неоднократно. Ну, дела. Молодец! Хорошо с заданием справился. Только вот зачем за бабой-то погнался?
– Да, не за бабой я…
– Да ну, неужто?
– Точно не за бабой. Как дело-то было…
– Ты давай по порядку. – Скряба расстегнул верхний крючок кафтана.
– Я в карауле был. Так вот, споймали мы одного татарина. Я его к Тимофей Степанычу на допрос, стало быть. А атаман возьми да отпусти. Ну, поговорил вначале сколько-то. И отпустил.
– Отпустил, говоришь?
– Отпустил. Истинный крест! До меня не сразу дошло, что атаман-то наш ему в голову вложил свои мысли, значит. Чтобы тот татарин хитрость нашу врагу сказал, но не как хитрость, а как чисту взаправду. Иным словом, запутать неприятеля. Но и меня отправил следом, чтобы я письма доставил. Наперво я в Воронеже побывал. А потом сразу и сюда. В общем, Иван Прокопьич, идут нехристи на нас большим числом!
– Это я уж из письма понял.
– Но хитрый ты казак, как я погляжу!
– В чем хитрость-то моя?
– Я тебя про бабу пять раз спросил. А ты мне про что угодно, только не про нее!
– Меня кажись ранило в ногу! – Инышка притворно хныкнул.
– Невелика рана. Пуля кость облизала и с другой стороны из икры вышла. Жив будешь. Отлежишься только. Ты мне про бабу когда сказывать будешь, мать твою, засранец! Сейчас живо на дыбу прикажу! – Скряба уже начинал выходить из себя.
– Че сказывать-то нечего! Я к постоялому двору подскакиваю. До фонаря шагов, може, двадцать. Всё вижу, что там под фонарем делается. Извозчик пистоль достал да как пальнет в Карачу. Тот на землю – кувырк. Я спрыгнул с коня, поглядеть: жив иль нет. Тут – стрельцы. Вырываюсь я от них и – снова в седло. Давай сани догонять. Тут в меня палить начали. Два раза. Одна пуля по щеке шоркнула, вторая – в ногу. Но я не останавливаюсь, дальше преследую. Потом вижу, дверца кареты открылась, и на снег что-то шмякнулось. Присмотрелся – Матерь-Богородица. Жонщина!
– Она тебе что-нибудь сказывала?
– Да вроде ничего. Так что-то на своем, на польском тараторила! – Инышка врал и не чувствовал, что тысяцкий не верит ему.
– Ладно, парень.
– С Карачой-то как?
– Карачу твоего я на дыбе проверю. Пока говорит все то, что и ты мне вложил. Значится, только на польском? – Скряба пристально посмотрел в глаза казаку.
– Так. Ну, смутило меня кой-чего…
– Что же?
– Она говорит, что-де гонца отправил этот ротмистр, который должен кому-то передать о смерти татарина. Я еще подумал, как же он наперед послание шлет, когда тот жив еще. Ага, думаю, значит, заранее был уверен в том, что убьет беднягу. И поторопился отправить. Пулю человек посылает, то верно, но куда она полетит, решает Господь Бог.
– Ну, ужо кой-чего имеем. Лечись да поправляйся. А хочешь, я тебе Ядвигу пришлю?
– Да на кой она мне! – Инышка стал пунцовым на раз.
– Ничего, вдвоем скоротаете час-другой. – Скряба поднялся со скрипучего табурета и направился к выходу.
Вся разрозненная мозаика в голове можайского воеводы складывалась в единую картину. Татары в сговоре с поляками. Пока московские войска, ополчение и казаки под Смоленском, можно смело нападать. Да еще зайти в тыл и нанести сокрушительный удар. А после хоть на Москву, хоть куда. Операция спланирована с точностью до одного дня. Если казаки задержат Джанибека на юге, то план не удастся. Казаков на юге с гулькин нос. В основном старики. Карача передавал сведения Корсаку, не зная того, что казаки готовят свою операцию. Все так. Ошибка ротмистра в том, что поторопился отправить гонца с донесением о смерти татарского принца. Гибель такой персоны может развязать серьезный конфликт. Только одно неясно: откуда взялась эта выпавшая из кареты польская баба? В голове у тысяцкого веревочка на этот счет была пока только с одним концом. Он вышел на двор. Подождал Василя Рукавицу, своего главного дознавателя.
– Все слышал, Василь Модестович?
– Слышал. Мне в общем-то понятно многое, но не все. Почему полька оказалась на снегу?
– Давай вместе мозгами пошевелим.
– Ротмистр зачем-то возил ее с собой. А потом, с ее слов, вытолкнул из кареты, дескать, напугался преследовавшего их казака. – Рукавица почесал мясистый, красный лоб здоровенной пятерней. Не зря фамилию такую их род, видать, получил.
– А ты хорошо ее допросил? – Скряба, словно заразившись, тоже почесал лоб жилистой ручищей.
– Пока только говорил. С бабами оно ведь знаешь как! Они на дыбе и свое и чужое несут. Вообще так запутать могут, что ворона крыло сломит. С ними лучше вначале вприглядку, потом вприсядку, а уж после в лежанку.
– Ты делай как знаешь, Василь Модестович, но я должен в этом разобраться. Мало того что укрепления порасшатались, все чинить да ладить нужно, так еще и это.
– Ты, Иван Прокопич, занимайся своими воеводскими делами. Гроза прет страшная. Отбиться будет ой как не просто!
– Оно-то верно. Но зудит у меня поперек грудины. Что-то тут не чисто. Ты вот что, Василь, сделай. Я через пару часов отправлю эту пани к казачку нашему. Ты послухай, чего там они говорить будут. Может, она его подбивать начнет на что-то? Он-то телок станичный, а она баба тертая.
– Эт я за обязательно. Вот мне тоже непонятно, а зачем он ее из саней выбросил этот ротмистр. Два опытных, военных, вооруженных мужика против одного казака, который скачет с сабелькой наголо. Сильно я сомневаюсь, что они испужались и решили бабой откупиться.
– А что думаешь?
– А думаю, Иван Прокопич, не сама ли она выпрыгнула. По согласованию с ними или без, это не так сейчас важно.
– Вот и меня вся эта история шибко смущает. Ведь ежели она выпрыгнула, значит, план у них есть какой-то?
– Нам в этом-то и нужно разобраться. Зачем, зачем оставлять красавицу пани, если татарин убит, гонцы с донесениями уже в пути? Операция, можно сказать, началась.
– Как выяснилось, убит, но не до конца.
– А большая разница через это? Важно ведь татар растравить как следует. Вот он заранее и отправил. А получится пристрелить Карачу или нет, то не так и важно. Время уже выиграно.
– Да было б так просто, коли б не фига из носа. Я другого в толк не возьму. Зачем сажать ее в сани, ехать, а потом заставлять прыгать?
– Верно. Я тоже думал над этим, Иван. Ведь если бы нужно было кого-то отравить или по-другому извести, или еще какое дело сделать, то зачем вообще нужно было садиться в сани?
– А може, он и впрямь ее вытолкнул?
– Да Бог с тобой, воевода! Она должна предстать по их плану жертвой, понимаешь?
– Понимаю. Но не понимаю для чего? Давай так, Василь Модестович, тряси это дело. А я своим займусь. Через час пани пришлю к казаку.
У Инышки чуть сердце из груди лягушонком не выпрыгнуло, когда он увидел Ядвигу в дверном проеме. Тусклый свет от бычьего пузыря падал на ее серо-голубые глаза и, отражаясь, разливался неземным сиянием. От того в хате стало вдруг намного светлее. Капюшон поверх льняных, волнистых волос. И вся высокая, стройная и величавая.
– Пани? – У казака судорогой свело горло.
– Как поживает наш герой?