Карнавал обреченных - Бирюк Людмила Д.. Страница 26

Вечером, ужиная с Сандрой, Бакланов неожиданно сказал:

– Честно говоря, я опасался, что после наводнения труп Натали Печерской найдут возле нашего дома.

– С чего вы вдруг вспомнили о покойнице? Тело унесло в реку, только и всего. Жаль бедняжку…

Бакланов пружинисто поднялся и, подойдя к актрисе, обнял за плечи, уткнувшись острым носом в ее черные волосы. Но она вдруг вырвалась из его рук.

– Вижу, что вы хотите задобрить меня! Говорите, что вам от меня нужно?

Бакланов с досадой махнул рукой.

– Что за манера – тушить в зародыше мою пылкую страсть! Вы слишком рассудочны и практичны.

– А вы – плохой актер. Смотрите, как это нужно было сыграть!

Она вдруг совершенно преобразилась. Ее плечи откинулись назад, по телу пробежала легкая дрожь, ладони напряглись и сжались в кулаки, дыхание участилось, глаза спрятались под ресницами, а губы, напротив, полуоткрылись в томной улыбке, обнажив ряд белых зубов.

При виде сгорающей от страсти женщины Бакланов, забыв обо всем, ринулся к ней, но она, смеясь, оттолкнула его.

– Ну как, Жорж? Кажется, я еще на что-то способна?

– Вы гениальны! Недаром вами очарован весь Петербург. Сколько букетов преподнесли вам сегодня после спектакля?

– Девять.

– Странно, я заказывал десять… Ну, не дуйтесь! Хотите, стану на колени?

Она снисходительно взглянула на коленопреклоненного Бакланова.

– Ладно, вставайте и рассказывайте, что я должна сделать. Надеюсь, вы не станете требовать от меня невозможного?

– Для вас это сущая безделица, моя дорогая!

Елизавета Алексеевна тихо вошла в свою комнату и внимательно оглядела ее, словно прощалась с ней навсегда. Итак, Таганрог…

И вдруг неожиданная мысль мелькнула в голове. Что, если Александр ведет двойную игру? Возможно, поездка затеяна для того, чтобы без лишнего шума избавиться от жены, больной и ненужной? В последние годы она стала обузой для него. Сколько молодых особ из королевских семей Европы сочли бы за счастье составить ему супружескую партию! Император еще не стар, полон сил и вполне мог бы иметь детей.

Но тревога, вспыхнув на миг, сменилась обычным равнодушием. Ее хотят убить? Ну и что из того? Какая разница, как умереть – от чахотки или от яда? Скорее бы отмучиться! Пусть другая женщина сделает то, чего не смогла она.

Слезы лились по ее лицу, не принося облегчения, – горькие, безысходные… Она не замечала времени, не слышала боя старинных курантов. И только когда кто-то вдруг ласково обнял ее за плечи, она очнулась и увидела перед собой Александра.

– Что с вами, Лиз? Вы не хотите ехать? Вы не доверяете мне?

Она собрала в кулак всю свою волю, чтобы преодолеть рыдания, и вытерла лицо тончайшим батистовым платком с маленькой золотой короной в уголке.

– Как я могу не доверять своему супругу и государю?

Он нежно провел рукой по ее влажной щеке.

Елизавета слабо улыбнулась. Впервые она прочитала в его глазах ласку и неподдельное участие. Так он смотрел только на свою приемную дочь Софию. Когда девушка умерла, Елизавета искренне горевала вместе с мужем.

Александр сел рядом с ней на маленький диванчик и придвинулся так близко, что она почувствовала его тепло. Он бережно взял ее тонкую руку и прижал к губам.

– Вас тревожит поездка в Таганрог? Напрасно! Мы вместе отдохнем на берегу моря вдали от политических интриг, врагов и… друзей. Верьте мне. Я сумею защитить вас от любой беды.

Она взглянула на него, и зрачки ее вдруг расширились. Перед ней был не Александр. Едва уловимый запах духов, исходящий от него, показался ей незнакомым. Император всегда употреблял французские духи со странным названием «Parfum de la Cour» («Аромат вора»). А сейчас Елизавета почувствовала слабый запах лакфиоли. Побледнев, она прошептала едва повинующимися губами:

– Силы небесные…

Он наклонился, чтобы лучше расслышать:

– Вы что-то сказали, Лиз? – и приложил ладонь к уху.

Сдерживая биение сердца, императрица на мгновение замерла. Такой знакомый, естественный и непринужденный жест! И все-таки это был не Александр.

Он улыбнулся и нежно привлек ее к себе. Она узнала и эту, только ему присущую нежную улыбку, но раньше она предназначалась другим женщинам… Сердце Елизаветы Алексеевны дрогнуло.

– Ваше величество, я готова исполнить вашу волю.

– О, Лиз… Я бы хотел услышать от вас другие слова. Ну ничего… со временем надеюсь заслужить их.

31 августа в доме Рылеева было необычно тихо. Никто не спорил, не кричал, не размахивал руками, как это часто бывало на собраниях заговорщиков. Да и гостей пришло мало. Рылеев пригласил только нескольких, самых верных членов Северного общества. Среди них – поручика Каховского, как всегда пребывавшего в плохом настроении, и известного бретера капитана Якубовича, вернувшегося с Кавказа после ранения в голову.

Они молча сидели за круглым столом, уставленным обычной трапезой, которую приготовила молодая миловидная Наталья Михайловна, супруга Рылеева: тарелки с капустой и картошкой, огромный жбан кваса посредине. Никто не прикасался к еде. Члены тайного общества вяло перебрасывались между собой ничего не значащими фразами, но чувствовалось общее напряжение, словно они кого-то ждали. Когда в прихожей звякнул колокольчик, все сразу замолчали и переглянулись. В гостиную вошел худощавый светловолосый офицер и, оглядев устремленные к нему напряженные лица, приветливо поздоровался. Это был полковник Шевалдин, командир 4-го гвардейского гусарского полка. Рылеев, подойдя, радостно пожал ему руку.

– Ну что, Сергей Павлович, какие новости?

– Господа! 1 сентября государь отбывает в Таганрог.

– Он сам сообщил вам об этом? – насмешливо осведомился Каховский.

Сергей подавил вспыхнувшее раздражение и невозмутимо ответил:

– Мне сказал об этом ротмистр Ломтев. Он приятель адъютанта великого князя полковника Бакланова, а уж тому известно всё, что касается царской семьи.

– Бакланов – известный интриган и провокатор!

– Послушайте, Каховский, я посоветовал бы сначала выслушать меня, а уж потом высказывать свое мнение.

– Помолчи, Петр, – вмешался Якубович, поправив черную повязку на лбу. – Послушаем полковника.

Шевалдин сел за стол и обвел взглядом заговорщиков.

– Друзья мои, сама судьба посылает нам шанс. Мы можем воспользоваться отсутствием императора, чтобы совершить государственный переворот. Но для этого нам нужно взять в союзники генерал-губернатора Милорадовича.

– Никогда! – воскликнул Каховский. – Милорадович – сатрап, душитель свободы!

– Он любимец солдат, герой Отечественной войны, – возразил Шевалдин. – Милорадович и многие генералы Главного штаба мечтают взять власть в свои руки. Так давайте же объединимся с ними! Без союза с генералитетом нам ничего не сделать. А в случае успеха…

– Из их числа составится верховное правление? – насмешливо спросил Рылеев.

– Может быть, и так. Но это будет правительство нового государства, без самодержавия и крепостного права.

– Нас не поддержит Южное общество и в первую очередь его руководитель – Павел Иванович Пестель, который, как я полагаю, сам намерен возглавить временное правительство.

Каховский еще сильнее оттопырил нижнюю губу. Глаза его засверкали лихорадочным блеском. Он был склонен к неврозам, и друзья порой не на шутку опасались за его психическое здоровье.

– А почему именно Пестель должен стать верховным правителем? – запальчиво спросил он. – Поскольку будет провозглашена республика, то правительство должно быть избрано всеобщим голосованием граждан.

– На котором премьером единогласно изберут Каховского, – добавил Шевалдин, вызвав общий смех.

Каховский, побагровев, вскочил, едва не опрокинув стул.

– Вы изволите насмехаться надо мной, господин полковник?!

– Упаси бог! Я и предположить не мог, что моя шутка вас так заденет.

– Тем не менее извольте извиниться!