Карнавал обреченных - Бирюк Людмила Д.. Страница 42
– Ну и дурень! Константин обещал землю раздать крестьянам, а солдатам срок службы сократить до десяти лет.
– Небось баре за Николая стоят. Кому охота с землей расставаться?
– Не все они за Николая. Мне сказывали, в полках есть офицеры, которые за народ!
– Так чего же они от народа прячутся? А то всё – армия, армия! Да ежели б в двенадцатом мужики не погнали бы антихриста, до самой Березины… что бы та армия смогла?
– Ты, что ли, гнал? А нет, так молчи!
И вдруг, откуда ни возьмись, в разговор ворвался звонкий молодой голос:
– Чего вы тут стоите, олухи! Все уже на Сенатской!
С пяти утра молодой государь был на ногах. В ту ночь он почти не спал. То ложился, то вставал, отдавая распоряжения. Присягу в войсках и государственных учреждениях Николай назначил на семь утра, чтобы опередить заговорщиков. Приказал стянуть к дворцу верные ему войска. Боевых лошадей 4-го гусарского полка велел ночью перевести в конюшни конногвардейцев. Распорядился также приготовить кареты для императорской семьи на случай бегства из столицы.
Тихий стук послышался за дверью… Николай осторожно приоткрыл ее и увидел семилетнего le petit Sacha, в длинной ночной рубашонке.
– Papa! Почему никто не спит? Почему горят свечи? Мне страшно!
Николай поднял сына на руки.
– Тебе нечего бояться! Сегодня я стану царем, а ты наследником престола. Хочешь стать цесаревичем?
– Не хочу… – закапризничал сын.
Николай усмехнулся и передал ребенка подбежавшей Александре Федоровне. Волосы жены выбились из-под чепца, она была смертельно бледна.
– Никс! Что творится? Объясни, ради бога…
– Не время, Шарлотта! Оденьтесь и будьте готовы к отъезду.
По парадной лестнице он поднялся в императорский кабинет и сел за стол. Портрет Константина уже убрали, нового еще не повесили.
То и дело подходили штабные генералы и докладывали о положении в войсках. Присягать отказались Московский и 4-й гусарский полки, а также Гвардейский морской экипаж.
– Где Милорадович? – спросил Николай.
– Не иначе как у какой-нибудь балерины, ваше величество, – усмехнулся Бакланов.
– Прекратить глупые шутки! Немедленно найдите его!
На Сенатской площади, возле памятника Петру Великому, фасом к Адмиралтейскому бульвару, мерз на ветру построенный в каре Московский полк.
По плану восставшие войска должны были помешать присяге сенаторов и заставить их принять манифест о провозглашении республики. Но утром удалось привести только несколько рот Московского полка, да и то уже после того, как сенаторы присягнули Николаю и разъехались. Князь Сергей Трубецкой, назначенный диктатором восстания, не явился на площадь. Капитан Якубович с отрядом измайловцев должен был проникнуть в Зимний дворец и арестовать царя. Но в день восстания он неожиданно отказался от поручения, объявив, что у него были личные счеты с Александром, а Николаю он не желает зла. Офицеры Финляндского полка, которые должны были привести войска на взятие Петропавловской крепости, бросили своих солдат и приняли присягу. Вечером 13 декабря на собрании заговорщиков Рылеев лично уговорил Каховского убить царя. Тот согласился, но утром отказался, признавшись, что не хочет быть террористом-одиночкой.
В одиннадцать часов под крики «ура» к Московскому полку присоединился Гвардейский морской экипаж, который привел Николай Бестужев. Почти одновременно подошел 4-й гусарский полк Шевалдина. Вокруг площади и на лесах строящегося Исаакиевского собора собралось великое множество народа. Мастеровые и лавочники разглядывали взбунтовавшиеся полки и охотно подхватывали доносившиеся революционные лозунги: «Конституцию! Республику!»
– Режь публику! Режь публику! – весело кричал народ.
– Киституцию!
– Дядя, что за киституция такая?
– Конституция! – солидно поправил бородатый мужик. – Это супруга Константина, который отказался быть царем. Теперь, заместо его, жену требуют на престол.
После полудня на Поцелуев мост вынеслись сани Милорадовича. Здесь он встретился с генерал-майором Алексеем Орловым, по распоряжению которого в это время из казарм выезжала конная гвардия. Орлов несказанно обрадовался.
– Слава богу, что вы прибыли, ваше превосходительство! Бунтовщики готовы применить оружие. Во что бы то ни стало мы должны опередить их! Самое ужасное в том, что во главе мятежных полков стоят офицеры, в порядочности которых я не мог усомниться. Вот уж не думал, что буду свидетелем столь омерзительного предательства.
– Преступное безрассудство!
– Совершенно с вами согласен. У нас, как всегда, всё делается наоборот. В 1789 году во Франции простолюдины бунтовали, потому что захотели сравняться с дворянством. Это понятно. А у нас дворяне вышли на площадь, чтобы потерять свои привилегии. Здесь нет никакого смысла.
Милорадович невесело усмехнулся.
– А когда у нас в России что-то делалось со смыслом? Однако, генерал, пора действовать, чтобы предотвратить кровопролитие.
– Рад, ваше превосходительство, что могу передать вам командование конногвардейцами.
Однако, к его удивлению, Милорадович отказался вести полк на восставших.
– Ваше превосходительство, насколько мне известно, вы приняли присягу Николаю Павловичу… – взволнованно начал Орлов.
Милорадович жестом остановил его и сказал сурово:
– Можно быть верным присяге, но при этом не проливать русскую кровь. Оставайтесь с полком, генерал. К бунтовщикам я пойду один.
Время словно остановилось.
Вот уже третий час Шевалдин стоял на площади со своим полком. От холода сводило руки, а ног он давно уже не чувствовал. Студеный ветер, дувший с Невы, не утихал. Время от времени Сергей расправлял плечи, вспоминая о том, что он «дышит свободой», но с каждой минутой его дыхание всё более стеснялось. 4-й гусарский полк был выстроен между Московским полком и Морским гвардейским корпусом. Вокруг площади на расстоянии шага друг от друга стояли солдаты с ружьями, образуя собой заградительную цепь.
Вынужденная неподвижность на морозе становилась невыносимой. Крики «ура!», которыми солдаты подбадривали себя, становились всё тише и более походили на стоны. Никогда прежде, даже в самые отчаянные минуты былых сражений, Шевалдин не испытывал такой тоскливой безнадежности. Никаких приказов от руководителей восстания не поступало. Изредка на площади появлялся худенький Рылеев, наряженный в крестьянскую одежду. Его горло было обмотано белым пуховым шарфом жены Натальи. Рылеев уже неделю болел жабой, а в последние дни боль в горле особенно давала о себе знать. Простуженным голосом он призывал солдат оставаться на месте, стойко держаться, а потом снова убегал искать пропавшего «диктатора» Трубецкого.
Молодцеватый крепыш, князь Щепин-Ростовский, который вместе с Александром Бестужевым привел на площадь Московский полк, сбросил шинель и, выхватив черкесскую саблю, принялся демонстративно царапать ею подножие памятника Петру I.
«К чему это фиглярство?» – невольно подумал Шевалдин.
К нему подошли командиры эскадронов – Криницкий и Якушев.
– Долго ли еще будем стоять, полковник? Может, пальнуть для острастки?
Не зная, что ответить боевым товарищам, которых сам подбил на безрассудный поступок, Сергей оглянулся на замерзших солдат. Ни единого слова жалобы не срывалось с их посиневших губ. Что делать? Стрелять первыми? Нет, нельзя. Первый же выстрел со стороны восставших мог стать сигналом к братоубийственной войне.
Вдруг откуда-то, словно с неба, донесся чей-то бодрый голос:
– Погодите, уже недолго осталось!
Кто это сказал? Нет, не Шевалдин… Друзья переглянулись и вдруг разом вскрикнули от удивления и радости.
– Боже мой… – не веря глазам, прошептал Сергей.
Прорвавшись сквозь заградительную цепь солдат, приветственно подняв руку, к ним бодрым шагом направлялся полковник Репнин.
Они бросились друг к другу в объятия под восторженные приветственные крики гусарского каре. Шевалдин смахнул со щеки застывающую на морозе слезу.