Шпионские игры царя Бориса - Асе Ирена. Страница 20

Князь Василий быстро зашагал в покои, где верный человек разместил дьяка Казанского приказа. Воевода первым поклонился Афанасию Ивановичу:

– Радость-то какая для меня, что такой гость пожаловал! Афанасий Иванович, устраивает ли опочивальня?

– А мне в ней ночью почивать не придется. Как приехал, так и уеду.

– Куда же, боярин?

– В Архангельск по государеву делу.

– Но отобедать-то у меня изволишь?

– Если время позволит. Мне надобно с тобой поговорить, потом с принцем Густавом встретиться, но так, чтобы об этом никто не знал. Можем ли мы с принцем Густавом увидеться так, чтобы даже слуги твои не знали, кто я, а разговор наш внимания не привлекал.

– Так тогда лучше всего встретиться за обедом. Пригласили к столу еще одного человека, такое нередко бывает. А я сам даже жену к обеду не позову. Будут за столом только принц, Катарина…

– Какая еще Катарина?

– Жена принца, можно сказать. Только живет он с ней срамно, невенчано, да и происхождения она простого. Только и может, что в кровати стонать греховно. Стыд и срам один!

– Ну, это не нашего ума дела, с кем по ночам проводит время Его Высочество.

Воевода смутился после такого замечания, а дипломат продолжил:

– Сам на обеде том будь, но помни, никому о сказанном за обедом ни слова.

– Само собой, боярин. Вот те крест! Только… – князь на секунду замялся.

– Что еще.

– По-русски принц Густав не говорит. Ты боярин, я слышал, языки знаешь. А то вчера вечером пришлось за стол купца Тимофея Выходца сажать, чтобы переводил.

– А вот Тимофей пусть тоже пообедает. Ему полезно будет послушать.

Воевода остолбенел. Какого-то купца допускали к строжайшим тайнам государственным и к тому же сажали за один стол с князем, боярином и принцем!

Вспомнил князь, представитель древнего рода, что сам Афанасий Власьев – в отличие от него – худородный провинциальный дворянин, и никогда бы он не стал боярином, не цени его за что-то царь Борис. «Ну и времена пошли!» – подумал он про себя. Но подобные эмоции не отразились на лице воеводы Ивангорода, он по-прежнему оставался любезным и послушливым.

– Как скажешь, боярин, так и будет, – произнес он.

– Постой, – вспомнил Власьев. – Василий Иванович, объясни, а почему ты воевод князя Петра Кропоткина и Третьяка Вельяминова за стол усадить не хочешь? Да, ты – первый воевода. Но они – твоя правая рука, да рука левая. А ты от них тайны хранишь.

– Я дела с ними не делаю, я тайно от них все важное делаю.

– Да почему?

– А кто таких дураков воевод присылает?

Дьяк Казанского дворца изумленно посмотрел на него. Князь Василий и сам сообразил, какую несусветную глупость спорол. И сообразив, что дураком оказался он сам, торопливо проговорил:

– Государь не ведает, кого прислали.

– Ведает, как не ведать. Да ты не бойся, воевода, мы здесь одни, а я с доносом не побегу. А что без воевод своих всё решаешь, то дело твое. Но я бы так не поступал.

Трудно было понять Власьеву, то ли воеводы и впрямь глупы, то ли Буйносов-Ростовский не желает властью с ними делиться. А разбираться и в этой проблеме было недосуг. Чтобы сменить тему, дьяк Казанского дворца произнес:

– А опочивальня и впрямь неплохая. – Сейчас поговорю с тобой о делах и, может, до обеда и в самом деле еще поспать успею. Молви, почему Осипов бежал в Нарву, и что он мог рассказать?

Князь Буйносов-Ростовский помрачнел, казалось, втянул голову в плечи и стал ниже ростом.

– Каюсь, виноват, недосмотрел…

Не добившись ответа по существу, дьяк изрядно отругал собеседника. После чего задал еще один вопрос:

– Ну а что в Нарве горожане думают, чего хотят?

Воевода воспрял духом и стал вполне компетентно докладывать, что по сведениям бывавших в городе купцов, почти все в Нарве против поляков, бюргеры вполне могут восстать против небольшого отряда королевских войск…

Принц Густав после ухода ивангородского воеводы почувствовал себя обиженным и испытал недоумение. «Почему меня не везут немедленно в Москву, не устраивают встречу с царем, заставляют ждать? Зачем тогда было приглашать на Русь? Сиди теперь в этих покоях, скучай».

Неожиданно раздался стук в дверь опочивальни, куда после завтрака отвели Густава и Катарину. Стоило Густаву крикнуть: «Войдите!», как появился Аксель Тролле и какой-то местный слуга с дорожной сумкой.

– Ваши вещи прибыли, – доложил Аксель.

Нарвский ратман Арманд Скров сумел сдержать обещание и переправить одежду беглецов на русский берег реки Наровы.

– Ой, как хорошо! – хлопнула в ладоши Катарина, как только Скров и слуга ушли, и быстро стала переодеваться, не стесняясь любимого мужчины.

– Как я теперь выгляжу? – поинтересовалась уроженка Данцига. – Это русское платье, которое мне вчера пришлось надеть, чтобы не ужинать в мужском костюме нарвского извозчика, было бесформенным и скрывало абсолютно всё.

– Да, европейское платье более откровенно, – с серьезным видом признал Густав. – И именно поэтому мне хочется сейчас тебя раздеть.

– Ненасытный, – кокетливо произнесла Катарина. – Тебе мало прошедшей ночи?! И ведь не первый год меня знаешь, мог бы и поостыть.

– Да, я по-прежнему хочу тебя так же, как в первый день нашего знакомства, когда я настоял, чтобы ты ушла со мной от своего мужа и тут же познал тебя в каморке, где тогда жил. Ты будешь желанна для меня всю жизнь.

С этими словами принц стал расстегивать платье данцигской горожанки. Катарина подумала, что и в самом деле лучше поспала бы после бурной ночи, но… как можно перечить любовнику-аристократу после четкого обещания связать с ней всю жизнь?!

Через десять минут, проходя мимо опочивальни принца, князь Буйносов-Ростовский вновь услышал откровенные женские стоны. Воевода перекрестился, подумал, что вечером точно надо было бы вызвать к себе в спальню супругу, и недовольный пошел дальше.

Принц Густав и Катарина перестали предаваться любви только после того, как их пригласили к обеду.

За столом молодой швед сразу понял: а ведь этот обед не в его честь! Если вечером на столе стояли анисовая водка, русские пироги, осетр и черная икра, то теперь ивангородский воевода, напротив, угощал всех западными блюдами: нарвской соленой ветчиной, таллиннскими шпротами, супом на вине… Пили дорогущее в этих местах рейнское вино. Причем, воевода был очень почтителен с немолодым незнакомым принцу мужчиной.

Купец Тимофей Выходец, к которому принц Густав почувствовал симпатию с первого же дня знакомства, представил гостя:

– Царский министр и посол Афанасий Власьев.

Афанасий Иванович тут же заговорил по-немецки, так что, если кто из слуг и оказался бы случайно у стола, то ничего не понял бы. Мало что понимал из его слов и князь Буйносов-Ростовский, но Власьев словно демонстрировал воеводе: раз уж попал на государеву службу в приграничный Ивангород, учи немецкий!

Принц Густав учтиво поинтересовался, что заставило господина министра отправиться в столь долгий путь.

– Я поехал, чтобы договориться о свадьбе иноземного принца и царевны Ксении. Ох, принц, не видели вы Ксении! Нет больше другой такой красавицы в Москве.

У Катарины Котор выпала из руки вилка. Фаворитка принца была бледна, как смерть, казалось, что через секунду женщина упадет в обморок.

Принц Густав тут же сказал с необычайной твердостью:

– Вот моя невеста – Катарина.

Госпоже Котор полегчало, но лишь на мгновенье. Ибо, стоило Власьеву пояснить, что царевна Ксения не для Густава, как принц обиделся и торопливо спросил:

– А почему это не про меня?! Происхождением что ли не вышел?

При виде такого интереса, Катарина откинулась на лавке назад, словно от сильной пощечины.

– Вы, принц, оценить мою поездку должны и благодарными мне быть. А еду я в Священную Римскую империю, уговаривать императора женить брата своего, эрцгерцога Максимилиана на царевне Ксении. То вовлечет империю в союз с нами против Речи Посполитой. А союз этот поможет вам, принц, добыть трон, а Ее Высочеству Катарине стать королевой Ливонии.