Последний часовой - Елисеева Ольга Игоревна. Страница 43

– …в Русской Америке, – они произнесли это почти хором. Догадка, сорвавшись с уст одновременно, превратилась в нечто большее. – Вы намекаете на Мордвинова?

– Я бы очень осторожно сказал, что не исключаю этой возможности.

Во время траура придворные балы возможны. Только танцуют на них без музыки. И одни церемониальные танцы. Это любопытное зрелище. Несколько сотен пар чинно вышагивают в полонезе через анфиладу залов, убранных с мрачной торжественностью, и у каждого гостя на рукаве черный муаровый бант.

Мария Федоровна сказала, что такой бал необходимо устроить, дабы выказать уважение особам, съехавшимся на похороны Александра. Молодой государь, никогда не забивавший себе голову этикетными тонкостями, согласился. Тем более что мать поддержал Михаил Павлович – великий дока во всякого рода уставах и караульных хитростях. А придворная служба сродни стоянию на часах. Скука, прикрытая важным видом.

Никс махнул рукой, предоставив все вдовствующей императрице, и та вновь ожила, почувствовав себя в родной среде. Никто лучше нее не умел предать верный тон любому торжеству.

– Вы можете посмотреть на бал с хоров, – сказала бабушка трем великим княжнам. – Музыкантов на этот раз не будет. – Пусть вас сопровождают Шарлотта Дункер и госпожа Баранова.

Гувернантка Олли и няня Мэри поклонились. Девочки не знали, стоящая ли забава, но на всякий случай поблагодарили. Папа говорил, что они не ошибутся, если будут отвечать бабушке: «Да, мадам» – делать реверанс и целовать руку.

В назначенный день Мария Федоровна прислала за внучками князя Голицына. Это был милейший старичок, друг семьи, близкий когда-то к императору Александру и много сделавший для папа. О нем шептались, будто он мистик, но царевны еще не понимали, что это такое, и полагали в госте ни то глотателя огня, ни то карточного надувалу. Он им чрезвычайно нравился. Седенький, в сером фраке, с палкой и серебряной фляжкой венгерского вина за пазухой. У него по карманам было рассовано множество табакерок без табаку, но со сластями или нюхательными солями. Голицын собирал их, но легко дарил княжнам и разрешал, если хочется, вдыхать ароматы фиалки или лаванды.

Шарлотта и госпожа Баранова повлекли воспитанниц на хоры. Им завили локоны, надели белые платья и по нитке жемчуга. Это было верхом домашнего кокетства. Впрочем, опасались встретить папа, который терпеть не мог детской неестественности. Он мог гаркнуть: «Это что за обезьяны?» – и отправить всех обратно. Благодарение Богу, княжны мирно просочились на хоры.

В восемь должен был начаться полонез в Георгиевском зале.

– С кем в паре пойдет папа? – дерзко осведомилась Мэри. – С бабушкой?

Ей никто не ответил. Минуту Олли думала.

– Нет, бабушка уже не танцует. Она жаловалась, что устала.

– Тогда с кем? – настаивала Мэри, ее поведение было неприличным. – Я буду топать ногами, пока вы не скажете!

– В таком случае вас уведут, мадемуазель. – Строго одернула девочку Дункер. – Держитесь подобающе.

Но Мэри этого просто не умела. Накануне она спросила отца во время прогулки, кого же он поведет в первой паре.

– Это сюрприз.

Ничего хуже не придумать. Великая княжна мучилась всю ночь. Ей вообще казалось неправильным, что папа будет танцевать, когда мама не встает. Неужели он ее больше не любит?

– Ваш батюшка – император – и может пригласить любую даму, – наставительно сказала нянька. – Но это будет самая почтенная гостья.

Девочки сбились возле белых деревянных столбиков балкона. За дверями по коридору шли, шумно разговаривая, какие-то люди. Это были приглашенные, и они бубнили на разных языках. Олли сделалось любопытно. Она приоткрыла одну створку. Мимо протопали человек пятнадцать кавалергардов – каждый полк выделял назначенное число молодых офицеров – возглавляемых Алексеем Орловым, который напоследок внушал подчиненным:

– Вы сюда, господа, не веселиться пришли. Служба требует развлекать гостей и особенно дам приличным остроумным разговором. И не держитесь, как дикари, кучей. Рассыпайтесь по залу. Рассыпайтесь.

– Начинают. – Дункер поманила девочек.

В первую минуту Олли удивилась, что не слышит музыки, а потом вспомнила: ее ведь и не будет. Бал особый. Она приникла к ограде, глядя на церемониймейстера. А потом через открытые двери в зал двинулись пары. Странно было смотреть, как они вышагивают, приседают и наклоняются, исполняя фигуры танца, в гробовом молчании. Выглядело так, будто вы оглохли или вставили в уши вату.

Мэри впилась глазами в первую пару. Она не понимала, кто идет рядом с папа, почти его роста и тонкий, как тростник. А потом во все горло завопила:

– Мама!!!

Но нянька вовремя закрыла ей рот ладонью.

Этого не могло быть. Просто не могло быть! Мэри тыкала пальцем в залу, поясняя маленьким сестрам, что случилось. Те во все глаза смотрели, но не решались издать ни звука, сконфуженные участью старшей.

Между тем государь вел под руку супругу, которую многие дамы уже втихомолку именовали покойной. Натянутая, как струна. Прямая. С высоко запрокинутым подбородком. Александра опиралась на его руку и царственно окидывала глазами зал. Два длинных локона спадали с обеих сторон ее лица, голову венчала малая бриллиантовая корона с рядом крупных жемчужин-подвесок. На груди красовался букет из мирта.

При свечах, во время торжественного шествия пропадали и бледность, и морщинки, сеткой покрывшие лицо. Их скрадывала пудра. Но главное – необычайное изящество, с каким вела за собой все пары полонеза молодая императрица. Даже без музыки она не сбивалась, задавая фигуры. Великие княжны, как завороженные, глядели на этот молчаливый танец, казавшийся от тишины еще более величественным.

Победа мама была абсолютной. И больше всех ею гордился отец.

Мэри сжала кулачки. Он не обманул! Не обманул! Ему действительно никто, кроме них, не нужен!

Часть II

Глава 1

Патриоты

— Как вы осмелились допрашивать Рылеева без моего ведома?

Чернышев все-таки не выдержал чужого самоуправства, и несколько дней сдерживаемая злость ударила грязевым фонтаном к небесам. Вернее, к беленому сводчатому потолку. Остальные члены Следственного комитета заметно пригнулись. Они восседали за длинным столом красного дерева, в столешницу которого, как в рамку, было вставлено зеленое сукно – хитрый английский принцип, все-то у них, нехристей, как у людей! Когда только наши научатся?

Видимо, никогда. Вся сила изойдет на вопли.

– Мои вопросы к господину Рылееву касались особого делопроизводства. – Бенкендорф холодно поклонился. – Если государь велит мне познакомить ваше высокопревосходительство с ответами, я немедля передам протоколы.

Повисла пауза. Не все присутствующие знали, что одному из них поручено больше, чем другим. Царские любимцы сцепились не на шутку. И смешно сказать из-за кого! Рылеев вызывал у Александра Христофоровича не больше любопытства, чем все русские периодические издания, помноженные друг на друга. Странно, что отечественные литераторы не вышли на Сенатскую площадь с перьями наперевес!

Обличительный порыв держался до вечера 14-го, когда стало ясно, что «приговор» будет произносить «тиран».

С первого дня в крепости Рылеев вел себя очень откровенно. Более того, задурил царю голову полным раскрытием истины. Никс распорядился не связывать поэту руки и дать бумагу. С той минуты Кондратий Федорович писал. Безостановочно. Изводя монбланы казенных листов, возы перьев и бидоны чернил.