Вайделот - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 40

– Как это?

– Очень просто. Лекари тевтонцев оказались не на высоте. Поэтому нужно искать какой-то другой выход, иначе рыцарь помрет. Чего очень не хотелось бы – он вполне приличный юноша, еще не испорченный жестокостями войны. Теперь что касается лично вас. Для меня не секрет, что вы тесно общаетесь с пруссами, принявшими христианство. А среди них есть сильные знахари, которые могут лечить почти все болезни. Я это точно знаю. В частности, болезни духа. Поэтому мне нужно, чтобы вы нашли такого кудесника и свели его со мной. – Заметив, что харчевник замялся, он тут же добавил: – За это я готов месяц работать на вас бесплатно. Договорились?

– По рукам! – обрадованно воскликнул Мохнатый Тео.

Нужно сказать, его сильно беспокоил аппетит отца Руперта, рот которого не закрывался, а брюхо было бездонным. Но избавиться от этого обжоры он никак не мог, потому что Хуберт выставлял его своим помощником. Представив постное лицо монаха, когда тот узнает эту новость, харчевник ехидно хихикнул, – он был уверен, что неприхотливый в еде менестрель (правда, этого нельзя было сказать в отношении пива и вина), невольный кормилец святого отца, сильно урежет ему паек.

Спустя два дня после этого разговора в Эльбинге появился татуированный с головы до ног дикарь в странной одежде из тканевых лоскутов и птичьих перьев, подпоясанной сыромятным ремешком с бычьими кистями на концах. На его лохматой, давно не чесанной башке красовалась изрядно потертая шапка из меха выдры, ноги были обуты в лыковые лапти, а на плече висела туго набитая кожаная сумка. Несмотря на дикий вид и почтенный возраст, глаза лесного жителя были живыми, умными, а взгляд востер. Он разговаривал на ломаном немецком языке, благодаря чему кнехты не бросили его сразу же в темницу крепости, а отвели, как он просил, к Мохнатому Тео. Они даже не отобрали его «оружие» – большой нож, болтавшийся у пояса, потому что он оказался костяным.

И примерно через час он уже находился в шатре Ханса фон Поленца. Увидев странного «лекаря», Эрих ужаснулся.

– Я не позволю!.. – от неожиданности вскричал он петушиным фальцетом.

– А умереть своему господину ты позволишь?! – окрысился на него менестрель. – Он стал совсем доходягой. Хорошо, хоть есть стал, да в бреду не мечется.

– Ну так и лечи его дальше! У тебя ведь получается.

– Нашел лекаря… Это я от безысходности вспомнил кое-что. А больше – все. Я человек искусства, здесь же нужен толковый знахарь. И должен тебе сказать, у пруссов лекари почище наших. Они с того света человека могут достать.

– Откуда знаешь?

– Оттуда! – отрезал Хуберт, постучав себя костяшками по голове. – Все, проваливай, не мешай процессу.

– Но ведь этот дикарь – безбожник! – Эрих пустил в ход последний аргумент.

– Надеюсь, ты не станешь доносить в консисторию [44] Тевтонского ордена, что твоего господина пользовал идолопоклонник, чтобы рыцарем занялась святая инквизиция? Повторяю: только этот знахарь может вылечить рыцаря! Уж поверь мне. А ежели сомневаешься, расспроси Мохнатого Тео. Он тебе много чего расскажет о пруссах. Они, конечно, дикари и нехристи, но близки к божественной природе, которая есть наиглавнейший целитель человека. И потом, преподобный отец Руперт в данный момент находится в церкви ордена и истово молится за скорейшее выздоровление рыцаря. Так что не беспокойся, твой господин под защитой высших христианских сил. Ну все, все, проваливай из шатра! Видишь, знахарь начинает проявлять нетерпение.

Нужно отметить, что по поводу святого отца менестрель несколько погрешил против истины. Правда, по незнанию истинного положения дел. Отец Руперт и впрямь находился в крепости, только не в церкви, а на кухне тевтонцев. Быстренько отбарабанив в церкви молитвы во здравие рыцаря Ханса фон Поленца, он тихой мышкой шмыгнул в кухонное помещение, где его уже ждал кухмистер.

На пиру главный повар отнесся к монаху и менестрелю не очень приветливо – из-за обилия забот, но когда святой отец однажды побеседовал с ним на разные отвлеченные темы, кухмистер проникся к нему не просто дружескими чувствами, а христианской любовью. Это только менестреля монах никак не мог достать своими проповедями, но других людей он вмиг опутывал незримыми путами своего краснобайства, и потом мог лепить из них все, что угодно, – язык у отца Руперта, несмотря на некоторую медлительность натуры, был подвешен отменно. На кухне его всегда ждала кружка пива и еда – пусть не изысканная, но достаточно сытная.

После того как Мохнатый Тео договорился с Хубертом, что тот будет месяц работать без содержания, он сразу же прекратил кормить менестреля и монаха бесплатно – так сказать, авансом. Плутоватый жонглер не стал с ним спорить, благоразумно решив, что месяц – это недолго, и когда пробьет нужный час, он сдерет с харчевника три шкуры. Да и денежки у него водились, поэтому он не сильно переживал, что отощает. К тому же у менестреля всегда была отличная возможность подхарчиться и выпить, присев за чей-нибудь стол. А поскольку он стал в Эльбинге выдающейся личностью, приглашения разделить трапезу сыпались на него со всех сторон.

Чего нельзя было сказать про отца Руперта. Увы, менестрель не мог таскать его за собой везде, как комнатную собачку, поэтому несчастный монах сидел где-нибудь в уголке харчевни, жевал постное мясо, запивая его скверным пивом, и пожирал глазами ухаря-менестреля, который после каждой второй или третьей по счету песни поправлял свое здоровье кубком доброго вина и закусывал свежим жарким с чужого стола.

Когда монах заикнулся, что неплохо бы выделить ему на обеды в харчевне денежек побольше, Хуберт не стал грубить, хотя мог бы ответить просто: «А с какой стати, ваше преподобие? По-моему, я не состою с вами в родственных отношениях и уж тем более не подписывался кормить всех бездельников, встретившихся мне по пути».

Он всего лишь надел на себя постную маску ханжи и сказал: «Святой отец, между прочим, грех чревоугодия стоит пятым в списке семи смертных грехов. Он – подобие греха алчности, когда человек жаждет многого и при этом распускает себя, теряет силу воли, ум и приходит в итоге к греху уныния. Придется вам потерпеть, ведь денег у меня немного, а что будет дальше, знает только Господь». Поэтому предложение кухмистера приходить к нему для душещипательных бесед почаще отец Руперт воспринял как дар небес.

Прусский знахарь-вайделот внимательно осмотрел Ханса фон Поленца, который был в забытьи, провел несколько раз руками над ним, не касаясь тела, и сказал:

– Я берусь его лечить. На нем нет крови моих братьев.

«Пока нет…» – печально подумал Хуберт.

Знахарь попросил менестреля принести кувшин горячей воды, затем в чашу, сделанную из какого-то диковинного камня – молочно-белого, с розоватыми и коричневыми прожилками, – отсыпал несколько щепоток разноцветных порошков из доброго десятка кожаных мешочков, залил их водой, тщательно взболтал гусиным пером (жидкость в чаше даже запенилась) и заставил рыцаря выпить эту дьявольскую смесь. Бедняга, до этого вялый и апатичный, вдруг рыкнул, как зверь, и резко сел, безумно вращая округлившимися глазами, которые, казалось, готовы были выскочить из орбит.

«Ой-ей! – подумал испуганный менестрель. – А что, если после этого “лечения” рыцарь умрет? Тогда все, конец, меня вздернут на первом попавшемся суку. На кой ляд ты, дурень, связался с этим дикарем?! Уж не дьявол ли нашептал тебе мысль обратиться за помощью к варварам-идолопоклонникам?»

Тем временем прусский знахарь разжег некое подобие кадильницы, шатер наполнился отвратительно пахнущим дымом, и прусс, бренча колокольчиком, начал прыгать вокруг ложа с больным рыцарем, исполняя некое подобие вакхического танца. Хуберт, которого оттолкнули в сторону, дабы он не мешал, несколько раз чихнул и, чувствуя, как с головой начало твориться что-то непонятное, поторопился выскочить наружу, где неприкаянно топтался Эрих.