Вайделот - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 44

– Вши причащаются христианской кровью, значит, они священны, – ханжеским тоном заявил он, когда в шалаше, который они соорудили для себя на берегу залива, поодаль от военных, появились первые «разведчики» вездесущих кровососов.

Однако после того, как их стало слишком много, святой отец потерял покой и сон, и это сильно его огорчало. Он все еще продолжал бубнить, что кормить собой вшей и клопов – христианский подвиг, но когда менестреля в палатке не было, монах свирепо расправлялся с «божьими жемчужинами». Правда, меньше от этого их не становилось. Похоже, вшей насылали на захватчиков колдуны пруссов (которые, как поговаривали, могли управлять природными силами), потому что кровососущая живность (к ней прибавились еще и клопы, не говоря уже о комарах и мошкаре), сползалась и слеталась в лагерь тевтонцев, казалось, со всей округи. Зловредные насекомые даже не прятались и местами висели гроздьями, как мелкие лесные ягоды.

– В большой святости вшей нет никаких сомнений, – бодро ответил менестрель на утверждение святого отца. – Скажу вам больше – у свеев [47] вши выбирают даже главу магистрата.

– Как это может быть? – удивился монах.

– О, свеи – народ изобретательный… – Хуберт осклабился. – У них претендентами на высокий пост могут быть только люди с окладистыми бородами. Выборы происходят следующим образом: кандидаты садятся вокруг стола и выкладывали на него свои бороды, затем специально назначенный человек – своего рода герольд – вбрасывал на середину стола вошь. Избранным главой города считается тот, в чью бороду она заползет.

– Что еще раз подтверждает правоту отцов нашей церкви, – после некоторой паузы, переварив услышанное, торжественно провозгласил монах. – Ибо доверить столь почетное и важное дело можно не всякой Божьей твари.

– Именно так, ваша святость, – охотно согласился Хуберт; слишком охотно, чтобы отец Руперт мог поверить в его искренность. – Кроме того, поиск вшей укрепляет семейные узы и нежные связи. Во Франции нынче модно, когда любовница выискивает насекомых у своего любовника, равно как и у его матери, а будущая теща рыщет в поисках вшей и клопов в исподнем нареченного зятя. Это здорово сближает людей всех возрастов и полов.

– Да? Не слышал…

– Ах, ваша святость! На свете столько разных чудес, что в голове не укладывается. К примеру, вы знаете, почему у франков в отличие от германцев в обычае брить усы и бороду?

– Нет, – несколько растерянно ответил монах.

– Как вам хорошо известно, франки достаточно цивилизованный народ, в отличие от прочих европейцев, в том числе и от нас, германцев. Дело в том, что когда они приняли христианство, в усах и бороде у них появилась вша. Вот тут-то духовенство франков и задумалось. Что, если вошь упадет в похлебку католика во время поста? Это же какой грех!

– Почему? – тупо спросил святой отец, не в состоянии уследить за стремительным полетом мысли своего компаньона.

– Ведь вошь – это мясо! – торжественно заявил Хуберт.

– Да, но…

– Никаких но! Мясо во время поста запрещается есть. Вот поэтому я не ношу ни усов, ни бороды. У меня и так грехов достаточно, зачем мне лишние?

– Грех, совершенный не по злому умыслу, не является преступным, – пытался сопротивляться монах.

– Возможно. Не буду спорить. Должен лишь добавить, что нынче среди рыцарей пошла новая мода. Они ловят на любимой женщине блоху и держат ее в миниатюрной шкатулке-клетке, сделанной из серебра или золота. Шкатулку подвешивают на шею, и блоха каждый божий день сосет кровь счастливого возлюбленного. А когда блоха издыхает, убитый горем кавалер отправлялся на ловлю новой при живейшем участии своей пассии. Ибо такой знак внимания со стороны кавалера не только льстит ее самолюбие, но и возвышает женщину в глазах окружающих.

Святому отцу не нашлось, что ответить; он что-то пробормотал – типа латинского «О, времена, о, нравы!» – и поторопился уйти по своим делам. А если быть совершенно точным, то в поисках еды, так как с этим делом у осаждавших Хонеду тевтонцев было худо. Корабли «Пилигрим» и «Фридланд» по приказу маршала под завязку загрузили не только боевым снаряжением, но и продуктами, однако быстро взять Хонеду даже с большими силами не получилось, и паек пришлось сильно урезать, тем более что провиантские обозы, которые шли по суше, регулярно подвергались нападениям самых разных прусских племен и часто не доходили до места назначения.

Воины пруссов не столько сопереживали защитникам Хонеды (которую они считали неприступной), сколько жаждали пограбить тевтонцев, чтобы подкормить своих родных и близких. И это им хорошо удавалось – продукты доставляли в лагерь Тевтонского ордена в основном все те же «Пилигрим» и «Фридланд» по воде. Но этот процесс был длительным и не очень надежным, так как Вендское море часто штормило, и в такую погоду все суда старались укрыться в хорошо защищенных от стихии бухтах. Шторм мог бушевать не один день, а воинство требовалось кормить постоянно, и над этой задачей ломали голову не только рыцари и сарианты, но и все, кто пошел вместе с крестоносцами.

Хуберт в задумчивости почесал впалый живот, глядя вслед святому отцу, – не пойти ли и ему на поиски хлеба насущного? – но затем решительно отмел эту мысль и занялся уничтожением «божьих жемчужин». В отличие от безграмотных в своей массе тевтонцев и иных искателей приключений менестрель знал, как справляться с этой напастью.

Сначала он убрал из шалаша куда подальше изрядно слежавшееся сено, служившее ложем ему и отцу Руперту, в котором кишели полчища разных насекомых. Потом менестрель бросил в качестве постели несколько охапок свежескошенной травы, налил воды в бочку и, раздевшись догола, сложил в нее все свою одежду. Затем Хуберт разжег костер и начал калить каменные голыши. Когда они сильно нагрелись, он бросил их в бочку, и вода в ней закипела. Так он повторил несколько раз, а после, прополоскав свои пожитки в ручье, изгваздал их в жирной глине. Отстирав глину, менестрель достал из своей сумки мыльный корень [48], намылил свои вещи и снова тщательно выстирал их.

Положив одежду сушиться на пригорке, благо день выдался солнечным, он хорошо искупался, затем смазал голову остро пахнущей маслянистой жидкостью, которая убивала вшу и гнид, и лег на охапку свежей травы неподалеку от шалаша, вольготно выставив на всеобщее обозрение свои мужские причиндалы. Состав средства для изгнания вшей ему подарил на прощанье один студиоз-алхимик, с которым Хуберт многократно обошел все пивные Падуи, где он учился в университете. Солнце поднималось все выше и выше и уже изрядно пригревало, поэтому Хуберт погрузился в сладкую полудрему. Но даже в таком состоянии из головы у него не выходили события, связанные с облогой Хонеды…

Прусский «орешек» под названием Хонеда, который заносчивый маршал Тевтонского ордена Дитрих фон Бернхайм намеревался раздавить своими железным рыцарским башмаком походя, на поверку оказался гораздо крепче, чем он думал. Великолепно защищенная рвами и валами крепость с мощным дубовым палисадом была построена на высоком – более шестидесяти локтей – берегу моря. С одной стороны – северо-западной – ее защищал залив Фришес Хафф и обрывистые кручи, а с юго-востока – непроходимые болота.

Когда-то местность, где пруссы построили Хонеду, была полуостровом, но со временем она стала островом, который отделялся от материка неглубоким проливом. По прошествии многих лет пролив заилился, зарос водорослями и камышом, и в конечном итоге стал мелким и топким. Поэтому для связи с берегом защитники Хонеды в свое время построили деревянную гать, которую они в начале осады частью разобрали, а частью сожгли. И пришлось тевтонскому воинству под непрерывным обстрелом метких прусских лучников восстанавливать гать, иначе подобраться к валам крепости, чтобы взять ее штурмом, не было никакой возможности.

Что касается осадных машин, то камни и кувшины с зажигательной смесью, выпущенные из перьер [49] скромных размеров, лишь изредка перелетали через палисад Хонеды. Пожары в деревянной крепости, конечно, были опасны, но пруссы их быстро тушили.